И несмотря на то что в этот миг мне так хотелось вновь приказать себе не думать, я приняла иное решение! Сопоставим факты, Катриона! Перед моим внутренним взором проносились воспоминания… детали… Дом совета, слуга, вода… Меня отравили, в этом сомнений не было! Но чем?! В Прайде не имелось ни единого правителя, который не опасался быть отравленным, и потому, едва нас отнимали от груди кормилицы или матери, тут уж кому как повезет, нам начинали давать яд. В мизерных дозах, понемногу, но шли годы, и вырабатывалась защита организма практически от любого пищевого яда. Максимум, что должно было случиться со мной, — это отравление со рвотой и сопутствующими расстройствами. Жестокое, с последствиями, но отравление. А меня даже не затошнило! Сухость, горечь, обморок… А дальше излишне поспешное явление кесаря… И да, укус перед его появлением нестерпимо болел. — Задумчивая моя, — попытался отвлечь кесарь, — ты сделала неверные выводы. Я сжала цветы руками, ощущая, как впиваются в кожу шипы… Боль в ладонях — и вслед за ней резкая боль в шее! Думай, Катриона, думай! Что было дальше? А дальше был шенге! Я вспомнила крик кесаря: «Джашг!» И мозаика сложилась! — Вы ранее не обладали силой жизни, — глухим, каким-то совсем не свойственным мне голосом произнесла я. — Теперь обладаете! Одернула руки и тут же сжала в кулаки. Да, истина очевидна. Меня отравил кесарь! Чтобы обрести новую грань и так весьма могучей силы! — Что ж, я восхищаюсь вашей целеустремленностью, мой император! Вот и все, что я смогла произнести. Неозвученными остались мысли относительно его поступка… Зато теперь мне все было понятно. Пункт первый. Захотел новую силу — а кто ж ее не хочет? Все хотят! Чем кесарь хуже? Он даже лучше, в смысле — целеустремленнее, что и доказал пунктом номер два. Пункт второй. Отравил собственную женушку — а что, жена попалась не высшего сорта, да с приданым в виде папочки-орка, который ее в обиду не дает. Вот, всем теща жизнь отравляет, а императору почему-то не теща, а шенге. Непорядок. И решил умненький кесарь даже этот негатив обратить в позитив. И придумал он третий пункт. Пункт третий. Притащил умирающую женушку к вождю лесных орков! А тот не смог оставить дочь, пусть и не родную, на погибель и оживил. А шенге может, он у меня такой, он все может. И кесарь тоже хоть куда — он у папочки то ли силы чуть позаимствовал, то ли просто знания получил… — Нежная моя, ты ошибаешься, — очень ласково произнес кесарь. И я взорвалась. Яростью, гневом, злостью. Стремительно развернулась к тому, кого боялась больше собственной смерти, но еще больше я боялась смерти дорогих мне людей, орков… и одного даже орка недоделанного, и я задала единственный вопрос: — Тот яд изготовили вы, не так ли?! Кесарь молчал. Смотрел на меня, глаза его сверкали, и молчал! — Ну же, — я и не подозревала себя в столь невероятной смелости, — только «да» или «нет». Я не прошу о многом, всего одно слово! Этот яд вы изготовили? Последовал тихий ответ: — Да. — Вот, — я грустно улыбнулась, — мой дед, теперь я. Однако я должна быть благодарна уже за одно то, что осталась жива. Спасибо. Это действительно ценный подарок, хоть его мотивы мне и не понятны. Я развернулась и вышла из ванной. По пути взяла один из сложенных платков и, сев за столик, начала аккуратно вытирать израненные ладони. Мне бы сюда орчонка Раха, уж он с такой мелочью замечательно справлялся… И вдруг на руку что-то упало… и снова… Слезы заструились по щекам как-то совершенно без моего участия, но и остановить их я почему-то не могла… А потом отпустило. Злость ушла, обида также. Да и на кого обижаться? На кесаря? Это смешно! Да, теперь я знаю, кто убил моего деда, и что с того?! Не останови я Илери, император стал бы и убийцей моего отца. Он и меня убьет, при первой на то необходимости либо по собственной прихоти, и я прекрасно осведомлена об этом! Так к чему слезы? Плакать бесполезно, Катриона, просить о пощаде тоже, кесарь жалости не ведает. Но и вариант смирения с собственной участью явно не для меня! Он целеустремленный, я тоже. У него есть цель, а я реализую собственную. Поднявшись со стула, я вернулась в ванную — супруга там не обнаружилось! Тем лучше. Последнюю ночь собственного затворничества я провела в глубоком оздоровительном сне. * * * Утро встретило меня тихим и смущенным: — Айсира Катриона… Подскочив на постели, распахнула глаза и едва не завизжала от радости: — Свейтис! Секретарь моего отца, а ныне полностью мой, смущенно улыбнулся: — Я тоже очень рад вас видеть, ваше величество, но сейчас прибыл к вам, повинуясь приказу его величества… — Отца? — недоверчиво переспросила я. — Вашего супруга, — как-то смущенно сказал Свейтис, — вас просили поторопиться с пробуждением. А вот это было уже странно. Чуть прищурившись, я тихо спросила: — Свейтис, что происходит? Секретарь не ответил. Распахнулась дверь, причем сама, и на пороге обнаружился мой супруг. Свейтис мгновенно ретировался, оставив нас наедине. Император Араэден медленно подошел и протянул мне руку. Пришлось воспользоваться его помощью и встать. Правда, момент неловкости присутствовал — на мне имелась только ночная рубашка. Однако смущенной в этот момент была только я. — Нежная моя, — тонкие пальцы кесаря зафиксировали мой подбородок, заставив взглянуть в мерцающие глаза, — я принял решение. Ты подчинишься. Кто бы сомневался! — Считай это моим… свадебным подарком. Даже так? — Ты можешь говорить. — Спасибо… что-то не хочется. В дверь постучали. Вошла служанка с завтраком только для меня — на одну персону. Кесарь отошел к окну со словами: — Поторопись, язвительная моя. Торопливо давлюсь завтраком. Супруг продолжает смотреть в окно, но такое ощущение, что не отрывает взгляда от меня. И от этого даже дышать тяжело, не то что завтракать. Усмехнулся, вышел из моей спальни… Только после этого я ощутила вкус того, что уже почти доела. Перетертые лесные ягоды и лесные же орешки — вкусно. Дальше все как в нелепом сне. Появились служанки, вслед за ними придворные дамы, причем из доверенных семей. Принесли груды ткани. На попытку возразить ответили: «Приказ кесаря». И пришлось подчиниться. А наряд был… странным. Нижнее белье, затем платье из тонкой, приятной телу ткани, следом почти пыточное орудие — тяжелое платье из очень плотной ткани. Ткань, из невиданных мною ранее, стягивала и удерживала, как корсет. И уже совершенно не радовал перламутровый блеск этого самого платья, стянувшего меня от шеи и до пят. У меня начался истерический смех — кажется, кесарь рехнулся! Да такое никто не носит! Даже патриархальный Шодар оставляет больше свободы женскому телу. — Дамы, — обратилась я к тем, кто осторожно надевал на меня призрачное третье платье, — никого фасон не смущает? Присутствующие заулыбались. Сочувственно так. Оценила их сочувствие, едва принесли следующий покров. — Это уже издевательство! — не сдержалась я. — Приказ кесаря, — напомнили мне. Прямоугольный отрез ткани предназначался для головы. Он набрасывался таким образом, что оставлял открытым лицо и струился вниз по спине и плечам и так до колена. Единственное, что соответствовало моде в данном одеянии, это золотистые туфельки… впрочем, их вряд ли кто-то увидит, ибо ноги скрывались полностью. И никакой косметики. Ни румян, ни пудры, ничего. Когда меня развернули к зеркалу, от ругательств удержалась с трудом… Вся я была скрыта, даже руки прикрывались рукавами верхнего одеяния, которые имитировали чуть ли не крылья бабочки, стоило развести руки в стороны. Открытым оставалось только лицо. Правда, уже под подбородком начинался ворот, а до середины лба доходил покров, но так и побледневшее лицо мое наличествовало в пределах видимости. Что ж, если это тот подарок, который кесарь преподнес мне на свадьбу, то должна признать: его дары до начала нашей семейной жизни мне как-то больше импонировали. — Ваше величество, — Свейтис и Райхо вошли в гардеробную, а я даже не заметила их, занятая собственными мыслями. — Как вам? — скорбные лица были прекрасным ответом. — Какие еще сюрпризы меня ожидают? Секретари начали «радовать»: — За время вашей болезни была отстроена новая площадь, — сказал Райхо. Я пошатнулась. — Кесарь впервые за более чем сто лет вернулся к законотворчеству, — сообщил Свейтис, — основная масса указов будет зачитана сегодня… после вашей коронации. — Что?! — от таких новостей я чуть не упала. Придворные дамы удержали. А я все думала, зачем матушке столько фрейлин? Вот, оказывается, какая у них основная функция — подпорки из них отличные получаются. — Мне нужно сесть, — решительно сказала я и направилась к стулу… в смысле, засеменила. И вот семеню, потому как даже половину нормального шага в этом кошмаре сделать не получается, только четверть, а все уважительно молчат. Осознала, что путь к посадочному месту займет слишком много времени, развернулась и встретила неприятности, гордо выпятив грудь, что было непросто в данном-то платье. — Сколько указов? — Более двадцати, — Свейтис чуть нахмурился, — я видел лишь часть, переданную непосредственно в вашу канцелярию. — А есть другая канцелярия? — переспросила я. — Теперь есть, — подтвердил Райхо. — Дохлый вонючий гоблин! — служанки поняли, что пора уматывать, придворные дамы частью хлопнулись в обморок, зато оба моих секретаря вдруг радостно заулыбались.