— А мы опять тебя искать! — смущенно сказала Тоня, бросив на Маргариту быстрый взгляд. — Ждали-ждали… На меня она смотреть избегала, и это было мне на руку, поскольку я чувствовал себя не вполне уверенно: тут и трусость моя, и еще что-то, неясное мне самому. Глупо, но я очень боялся, что Тоня заметит, что Маргарита пришла переодетая: как будто бы разумелось само собой, что это произошло по моему настоянию. И конечно же, Тоня заметила, а проклятая актерка, как нарочно, расстегнула свой балахон и, демонстрируя серый костюмчик с черным бархатным воротничком, подбоченилась. — И еще подождете, — безапелляционным тоном сказала она. — Погуляйте пока под дождиком, а нам нужно съездить кое-куда. — Нашли диверсанта? — деловито спросил Максимка, глядя на меня из-под острого капюшона. — Да нет… — уклончиво ответил я, думая лишь о том, как бы заставить Максимку разоблачиться. — Надо на одного человека взглянуть. Мы туда и обратно. Но это… — я сделал многозначительную паузу, — это на другом конце города… — Такси придется ловить, — взглянув на наручные часики, сказала Маргарита — и тем самым разрушила все задуманное мной построение. Большие расстояния Максимку пугали, но на такси он не ездил ни разу в жизни, и теперь остановить его могло лишь прямое попадание атомной бомбы. — Я пистолет возьму, — сказал Максим и, широко шагая (в своем дождевике он всегда шагал широко, как лесник), направился в детскую. — Да, плохо придется гражданину Коновалову… — пробормотал я. Поскольку шутка мне показалась удачной, я посмотрел на Тоню, потом на Маргариту — ни та, ни другая даже не улыбнулись: Тоня озабоченно разглядывала подол помявшегося (наверно, от сидения на полу во время пуговичной войны) платья, Маргарита нетерпеливо шуршала плащом. — Послушай, человек же ждет! — сердито сказала она. — Я готов! — заверил, выходя в прихожую, Максимка. — Боюсь, пистоны только отсыреют. Ну, что мне оставалось делать? Спросить: «Тоня, ты посидишь еще?» — я не мог: это было бы уже не предательство, а кое-что похуже: пренебрежение. А, ничего, мол, с тебя не убудет. И я принял единственно верное в данной ситуации решение. — Добро, — сказал я и протянул Максимке руку. — Поехали. — Ты что, Кузнецов? — возмутилась Маргарита. — Соображаешь, что делаешь? — И Тоню с собой возьмем, — непримиримо сказал Максим. — И Тоню с собой возьмем, — согласился я. — Она нам будет раны перевязывать. Тоня посмотрела на меня и непонимающе улыбнулась. — Да ты не волнуйся, — успокоил я Маргариту. — Так даже лучше. Мы сами по себе гуляем, а ты сама по себе. Маргарита нахмурила свои красивые брови, подумала. — Ай, ну вас, как хотите, — сказала она наконец. — Время только теряем. И мы в торжественном молчании спустились по лестнице и вышли во дворе. Еще, наверно, ни разу в мировой детективной практике на ловлю преступника не выезжала такая отборная группа: впереди — будущая кинозвезда в сером блестящем балахоне, за нею я, похожий на водолаза, с маленькой головой, торчащей из широкого ворота светло-зеленой парусиновой куртки, в кармане которой лежало увеличительное стекло, за мною — непреклонный Максим в голубом благоухающем дождевике, пистолетик просвечивал у него сквозь карман, и рядом с Максом — Тоня в легком, не по погоде, платьице, с раскрытым черным рогатым зонтом над головой. Вся наша затея стала казаться мне несерьезной, я на время забыл и о Кривоносом, и о взломанных ящиках в эркере «бабушкиной Жеки». Отчего не прокатить ребятишек на такси? Карнавальная группа наша под проливным дождем не вызывала никакого интереса у проезжавших мимо таксистов: один из них притормозил было, когда Маргарита замахала рукой, но, разглядев нас в подробностях, передумал и так пронесся вдоль кромки тротуара, что окатил нас коричневой водой. Я подошел поближе к Тоне: ей, видимо, было холодно, руки ее и шея покрылись мурашками, губы потемнели. — Замерзла? — вполголоса спросил я. Маргарита демонстративно стояла чуть поодаль от нас и красиво злилась: притоптывала ногой, метала в мою сторону убийственные взгляды и пофыркивала, сдувая с губ и носа капли дождя. — Нет, ничего, — проговорила Тоня. — А куда мы едем? Вместо ответа я снял с себя куртку, набросил ей на плечи, сам встал к ней под зонтик, пододвинул поближе Максима. Тоня благодарно, как пони, вздохнула и больше ни о чем не спрашивала. Один только Макс стоял непоколебимый, сунув руки в прозрачные карманы, с тщательно заклеенной дыркой на спине. Он был похож на рыболова на берегу широкой зеркальной реки, по которой проносятся крупные блестящие рыбины. Вскоре, минут через пять, нервы у Маргариты не выдержали. Она подошла ко мне, потянула меня за локоть. Я выступил из-под зонта, и клетчатая рубаха моя сразу же промокла до нитки, струи воды забарабанили по ней, как по брезенту. Но Маргарите было на это, разумеется, наплевать. — Послушай, — она подставила дождю свое смуглое сверкающее лицо с разгоряченными щеками и гневными глазами. — Пусть они немедленно отправляются домой! Ну, что мы стоим здесь, как чучела? Я покосился на Максимку и Тоню — они, похоже, не слышали. — И ты послушай, — сказал я Маргарите. — Если бы не твоя манера знакомиться с кем попало, мы все сидели бы сейчас по домам, а ты — у себя на даче. Езжай одна куда хочешь, но предупреждаю: я Женькин друг, и не могу так оставить. Я тогда немедленно звоню в милицию. И будет тебе ясность на сто процентов. Маргарита притихла, она не ожидала такого отпора, но и сдаваться тоже, наверное, не привыкла. — А вот уж мои манеры, — подумав, не слишком уверенно сказала она, — не в твоей компетенции обсуждать. Ты и так на себя взял слишком много. Фраза мне понравилась: «Не в твоей компетенции». Надо запомнить. — Правильно, извини, — согласился я. — Но мнение свое я имею. — Имей, — разрешила мне Маргарита, и тут она заметила свободное такси, подпрыгнула и замахала руками. На этот раз нам повезло: такси, это была горбатая «Победа», подрулило к тротуару, и водитель, молодой кудрявый парень, предупредительно открыл нам обе дверцы. — А деньги есть? — спросил он. — Вопрос! — отозвалась Маргарита, забираясь на переднее сиденье. Мы втроем уселись сзади, Максимка устроился у меня на коленях, чтобы удобнее было смотреть в окно. — Куда это вы таким выводком? — добродушно спросил водитель. — Все дети приличные дома сидят. — А мы неприличные! — ответила Маргарита. Она назвала адрес, достала маникюрный набор с зеркалом и принялась вытирать личико платком и вообще охорашиваться. Шофер повнимательнее взглянул на нее, одобрительно хмыкнул и, выведя машину на курс, заерзал на сиденье: готовился к оживленному разговору. А мы там, сзади, для него мелкота, с нами можно было и не считаться. О чем они там болтали впереди — я не слушал, обычные транспортные благоглупости типа: «А не встречались ли мы с вами в Ивантеевке? Что-то мне до ужаса знакомы ваши черты». Максимка сидел тихо, несколько напряженно, и с неприязненным любопытством разглядывал проносившиеся мимо незнакомые перекрестки в рыжей пелене дождя. Тоня легко дотронулась рукою до моего плеча. Я с замиранием сердца ждал вопроса: «А мама разрешила? Ты с ней говорил?» — но вместо этого Тоня только прошептала: «Промок». Я посмотрел на нее — и совершенно отчетливо понял, что ни о чем-то она не спросит: по ее лицу было видно, что она мне верит безоглядно и самоотверженно. И даже если сегодня Капа скажет ей, что я и не подумал зайти, Тоня не спросит меня ни о чем: пусть не зашел, значит, не мог, значит, так было надо. И мне, ожесточенному и насупленному подростку, стало тепло и уютно рядом с нею, и я захотел, чтобы она это поняла. Я взял ее холодную руку в свою, погладил мягкую, как у ребенка, припухлую ладошку. Ладошка была рябенькая — должно быть, от холода. Тоня, глядя в сторону, шевелила пальцами. Так мы ехали, и каждому было по-своему хорошо. 22 Мы подкатили к подъезду огромной гостиницы, я засуетился, полез в карман за своей жалкой пятеркой, хотя на счетчике было шестнадцать рублей, но Маргарита проворно расплатилась (к чести ее надо сказать, что она сделала это незаметно и не чванясь) и, уклонившись от ответа на вопрос шофера о телефончике, выскользнула из машины под дождь. Мы неуклюже выбрались за нею следом, зонтик никак не хотел раскрываться: дверца ему мешала. И тут-то, у подножия тяжелого темно-серого здания, под каменным козырьком над входом, я вспомнил, зачем мы приехали, и снова занервничал. Я сложил зонтик, отдал его Тоне, а она сняла и вернула мне куртку. Накинув теплую куртку на плечи, я почувствовал себя хоть немного увереннее, а то в одной рубашке, да еще мокрой, я был как голый и начал дрожать наполовину от холода, наполовину от волнения. Ну, что я буду сейчас говорить, если увижу Кривоносого? Никакой линии поведения у меня не было: в самом деле, не кричать же на всю гостиницу: «Держи бандита!» Конечно, лучше будет, если он меня не заметит. А вдруг он вооружен? Я посмотрел на Максимку, который, как завороженный, таращил глаза на вращающиеся двери и в то же время ощупывал лежащий в кармане пистолет, и идея ехать сюда всем выводком показалась мне не такой уж здравой. — Где вы договорились? — тихо спросил я Маргариту. — В вестибюле, конечно, — холодно ответила она. В мире такси и гостиниц она чувствовала себя увереннее, чем в своей собственной квартире. — Я пойду вперед, а ты входи минут через десять. Потом пройдешь к газетному киоску, он справа в дальнем углу, там мы и будем сидеть на скамеечке. Посмотришь на него издалека и, если это он, сделаешь вот так… — Она подняла руку, сделав из большого и указательного пальцев колечко. — Запомнил? — Да уж конечно, — сказал я как можно небрежнее, удивляясь, однако, как это она все придумала, не переставая болтать с шофером такси. — А дальше? — А дальше — уже не твоя забота, — ответила Маргарита. — Договорились, — сказал я, про себя понимая так, что именно тогда-то и начнутся мои заботы. — Кстати, — заметила Маргарита, мельком оглядев мою фигуру в нелепой парусиновой куртке, — тебя могут и не пустить. — А тебя? — Меня пустят! — ответила она, гордо вскинув голову. — А после ждите меня на этом самом месте, я отвезу вас домой. И сяду рядом с тобой и буду щипать тебя всю дорогу, потому что… потому что это не он! — Посмотрим, — сдержанно ответил я. — Посмотрим! Маргарита небрежно поправила рукою челку, передвинула поудобнее ремешок сумки и с независимым видом зашагала к подъезду. Мы с Тоней не без труда уговорили Максимку оторваться от созерцания волшебных гостиничных дверей: братишке моему страстно хотелось в этих дверях закружиться и в то же время боязно было даже об этом подумать. Я заманил его в соседние «Культтовары», пообещав ему пластмассовый свисток, к которому мы давно уже присматривались, нас останавливала только цена — два рубля пятьдесят копеек. У меня, как я уже говорил, имелось пять рублей, билет в метро тогда стоил полтинник, на троих — полтора рубля, и если я найду в кармане завалявшийся гривенник, то хватит еще на эскимо. Я решил так: домой на такси мы не поедем, нам такая роскошь не по карману, а кроме того, мне очень не понравилось хозяйское Маргаритино: «Я вас отвезу». Это в том случае, если Коновалов не окажется Кривоносым. В противном случае, как говорит Женька Ивашкевич, полупенса я не дам за наше возвращение: кто знает, может быть, предстоит проехаться в милицейской «раковой шейке». То-то радость будет юному писателю! Впечатлений хватит на целый год. Свисток Максимку огорчил: у него не хватало сил выдуть настоящую трель. В другое время Макс раскапризничался бы, но тут он только вздохнул и сунул бесполезную бирюльку в карман: он морально готовился к вступлению в вертящиеся двери. Мы вновь подошли к подъезду гостиницы, и меня замутило. Вертящихся дверей я и сам побаивался, да и вообще в гостиницах никогда не бывал. Я взял Максимку на руки, выждал фазу (устрашало то, что впереди вместо входного отверстия виден был лишь окованный медью тупик), Максимка крепко обхватил меня за шею, и мы сделали решающий шаг. Все зарокотало вокруг нас, потемнело, завертелось, настойчиво подтолкнуло сзади — и мы оказались в сухом и теплом вестибюле. Спустив брата с рук, я оглянулся на дверь — Тони не было. Обе двери тяжело и лениво вращались, внутри одной из них вдруг мелькнуло блеклое платье с «фонариками». Видимо, Тоню вынесло на улицу и опять загребло вовнутрь, потому что через минуту я увидел прямо перед собою ее круглое растерянное лицо. Я рванулся вперед, схватил Тоню за руку и втащил ее в вестибюль. Вид у нее был ошеломленный и жалкий. — Ой, как страшно! — пролепетала она, судорожно оправляя обеими руками платье. — Страшнее даже эскалатора!