Часть 8 из 28 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Во-первых, не целый день, — пробормотал я, — а во-вторых, отпустите!
— Он к Ивашкевичам ходит, — пискнула белобрысая девчонка из-за спины командира.
— Да Ивашкевичи на даче, — сказала одна из женщин.
— А к нам зачем пожаловал? — спросил мужчина, не выпуская мое плечо. — Зачем людей беспокоишь?
— Видите ли, — сказал я и с большим трудом высвободился, — я знаю, что Ивашкевичи на даче, но там у них за дверью шаги, а на звонок никто не отвечает.
— Так-так, — командир заинтересовался.
— Не отвечают — значит, нечего ломиться, — наставительно заметила та же женщина с худым, изнуренным лицом.
— Погоди, — бросил через плечо мужчина. По-видимому, это была его жена, иначе она не стерпела бы, что ее так обрывают. — Ну, и что же?
— А у вашего подъезда «Волга» стояла, — продолжал я уже более уверенно. — Я думал, может, к ним… Вещи какие-то выносили.
— «Может, к ним, может, от них»!.. — беззлобно передразнил меня командир. — Девчонку выслеживаешь? Девчонка у них симпатичная.
Я молчал: третья оплеуха за сегодня, терпи, Маркиз.
— Соплячка она еще на «Волге» раскатывать, — недовольно сказала жена командира. — Это двое мужиков вещи вывозят.
Я напрягся.
— Двое? Один такой низенький, в кожаной куртке, а второй долговязый?
Женщина подумала.
— Да вроде бы да… В сером пыльнике один, рукав регланом, а второй в кожанке.
Командир в голубой майке оказался сообразительным человеком.
— Ты что же, — спросил он с любопытством, — думаешь, они Ивашкевичей квартиру обчистили?
Я пожал плечами.
— Номер «Волги» запомнил?
Я кивнул.
— Ну, тогда, брат… — Мужчина подумал, поднял странно маленький при его грузном туловище локоток, почесал себя под мышкой. — Тогда, брат, к участковому надо. Дверь-то на замке или сломана?
— Ну, если бы сломана была!.. — я снисходительно усмехнулся. — Закрыта, и никаких следов.
— Ладно, — командир решительно повернулся. — Марта, принеси мне пиджак.
— Куда? — с оттенком пренебрежения произнесла изнуренная женщина, и сразу стало ясно, что, хотя она и позволяет себя перебивать, командира над нею нету. — Разлетелся. Иди обедай.
— Что значит «обедай»? — Мужчина даже покраснел от негодования. — Тут людей среди бела дня грабят! Вскрывать надо квартиру, я в понятые пойду.
— Тебе больше всех надо, — сказала жена и, давая понять, что разговор окончен, повернулась и пошла по коридору.
Командир посмотрел на меня, ему было неловко.
— Я думаю, что рано еще вскрывать, — сказал я, стараясь ему помочь. — А вдруг родственники? Неудобно получится.
— М-да, неудобно, действительно, — ухватился за эту мысль командир. — Ладно, выясняй, раз уж начал. Если что, заходи, у меня сегодня отгул. Сапегин моя фамилия, Сергей Иваныч.
— Очень приятно, — ответил я, но себя называть не стал.
Выйдя на площадку, я почувствовал, что от этого разговора даже рубашка моя сделалась мокрая. Это ж надо, сколько времени приходится тратить на дураков! Впрочем, я тоже хорош, идея переписи — это не лучшее мое изобретение, так можно и привод заиметь.
На четвертом этаже дверь мне открыла девушка лет двадцати или даже больше, белокурая, немного толстая и не слишком красивая, с маленькими серенькими глазками и крупным носом; у таких, я замечал, часто бывают большие амбиции. Девушка строго посмотрела на меня и ничего не спросила. Под ее взглядом я решил действовать напрямик и сухо осведомился, не слыхала ли она, как с пятого этажа вытаскивали вещи.
— Бригадмил? — спросила толстушка.
Я кивнул, стараясь упростить ситуацию.
— Удостоверение есть?
— Нет.
— Тогда катись отсюда.
Я хотел было сказать ей: «Ну, и дуреха», но воздержался и, как оказалось, правильно сделал, потому что, когда я уже спускался, девушка крикнула мне вдогонку:
— Там, на пятом, телефон три раза звонил. И трубку брали.
«Так, еще один кончик», — подумал я, замедляя шаги.
— А о чем говорили, не слышно?
— Много хочешь, — ответила девушка.
И сердито захлопнула дверь.
12
Тоня и Максим шагали мне навстречу с таким решительным видом, как будто готовы были вступить за меня в смертный бой. Они меня не видели: Максимка, держа Тоню за руку и то и дело пускаясь вприпрыжку, что-то возбужденно ей говорил, а она смотрела прямо перед собою, но ничего не замечала и, наверно, не слышала. Губы ее были горестно сжаты, а глаза блестели, как заплаканные, круглое личико ее словно твердило: «Ну, и ладно, ну и пусть!» А солнечная сторона улицы вдруг ни с того ни с сего загустела прохожими, и все они шли в одну сторону: в кинотеатре «Ураган» кончился кино-сеанс. Прячась за людьми, я пропустил «своих» мимо, потом зашел им со спины и, подладившись под их шаги, утробным голосом произнес:
— Кузнецов погиб, его заменяю я.
Шутка вышла, как теперь бы сказали, «черная», но они ведь не знали, что я один на один сражаюсь с бандитской шайкой. Тем не менее Тоня остановилась так резко, что я налетел на нее и, по-видимому, больно наступил на пятку.
— Ох, Гриша… — проговорила она, обернувшись. — Мы так волновались, Гриша!
И, прикусив губу от боли, наклонилась и потерла рукою ногу. Но я все равно заметил, что на глазах у нее выступили слезы: ну, как же, изменник проклятый, оставил ей малыша и умчался к своей Маргарите.
— Ты куда пропал? — запрокинув голову, гневно спросил Максимка. — Ты долго меня будешь бросать? Тебе мама что говорила?
Ох, какие они оба были ревнивые! И, как всякий объект любви-ревности, я почувствовал одновременно удовлетворение и досаду. Первое — оттого, что имеются-таки на свете люди, которым жить без меня невмоготу, а второе — от сознания того, что не их я собственность, ишь как притязают, наперебой.
— Ладно, — снисходительно сказал я. — Разлетелись, разволновались, расчирикались! Пошли обратно, я вам кое-что расскажу.
Говоря по правде, я не собирался покамест ни с кем делиться своими открытиями, тем более с малышом и девчонкой. Мне нравилось играть в одиночку, фантазия моя работала быстрее и охотнее, чем рассудок, рисуя ослепительно яркие и быстрые, как вспышки, картины, за которыми даже слова не успевали поспеть (Коренастый и Кривоносый, заломив мне за спину руки, вталкивают меня головою вперед в какой-то черный фургон… Маргарита в красном платье открывает своим ключом дверь, входит в прихожую, рассеянно оглядывается — и вдруг, охнув, оборачивается; за ее спиной, усмехаясь, стоит Кривоносый… Вскарабкавшись по пожарной лестнице, я заглядываю в окно — сквозь стекло на меня смотрит лицо Коренастого с белым приплюснутым носом…). Но и строить умозаключения было тоже приятно, в таких делах помощники не нужны. Однако я сообразил, что Максим меня больше никуда не отпустит, гораздо удобнее ему кое-что рассказать, а заодно и Тоне, чтобы она не мучилась своими глупыми девчачьими подозрениями, и Максим тогда будет под присмотром, а уж уважение к своему расследованию я им сумею внушить. Что касается папиного приезда, то я старался о нем не думать: подсознательно я понимал, что при папе не смогу так самозабвенно играть. Максимка был еще способен играть при родителях (да и то иногда, косясь, недовольно говорил: «Не смотрите, я играю!»), для меня же это был давно пройденный этап.
— Что-то важное? — с жадным любопытством спросил Максимка, сразу же остыв от праведного гнева, а Тоня выпрямилась и посмотрела мне в лицо, недоверчиво улыбаясь.
— Пошли, пошли, здесь люди кругом, — поторопил я их, и мы зашагали против людского движения, в сторону «Урагана».
В «Урагане» действительно шел сентиментальный индийский фильм — я бы мог догадаться и раньше, видя такое количество идущих от кинотеатра опечаленных и разрумянившихся немолодых женщин (как правило, полных: худым женщинам индийские фильмы нравятся меньше, я это заметил, хоть и не могу объяснить). Мы уселись на скамеечке у боковой стены, там не было солнца, и с внутреннего двора даже тянуло прохладой. Как опытный режиссер, я развернул на фоне грубого кирпичного задника целый моноспектакль: вскакивал, вздымал к небу руки, прохаживался, не переставая говорить, вдоль простой деревянной скамьи, на которой чинно сидели оба моих слушателя (Максим, вцепившись обеими ручонками в скамью, даже рот раскрыл, и глаза его сияли восторгом, а с Тониного лица не сходила несколько раздражавшая меня недоверчиво-радостная улыбка, которая сейчас казалась мне глуповатой), приглушал голос и делал тревожные паузы, когда из-за угла кто-нибудь выходил. В целом я не так уж много преувеличил: лицо в окне Маргариты сделалось по моей версии бледным, как смерть, Коренастого я наградил множеством синих наколок, таинственная «Волга» сорвалась с места, как самолет, хотя я не видел, как она отъезжала… Ну, и так далее. Я умолчал только о пинке, который мне посулили: эта подробность казалась мне несущественной, а если быть откровенным — она задевала мое самолюбие.
— Это шпионы, вредители! — убежденно сказал Максимка, когда я кончил. И оглянулся на кирпичную стену у себя за спиной. — Их надо обязательно обезвредить.
А Тоня молчала. Она, правда, перестала улыбаться и просто сидела, задумчиво глядя перед собой.
— Ты что, не веришь? — спросил я ее довольно грубо.
— Нет, верю… — тут же ответила она. И после паузы добавила: — Ивашкевичи богатые.
Меня поразили эти слова: «Ивашкевичи богатые». Мне до сих пор в голову не приходила мысль, что Женька Ивашкевич богат, а мы с Максимкой бедные, что ли?
— А ты у них была? — спросил я резко.
Тоня удивленно посмотрела на меня.