Про отца Роберту рассказывали не только братья, но и тетя Ника. – Знаешь, я помню один случай. Кети была маленькой, годика два, – рассказывала тетя Ника. – Твой отец тогда очистил черешню от кожицы и принес мне, чтобы я дала своей дочери. Представляешь? Он очистил целую тарелку черешни не только от косточек, но и от кожицы. И каждая ягодка осталась целой. Я чуть не плакала над этой тарелкой. А Кети с тех пор требовала только такую черешню – без кожицы. И твой отец ей чистил и приносил. Не только черешню, но и другие фрукты – вишню, яблоки, персики, нектарины. Кети ела только без кожицы. Даже огурцы и помидоры всегда чистила. – Я тоже огурцы всегда чищу. Меня Кети приучила, – ответил Роберт. – И яблоки, как она, на дольки режу. Роберт был зачат случайно. Нинель возмущалась тем фактом, что не ждала, не хотела, а вдруг так случилось. Младшего сына она носила легко, что тоже вызывало у нее неприятие и возмущение. Почему в первых двух беременностях она страдала, а в третьей порхает, как молодуха? Роберт легко родился и не доставлял никаких проблем, пока был младенцем. И Нинель не переставала удивляться – что за ребенок? Спит, ест, не плачет. Разве ребенок не должен капризничать, доводить мать до истерики и страданий? Роберт даже грудь сосал так аккуратно, что Нинель не мучилась трещинами, как с первыми сыновьями. Но и этот факт не приносил ей радости, лишь недоумение. Роберт спокойно перешел на прикорм, не плевался кабачком, не мучился зубами, газиками, расстройствами желудка и прочими детскими напастями. Сел, встал, пошел раньше срока. Не разбивал голову об острые углы, не падал лицом в кучу щебенки, насыпанной во дворе. Щебенки Нинель очень боялась, вспоминая, как Серго упал и потом долго ходил зеленым. А Зураб упал в угольную кучу и тоже долго ходил зеленым. Зураб и Серго ломали руки, болели с высокой температурой, не спали ночами, а Роберт рос абсолютно здоровым ребенком. Нинель не понимала, что ей делать. Они привыкла не спать, дежурить сутками у кроватки, выкармливать, выпаивать, беспокоиться. Закапывать капли, давать по часам лекарство. Только тогда она чувствовала себя матерью. С Робертом, который спал, ел, не болел, она чувствовала себя не нужной ни ему, ни себе. – Наверное, тебе стоило переболеть чем-нибудь в детстве, чтобы Нинель почувствовала себя матерью и полюбила тебя, – рассказывала тетя Ника Роберту. – Она привыкла страдать и преодолевать. Не умела по-другому. Ты ей не доставлял никаких хлопот, а она считала себя матерью через собственную боль. Ты не виноват. И Нинель не виновата. Роберт помнил, что действительно ничем особенным не болел в детстве. И когда рассказывал матери, что одноклассник заболел корью, мать ненадолго оживлялась и даже обращала на него внимание – подходила, трогала рукой лоб, требовала открыть рот и показать язык. Но Роберта миновали корь, ветрянка, свинка, менингит и другие болезни, которые подкашивали соседских детей и одноклассников. Даже вши у него не заводились. – Ты был счастьем, посланным Нинель, но у каждого свое счастье, – говорила тетя Ника. Когда мать начала сходить с ума, путая день с ночью, принимая Роберта то за Серго, до за Зураба, он начал искать хоть какие-то следы брата, считавшегося пропавшим без вести. Перерыл весь дом, но не обнаружил ни писем, ни других свидетельств того, что Серго давал о себе знать. Никаких документов не существовало. Даже свидетельства о рождении. Будто Серго вовсе не появлялся на свет. У него оставался ключ от дома тети Ники – Кети попросила приглядывать. Роберт зашел в дом соседей и вытряхнул все тумбочки и шкафы. И в дальнем ящике в комнате у тети Ники он нашел фотографию, совсем старую, на которой два его брата стояли вместе – счастливые, юные, веселые. И еще ничто не предвещало бед, которые обрушатся на их семью. Лишь один-единственный раз Роберт сделал попытку поговорить с матерью – в тот день она его узнала, попросила купить помидоров. Очень ей хотелось помидоров, посыпанных крупной солью. И лаваша, который у Бэлы на станции. Тогда Роберт и решился на разговор. Он подошел к окну и раскрыл занавески. Мать зажмурилась, но тут же возмутилась – почему такие грязные окна? Разве нельзя было помыть? Но потом опять переключилась и попросила открыть настежь окно. Нинель наслаждалась свежим воздухом и запахами. – Вишня цветет, – сказала она, – всегда любила этот запах. Принеси мне ветку вишни и в вазу поставь. Роберт вышел во двор и обломил ветку, поставил в вазу и принес в комнату матери. Нинель горько плакала. – Тут так грязно. Прости меня, – сказала она Роберту. – Я сейчас встану и все уберу. Нагрей мне воды. Я хочу помыться. Надо перестелить постель. Натаскай еще воды из колонки – я полы помою. – Мама, я сам все сделаю, – сказал Роберт, не зная, как реагировать. – Ты дом запустил. Смотри, какой позор на мои бедные глаза! Эти шторы… Их проще выбросить, чем я стирать буду. Роберт видел, как мать вдруг встала с кровати, сорвала занавески, начала перекладывать белье в шкафу, менять постель. Потом перемыла во всем доме полы. Сама долго мылась в ванной. Велела купить новые сковородки: «Как можно на этих готовить? Им столько лет, сколько тебе!» Роберт послушно приносил воду, подавал тряпки, выносил мусор. Наконец набрался смелости и спросил о том, что его волновало: – Мама, а Серго правда пропал без вести или ты знаешь, где он? – Он не хотел, чтобы его искали. Я его сильно обидела, – ответила Нинель. – А умереть он мог? – Мог, конечно. Всякое бывает. Но он не умер. Я не почувствовала. Он жив. И все еще гордый, раз не хочет о себе сообщить. Этим он в меня пошел. Я долго помню обиду. Так долго, что забыла уже, почему именно обиделась. Но Серго имел право от меня отказаться. Я хочу попросить у него прощения, но он меня не простит. Я бы не простила. – Может, у него нет возможности сообщить нам? – Разве там, где он находится, нет почты? Разве он забыл наш адрес? Нет. Значит, ему не жаль мать и младшего брата. Значит, он все еще помнит зло и обиду. Я сама себя не простила. Твой брат всегда всем нравился, но жить с ним под одной крышей я никому не пожелаю. Посмотри на меня и представь, что я – твой брат. Разве мой муж, твой отец, не страдал от меня? Страдал. Разве я стала ему хорошей женой? Нет. Я знала, что Серго уйдет один раз и не вернется. Он на меня похож. Надо диван перетянуть – смотри, на обивке дыры. А если Серго приедет и увидит, как мы живем? Ему станет за нас стыдно! Надо убрать в его комнате. Окна там помыть. – Да, мама, конечно. Но ты говорила, что Серго не вернется… – Я сон видела. Как Серго приехал и увидел грязный дом. Давай все уберем. Может, я умру, и тогда твой брат появится. Они перешли в бывшую комнату Серго, и Нинель принялась драить и чистить. – Мама, давай его найдем, – предложил Роберт. – Зачем? Он сам вернется. Зайдет в свою комнату, а здесь чисто. Все, как он любит. Сейчас я умру… тогда Серго вернется. Он не хочет меня видеть. – А как он узнает, что ты умерла? Мне надо будет ему сообщить, – аккуратно заметил Роберт. – Дорогой, разве он не почувствует? Я к нему приду во сне и сообщу, что умерла. Не беспокойся об этом, – улыбнулась Нинель. – А если ты не сможешь прийти к нему во сне? Может, у тебя есть адрес, по которому я отправлю телеграмму? – Не думай об этом. Тебе нужно жить, учиться, работать, строить собственную семью. Мертвые тебя держат, а это неправильно. Ты все время с мертвыми, как еще сам не умер? – С какими мертвыми, мама? – Я умерла, Ника умерла, Кети давно умерла. Твой отец, Зураб – зачем ты ходишь на кладбище как на свидание? Зачем ты с нами? Я знаю, ты все рассказываешь Зурабу. Почему с отцом не делишься? Он мне жаловался, что ты молчишь. Он спрашивает, а ты не отвечаешь. Отец у Зураба спрашивал, но тот тоже не отвечает. – Мама, но ты еще жива. И Кети жива. – Роберт застыл с ведром на пороге. – Тебе так кажется, дорогой. Кети умерла в тот день, когда Серго уехал. А Ника умерла, когда Кети вышла замуж. Я умерла вместе с Зурабом. А ты пропал. Как пропал Серго. Вы же вместе уехали. Ты вернулся, значит, и Серго приедет. Роберт вспомнил, что врач его предупреждал – Нинель может потребоваться больница. Психиатрическая. Проблески сознания постепенно станут эпизодическими, короткими. И вскоре Нинель вовсе перестанет узнавать даже близких. Возможно, она придумает себе другую жизнь. Например, будет считать, что ее мужа убили и ее хотят убить. Или верить в то, что она уже умерла и приходит к младшему сыну как привидение. Или что она молодая и Роберта еще не родила, а живет в том времени. – Роберт, принеси мне чистую воду! – велела Нинель. – Да, мама, конечно. Когда он вернулся, Нинель сидела в его комнате и перебирала вещи, которые он забрал из тумбочки Кети. – Мама, я принес воду, – сказал Роберт. – Зачем? – Ты попросила. – Зачем ты это хранишь? Разве тебе не больно? – Нинель разглядывала ракушки с именами Серго и Кети. – На память. Мне это важно, – ответил Роберт. – Кети тебя так любила. Твердила, что ты особенный. Я была против. Но Ника сказала, что у вас такая любовь, что нельзя мешать. Я это видела. Вы были не двумя ракушками, а одной. Она так тобой восхищалась. Бедная девочка. Она не заслуживала такой судьбы. Как ты мог так с ней поступить? Роберт понял, что мать принимает его за Серго, но решил молчать. – Бедная Кети. Она так и не нашла свое счастье, – продолжала Нинель. – А разве ты свое счастье нашел? – Почему ты говоришь, что Кети не нашла свое счастье? – спросил Роберт. – У нее есть муж, сын. С ней что-то случилось? – Да, дорогой. С каждой женщиной такая беда может случиться. Любить и быть преданной. А потом жить с человеком, которому благодарна, которого уважаешь, но не любишь. Каждый день сравнивать мужа с тем, любимым. Понимать, что тебя предали. Просто так. В один день. Серго, пообещай мне, что ты поедешь к Кети и попросишь у нее прощения. Она тебя простит. Никого она не любила так, как тебя. Когда ты уехал, Кети всю свою любовь Роберту отдала, заботилась о нем как о младшем брате. Через него и к тебе становилась ближе. Смотрела на Роберта, а видела тебя. – Разве она не любит мужа и сына? – Роберт не заметил, как у него носом кровь пошла. Шумело в ушах. Нинель же продолжала рассказывать, видя перед собой Серго, а не младшего сына: – Любит, конечно. Но Кети не такая женщина, как все. Особенная. Счастье, что ей достался терпеливый муж. Но и он не железный. Ника, когда к ним ездила, совсем больная вернулась. Так плакала. Она тогда рассказала, что Кети своей жизнью живет – рисует часами вместо того, чтобы ужин мужу приготовить. Свекровь считает ее странной, золовки изводят, а Кети будто ничего не замечает. Она клеит для Георгия машинки, самолеты. И ее сын растет нежным, тонким. Она все время тебя вспоминает. Мол, Серго тоже рисовал, клеил, музыку чувствовал. Будто она сына не от мужа, а от тебя родила. Кому такое понравится? И про Роберта Кети все время рассказывает, будто он не сосед, не младший брат бросившего ее жениха, а ее сын, старший. Ника рассказывала, что ей сватья письмо написала, что скоро в шапке будет ходить, чтобы не слышать Кети – у нее на языке или Серго, или Роберт. Ника плакала. Кети ведь виновата только в том, что любила тебя и твоего брата. И не может полюбить так же сильно мужа и сына, от него рожденного. Она пыталась, но не получилось. Ника говорила, что Кети должна родить еще ребенка. Муж Кети тоже мечтает о большой семье. Кети не хотела рожать. Говорила, что у нее не осталось места в сердце еще для одного ребенка. И у нее уже двое детей – Роберт и Георгий. Она так хотела ездить сюда чаще, просила мужа разрешить Роберту приезжать к ним. Но муж запретил. Кети должна жить своей семьей, будущим своего ребенка. А не цепляться за прошлое. И не мучить Роберта. Пусть мальчик строит свою судьбу. Кети потеряла себя. Она винила себя за то, что так и не простила предательства. Не отпустила любимого, не пожелала ему счастья. Годы шли, а боль в Кети так и осталась, не вытеснялась счастьем. Она так и не смогла найти ответа на вопросы, которые съедали ее изнутри. За что? Чем она была плоха? Почему мужчина, за которого она была готова умереть, отказался от нее? Почему ее любовь оказалась сильнее его? Никто не мог ей ответить. Нинель рассказала сыну о том, что услышала от Кети во время похорон ее матери. Муж, свекровь и золовки при любом случае упрекают – Георгий похож на мать как две капли воды. Ничего общего с отцом. Поэтому в мать растет таким странным, не как все остальные мальчишки. Они хотели, чтобы он был обычным – в футбол играл, коленки разбивал, во дворе бегал с остальными детьми. А Георгий любит рисовать. Часами может над листом бумаги сидеть и каракули карандашом выводить. Георгий любит, когда мать ему книжки читает. Если родственники берут его на праздники, Георгий начинает плакать – он быстро устает от людей. Как и Кети. После смерти тети Ники Кети оставили в покое, но лишь на время. Как она там сейчас? – Я к ней поеду, – сказал Роберт. – Дорогой, ты уже ничего не можешь поделать. Она замужняя женщина. Разговоры пойдут. Мы же не сможем людям рот пластырем заклеить. А некоторые сначала говорят, потом думают, что сказали. Кети сплетен не услышит, не заметит, а ее семье разговоры могут горе принести, – ответила Нинель. Роберт тогда не поехал к Кети, о чем потом жалел каждый день. Следующие годы он помнил отрывочно, смыто, эпизодами. Было у него такое свойство памяти – забывать плохое и тоскливое. Конечно, в памяти осталась женитьба на Изольде, Изе. Но Роберт, как ни старался, не мог вспомнить причин, которые привели его к этому серьезному шагу и как прожил с женой два года, выброшенных из жизни за ненадобностью и никчемностью. Он не знал, как прожила их его супруга, да и не особо интересовался. Детей в этом браке не родилось. К счастью для обоих. Попроси Роберта описать внешность Изольды – не смог бы. Они развелись так же тихо и спокойно, как и жили. Иза потом вышла замуж и уехала. Больше о ней Роберт ничего не слышал. У него случались романы, короткие связи, которые не приносили ни радости, ни облегчения, не говоря уже о счастье, пусть и кратковременном. Нинель, которая должна была умереть несколько лет назад, о чем предупреждали врачи и о чем она сама молила каждый день, все-таки не смогла договориться с загробным миром. Смерть за ней не спешила. Уходила Нинель долго, тяжело, но в родных стенах. Роберт заботился о матери, как положено сыну. Кто-то скажет – счастье так уходить. Нинель же умоляла сына помочь ей отправиться на тот свет. Один раз попыталась сама – выпила все таблетки, которые лежали на тумбочке. Роберт не дал матери уйти – вызвал «Скорую». Нинель откачали. И она прокляла сына. Не хотела его ни видеть, ни слышать. Кричала, что он не мужчина, раз не смог взять на себя ответственность, раз не оказалось в нем жалости. Да, Нинель была абсолютно права. Роберт давно ничего не чувствовал. Ни к жене, ни к матери, ни к жизни. Заходя в комнату, он видел перед собой чужую женщину, которая кричит, стонет и ненавидит всех. Весь мир. Его – особенно. Нинель обвиняла младшего сына в том, что тот вообще появился на свет, выжил, хотя должен был умереть вместо Зураба. Он уходил, чтобы не слышать, хотя мать требовала, чтобы он остался и дослушал. Нинель ушла плохо. Не простив, не отпустив, не примирившись. Она продолжала ругаться, кричать и проклинать до последнего вздоха. Про Серго она не вспоминала. Изольду, которая, надо отдать ей должное, заботилась о свекрови, считала то ли медсестрой, то ли санитаркой. Нинель умерла в тот день, когда в родной дом вернулись Кети с Георгием. И Роберт в тот момент понял, что жизнь на самом деле – абсурдна, смешна, нелогична. Именно тем утром, когда он зашел к матери и еще с порога понял, что это конец. Когда вышел на террасу и увидел, что в соседнем доме распахнута калитка и ни секунды не сомневался – вернулась Кети. Именно тем утром его жизнь изменилась. Он вдруг начал чувствовать, обрел осязание, тактильные ощущения. Не знал, что делать – вызывать и ждать врачей, чтобы они констатировали смерть его матери, или бежать к Кети, обнять ее, прижаться, рассказать о том, что ждал ее все эти годы. Роберт не понимал, какое чувство сильнее – горечь или боль? Счастье или надежда? Он не знал, кому сейчас нужнее – матери или Кети? Мать умерла, ведь может и подождать? А Кети? Он вдруг вспомнил, как Серго стоял на этой же веранде и точно так же не мог принять решение. Умер его одноклассник, и он должен был с классом пойти на похороны. А Кети ждала его у забора. Серго разрывался между долгом – проститься с другом и чувствами – бежать на свидание к Кети. Тогда он выбрал чувства. Роберт выбрал долг. Он вернулся в дом, начал собирать документы, звонить в «Скорую». Сам переодел мать в чистое. Проветрил комнату. Он слышал, как кричала Кети. Звала его. Она не могла открыть дверь. Запасной ключ Роберт носил на груди, как талисман. Некоторые носят крестик. Девушки носили кольца, означавшие помолвку, о которой еще не сообщили родителям. Роберт носил на груди ключ. Как делал это школьником, чтобы не потерять. Снимал его на ночь и надевал утром. Изольда спрашивала, от какой двери этот ключ, но Роберт так и не признался жене. Когда тело матери забрали, Роберт бросился к соседскому дому. Бежал через заднюю калитку, которой не пользовался много лет. И уже на участке врезался в ребенка. Мальчик смотрел на него испуганно и потирал ушибленную ногу. – Ты кто? – спросил Роберт. Он ожидал увидеть Кети, но никак не ребенка. – Георгий, а ты кто? – Мальчик сдерживал слезы, чтобы не расплакаться. – Я – Роберт. Роберт ворвался в дом и замер на пороге. Он хотел броситься к Кети, обнять ее, как делал в детстве, прижаться к ее животу, обхватить руками талию. Но Кети в комнате не оказалось. Роберт побежал в спальню и снова, как в детстве, застыл на месте, не в силах двинуться. Его будто парализовало. Роберту показалось, что тетя Ника встала из гроба, чтобы перестелить постель, вытереть пыль. Это точно была она. Тем же знакомым Роберту с детства движением она взбивала подушки и укладывала их на кровать.