Откровенно говоря, выглядело это так, словно цесаревич хотел поскорее выпроводить своего друга, чтобы остаться со мной наедине. Но по спокойной реакции и стопке бумаг, которую господин держал в руках, я поняла, что тот действительно собирался уходить. – Присаживайтесь, Ваше Благородие, нам осталось буквально несколько минут, – Константин указал мне на широкое кресло как раз недалеко от письменного стола, а затем вновь переключился на своего собеседника. Не теряя времени, я принялась рассматривать содержимое стола. Было ужасно неудобно. Кресло стояло сбоку, и я видела только маленькую часть стола, захламленную бумагами. Я очень хорошо помнила, куда дрожащими руками положила признание Варвары, но его уже не было на прежнем месте. Я даже незаметно привстала с кресла, в надежде, что Константин просто отложил его в сторону, оставляя на потом, но конверта нигде не наблюдалось: ни в высоченных стопках писем, ни среди раскиданных бумаг, ни даже среди обрывков географических карт. Тем временем Константин с господином Гертом остановились у двери, заканчивая разговор. Они были так увлечены финансовыми вопросами, что совершенно не обращали на меня внимания. Конечно, было бы замечательно, если бы они совсем ушли, но на такой поворот рассчитывать не приходилось. Ещё раз окинув беглым взглядом стол, на этот раз скорее даже от скуки, поскольку письма на нём, очевидно, не было, я вдруг зацепилась за родную фамилию «Демидов». Я вернулась в начало строки, чтобы из интереса почитать о существовании человека с такой же фамилией, как и моя. «Демидов Георгий Петрович. Павловская губерния», – гласил документ. Я перечитала строчку ещё раз, прежде чем наконец осознала. Демидов Георгий Петрович – мой отец. Все совпадает: дата рождения, губерния, уезд. Но что это за документ? На миг я выпала из реальности, не обращая внимания ни на Константина, ни на его собеседника. Стопка листов была довольно большой, но в начале каждой страницы была специальная разметка и название документа. «Документ о неосторожных банкротах», – было написано вверху листа. Мне показалось, что-то сдавило мои лёгкие. Я перечитала название, в надежде, что мне померещилось, и текст был написан на другом листе. Но нет. Дело было вовсе не в плохом зрении или освещении, это действительно был список дворян, разорившихся, как гласило содержимое в скобках после названия документа, из-за небрежности или халатности. Внизу была несколько граф, одна из которых значилась как «общий долг». Мне страшно было смотреть туда, но любопытство и страх заставили меня перевести взгляд на эту цифру: пятьдесят одна тысяча. И рядом короткая приписка: «Мера ответственности: взыскание долга или арест». Я чувствовала, как к лицу приливает кровь, чувствовала, как она бьётся и пульсирует в висках, чувствовала, как меня начинает трясти. Как и когда он успел задолжать столько? Я бездумно смотрела на бумагу. Вернее сказать, у меня было столько мыслей, что я не успела ухватиться ни за одну из них, и из-за этого казалось, что в голове было пусто. Все вокруг сперва потемнело, а затем глаза застлала черная пелена – это была паника. Что будет, если за ним придут кредиторы? Кому перейдет наше имение? Кому отдадут и без того несчастные души? Хоть я не видела отца столько лет, но новость о его долгах заставила меня вспомнить всё: все хорошие моменты в нашем небольшом поместье на пригорке. Далёкие летние дни, которые я проводила в тени многовекового дуба, а мать, сидя рядом, безуспешно пыталась научить меня считать. Долгие зимние вечера, когда отец рассказывал мне о великих князьях, ведьмах средневековья и древних сокровищах Востока. Неужели они заберут у нас дом? Я ведь даже не успела снова побывать там. – Анастасия Георгиевна, рад снова вас видеть. Зачем вы пожаловали? – оказывается, Константин успел обойти стол и присесть. – Я? Я пришла, чтобы передать вам… – я рассеяно покрутила головой, даже не заметив, что меня назвали чужим именем. – Не то ли, что вы держите в руках? – усмехнувшись, спросил Константин. – Ах, да. Прошу прощения, Ваше Высочество, я немного задумалась. – Это нечасто случается с женщинами, – ответил он, протягивая руку, чтобы я положила туда списки гостей. В ту секунду для меня не имело никакого значения, что происходит за пределами моего сознания, и голос Константина был не более чем просто шумом где-то очень и очень далеко. Потому и здесь умудрилась сглупить, в непонимании глядя на него. Лишь спустя некоторое время, когда мне уже недвусмысленно показывали взглядом, что я должна сделать, я додумалась и протянула бумаги Константину. Пока он внимательно рассматривал бумажки, я не сводила глаз с другого листа. Нет, здесь не было никакой ошибки. Это был мой отец, это был мой дом и это был тот долг, который мне придется отдавать. – Это все? – поинтересовался мужчина, быстро проглядев списки. – Да, Ваше Высочество. – Быть может, тогда Анастасия Георгиевна желает посмотреть мою библиотеку? – тут же бросил Константин, заинтересованно глядя на меня. – Анастасия Георгиевна, быть может, и желает. А вот Анне Георгиевне пора идти. Хорошего вечера, Ваше Высочество, – демонстративно сделав акцент на своем имени, ответила я. Должно быть мое замечание на время осадило пыл Константина, ибо он почти сразу отступил от намеченного плана и, виновато пожелав мне доброго вечера, позволил уйти. Когда я выходила из кабинета, на душе было паршиво. Я всегда считала себя эгоисткой, но впервые в жизни поняла, что мне гораздо страшнее было потерять родной дом, чем потерять заслуженное место при дворе со всеми его выгодами. Но что же делать? Такие деньги я бы не заработала и за десять лет безупречной службы при дворе. Письмо Варвары больше не казалось мне проблемой. Перед глазами стояла заоблачная по моим меркам сумма. И что такого произошло за время моей учебы, что отец успел влезть в такие долги? Я вернулась в покои герцогини, и остаток вечера прошел для меня как в тумане. * * * Вечер выдался крайне тоскливый. Я едва ли находила себе место. Раз пятнадцать пыталась начать писать отцу письмо, но каждый раз мне казалось, что оно выходит слишком сухим, грубым или нелепым. Только выпив чашку крепкого чая, я нашла в себе силы немного успокоиться. Я знала совсем мало, а то, что знала, ещё требовало непосредственного подтверждения. Да и нельзя было исключать вероятность того, что у отца вполне могли быть такие деньги, и ему ничего не стоит заплатить указанную в документе сумму. Я сделала большой круг по комнате и села на кровать. Свеча почти догорела, и когда комната погрузилась во мрак, в дверь постучали. Я не ждала гостей, потому неожиданный стук в дверь меня сильно напряг. – Это Варвара, – услышала я из-за двери тихий голос. – Входи, – я быстро прибрала со стола мятые листы и обернулась к девушке, входящей в комнату. Вид у нее был такой, что я моментально поняла цель её визита: Константин узнал то, о чем девушка писала ему в письме. Не говоря ни слова, я предложила девушке сесть. Но вместо этого она упала на мою кровать и молча зарыдала. Прошло несколько минут, и когда всхлипы Варвары стали тише, я все же решила уточнить: – Он прочел, да? – Да, – прошептала она жалобно. Я подождала несколько минут, не напрягая ее своими расспросами. Да и что мне было ей говорить? Ругать за то, что она написала это никому не нужное письмо? Просить прощение за то, что из-за меня он прочел его? Молчать и позволить ей выговориться? Я так и поступила. – Я писала то письмо, потому что… – голос девушки дрожал, – потому что думала, что он тоже чувствует ко мне что-то, но... – она замолчала, смахивая слезу. – Почему я вообще допустила мысль, что он может быть со мной? Мария права, мне не место рядом с таким как он. Но больно мне не от того, что он постыдно отверг меня. Больно от того, что я была настолько наивна, что уверовала в его ко мне чувства! – расписала Варвара драматично, а последняя фраза особенно болезненно отозвалась у меня в душе. Мы были знакомы с Варварой всего день, и я понятия не имела, как реагировать на ее внезапные откровения, поэтому просто молчала. Я не знала, на что она рассчитывала, когда писала то письмо. И неважно, кто бы его передал, оно бы рано или поздно дошло до цесаревича. Очевидно, что люди вроде Александра и Константина не способны на глубокие чувства. У них слишком много женщин и соблазнов в жизни, чтобы растрачивать всю любовь на одну. И потом, человек, любящий только себя, не может вдруг разделить эту любовь с кем-то ещё. Чувствам Варвары суждено было умереть. Это понимала я, понимал Константин, Мария и даже сама Варвара наверняка тоже это понимала. Признаваться им в чувствах означало подписывать себе смертный приговор! – Успокойся, этот человек совсем не достоин твоей любви, и уж точно того, чтобы тешить свое эго твоими признаниями – сказала я серьезно, приобнимая девушку за плечо, которое то и дело подрагивало от всхлипываний. – Я знаю, но что поделать, я люблю его до беспамятства. Не будь она сейчас в таком состоянии, я бы посмеялась над ней. Невозможно любить столь очевидного эгоиста, каким бы красивым и богатым он ни был. Можно любить фантазию о том, что когда-нибудь с ним будет хорошо. – Все будет в порядке. Поверь, завтра ты его и не вспомнишь. А на следующем балу встретишь достойную замену. Девушка с надеждой посмотрела мне в глаза: – Слабо верится, что я смогу пережить такое. Спустя час она окончательно успокоилась. Было уже за полночь, когда девушка все же решила вернуться к себе. Когда я осталась одна, то, наконец, смогла забраться под теплое одеяло и с наслаждением расположиться на мягких подушках. Несмотря на безумное желание поскорее уснуть, я была слишком возбуждена после всего увиденного и услышанного за день, отчего сон никак не наступал. Сперва я думала об отце и все пыталась понять, как можно помочь человеку, задолжавшему такую сумму. Но дельных мыслей так и не появилась, потому я задумалась о ситуации с Варварой. Как бы я поступила на ее месте? «Нет, я бы никогда не натворила таких глупостей, несмотря на всю свою наивность», – думала я сквозь волны сна, постепенно пробивающие брешь в моем сознании. И единственное, что я запомнила, перед тем как погрузиться в ночное забвение, это клятву, данную самой себе. Я поклялась никогда не открываться и не доверять людям, тем более таким безразличным и пустым, как Александр и Константин. Хотя даже сама мысль влюбиться в одного из них казалась мне абсурдной. Глава 7 Шло время. Зима в тот год наступила внезапно, и почти сразу после моего появления во дворце ударили первые заморозки. Был самый разгар бального сезона, а потому скучать мне было некогда. Лились реки вина и шампанского, сладковато пахло пряностями, которые привозили из далеких стран, а гостей в бальные залы порой набивалось столько, что присутствующим едва ли хватало мест за столом. Я проводила подле Марии почти все время и довольно скоро поняла, что чем больше я старалась ей угодить, тем хуже она относилась ко мне, подсовывая самые нелепые и безумные приказы. В Институте все было куда проще. Стоило только выучить больше языков, чем другие девочки, провести больше часов в музыкальном и танцевальном классе, как титул любимицы преподавателей Института был получен. Но дворец жил по другим правилам, о которых почему-то забыли сообщить во время учебы. Высшие моральные качества при дворе были совсем не в почете. Скорее, совсем наоборот. Возможно, это говорила моя гордыня, однако я видела, что слишком сильно отличаюсь от большинства обитателей дворца. В особенности меня пугали мои же наивные предположения о том, что завоевать признание высшего общества и получить огромное состояние ради спасения отца, можно и без участия в дворцовых интригах. Но с каждым днем я все яснее видела, что мир живет по другим правилам, которые я принять была не готова. С приходом весны стало чуть легче. Герцогиня часто каталась в свое родовое гнездо, редко приглашая кого-то кроме Елены и Ольги. Меня полностью увлекли мысли об отце и его долгах. Я думала об этом каждый день, но идей, как помочь ему, по-прежнему не было. Моего годового жалованья едва хватило бы, чтобы покрыть десятую часть долга. А на улучшение финансирования мне рассчитывать точно не приходилось. За полгода, что я провела около герцогини, я не стала не то что ее любимицей, но даже не обзавелась правом называться по имени. И если Марии Павловне и было что-то нужно, то она взывала ко мне, как к чему-то недосягаемому и потустороннему, невинно похлопывая глазками и приговаривая: «Где же эта новая фрейлина?». И все же, несмотря на все трудности, я верила, что однажды мне повезет. И, наверное, я все же родилась под счастливой звездой, потому что в конце весны удача улыбнулась мне, и наконец-то выпал шанс заработать не только право называться по имени, но и намекнуть на увеличение жалования. Был май. Именно такой, каким его обычно представляют: май, когда по ночам благоухает сирень, и наперебой выдают звонкие трели птицы. Такой май, когда приятная утренняя прохлада уже к обеду сменяется на убийственную жару, спасение от которой можно найти только в тени свежей зелени сада, а сердце уже во всю трепещет от предвкушения необыкновенного лета – первого лета во дворце. После завтрака Мария Павловна, как и обычно, изъявила желание прогуляться по окрестностям Императорского дворца, послушать птиц и, уединившись со стопочкой писем, не спеша дать ответы на некоторые из них. Перед выходом Мария указала мне на гору из хаотично раскиданных по столу непрочитанных писем, которые я должна была взять с собой в сад. А затем, горделиво прихватив с собой только миниатюрный веер, направилась к выходу. Кроме меня «наслаждаться» обществом герцогини предстояло еще и Лизе. Мы прошли около сотни метров по западной части сада. Среди величественных тополей, возвышающихся, как великаны, мне казалось, что вот-вот они схватят меня своими толстыми ветвями, и я навечно останусь их пленницей. Вскоре прямо перед нами появилась небольшая, но весьма уютная беседка, напомнившая мне военный шатер, но украшенная посеребренными скульптурами рыбок и осьминогов. – Здесь мне, пожалуй, нравится, – произнесла Мария, заходя внутрь и присаживаясь на край скамьи, расположенный на солнечной стороне. Несмотря на то, что беседка пряталась в тени, свет легко находил проход между щелями и узорами в стенах, отражался от металла и хорошо освещал пространство внутри. К этому моменту я уже успела достаточно хорошо узнать особенности своенравного характера Марии Павловны, из которых самыми бросающимися в глаза я назвала бы, во-первых, настоящую ненависть к нерасторопности, принятой во дворе, и, во-вторых, нежелание общаться, даже со своим штатным составом фрейлин. Едва она успела присесть, я тут же расположила перед ней стопку писем, такую же кипу чистой бумаги, чернильницу и перо, чтобы ей ни в коем случае не понадобилось открывать рот и просить меня о чем-нибудь еще. Мне даже показалось, что, подумай она сейчас о чашке чая с куском кремового наполеона, они бы без труда нашлись среди прихваченных для герцогини вещей. Я полагала, что она, по обыкновению, приступит к изучению содержимого конвертов, но, к моему удивлению, женщина, быстро осмотрев стол, неожиданно произнесла: – У меня совершенно нет настроения заниматься этим в такой чудный день. Поэтому ты, – обратилась она ко мне, – будешь сообщать адресантов и, если я дам дозволение, зачитывать мне содержимое писем. А тебя, – герцогиня строго посмотрела на Лизу, – я попрошу записывать ответы, – герцогиня опустилась на скамью и величественно посмотрела на меня, словно повелевая поторопиться. Я выхватила верхнее письмо из стопки и зачитала имя, красовавшиеся на верху: