— Сорок шесть. — М-м-м…. — А тебе? Я пожал плечами: — А хер его знает. — Ну выглядишь моложе меня. — Те ревуны… — Аулядорес мальвадос дель боске де лос хиханте негрос… — А? — Злые ревуны из леса Черных Великанов… — Обезьяны? — осенило меня — Вы боитесь обосранных макак? — Не просто макак, Оди. Обитающие там стаи слишком умны. Слишком сильны и быстры. Да они во всем мать их «слишком» — даже в количестве швыряемого на машины и головы говна! Таких умных зверей просто не бывает. Но обычно они на нас внимания не обращают. Но если на дорогу упадет одна из громадных веток, то… о путамерде… даже думать об этом не хочется. — Что не так с веткой? — Все так, если эта хрень отпала и рухнула. Но если скажем ударила молния и отщепила нехилый кусок ветки, который отломился и повис, перекрывая всю дорогу как гигантская и еще живая штора… все… эстамос эн проблемас… мы в жопе. — Для обезьян есть разница? — И еще какая. Тронешь — заревут. Тронешь еще раз — огребешь ливень из дерьма, камней и палок. Рубанешь — и они атакуют. Рубщиков убьют наверняка. Дохнут десятками от автоматного и винтовочного огня, но смерти будто и не боятся. Звери себя так не ведут, Оди! А вечером и ночью ревуны свирепы просто так — могут напасть в любой момент. Там уже не массовая атака будет, а скорее выборочная. Но тебе мало не окажется, когда поймаешь горлом брошенное лассо и тебя подвесят над дорогой, а затем с еще дергающимся поступят как с праздничной пиньятой… — Захерачат? — Палками — кивнул Гарри и передернул широкими плечами — Я видел такое. Ревуны умны. Они как обычные люди, только мохнатые. Бьют по рукам и ногам, перешибая их. Что есть силы херачат дубинами по яйцам подвешенного бедолаги… В тот раз я пристрелил его лично — и пришлось стрелять раз десять, потому что от обезьяньих ударов его мотало на лиане как настоящую пиньяту… набитую говном и мозгами. — Обезьяны швыряющие лассо и владеющими дубинами — пробормотал я — Живущие в древнем лесу из гигантских деревьев. Давайте… скажите мне, что они не дивинусы… — Кто? — Да это я так… Я понял тебя, Гарри. Это все причины остаться сегодня здесь? — Из главных — да. — А не из главных? — Чем быстрее и спокойней будет происходить доставка, тем скорее наши наниматели решат, что платят нам слишком много за настолько легкую работенку. Понимаешь? — Понимаю. Никто не хочет танцевать для обезьян за гроши… — Верно, амиго. Верно. Еще вопросы? — Те мутноватые парни в джунглях… Настала очередь Гарри морщиться так, будто ему без наркоза удаляли все клыки разом. — Долбанные ребельдес! — Кто? — Мятежники. Повстанцы. Сопротивление! — И чему сопротивляются? — А хер поймешь. Но они против разумных машин. Как по мне — кучка грязных бродяг, что засели в самом сердце джунглей и собирают дань со всех проходящих караванов. Остальных не трогают. Сегодня мы отдали им продовольствие, кое-какие лекарства, немного патронов. Проблемы лучше решать миром, Оди. Кстати — с тебя два серебряных дублонов. — За что? — Так мы все скидываемся на мирный проход. По две серебряные монеты. Все честно. О! И еще по одной серебряной скидывается на плату за ночлег и питания в Приюте Хорзби. Кормят от пуза, безопасность гарантируют. Гони три монеты. — Началось мать его — пробормотал я, засовывая руку в рюкзак — Хер я так заработаю на тачку… И как тут мирно жить? — А вот так и жить — заметил Гарри, забирая деньги — Платишь ровно — живешь спокойно. Ты ведь мужик мирный, верно? — Очень мирный — кивнул я и кривовато усмехнулся — Аж до блевоты. Ладно… раз мы здесь до следующего утра, то пойду огляжусь. — Убей время — поощрил меня старший помощник Гарри, усаживаясь поудобней — Хотя… стой! А еда? Нам же сейчас мясо и все остальное притащат. Не будешь что ли? От такой жратвы грех отказываться. — Буду — ответил я — Позже. — А чего не щас? — Пока на жратву не заработал — пояснил я, нацелившись взглядом на пару сваленных у стены округлых предметов — Пусть останется на столе. Приду — сожру. Слева от почти бесконечного широкого стола, заваленного щедрыми дарами природы, на каменной плите лежала пара позеленелых от старости и влажности гирь. Над гирями горизонтально закреплена труба. Проверив металлически шары, я выяснил, что первая когда-то тянула на 15 килограмм, а вторая на тридцать два. Не знаю сколько веса выжрала ржавчина, но если связать их вместе вон той веревкой, а затем свободным концом перехлестнуть себя над тазовыми мослами и не забыть подложку из старой тряпки, то… Через пять минут я уже подтягивался, поднимая себя вместе с гирями. Дыхание размеренное и глубокое, мысли разом успокоились и одна за другой начали исчезать, растворяясь в нарастающей боли работающих мышц. Боль ощущалась там, где еще недавно были особо глубокие царапины и проколы. Но мне было плевать на жалобы вечно ищущего отмазки организма. Я продолжал подтягиваться до тех пор, пока руки не пошли в отказ. Спрыгнув, тяжело дыша — все же сбил дыхание — прижался за секунды взмокшей спиной к стене и замер, глядя перед собой и ни о чем не думая. Отдохнув пару минут, снова уцепился за трубу и продолжил подтягивания, поднимаясь как можно выше и на пару секунд замирая в верхней точке. На этот раз обессиливание пришло куда быстрее. Бухнув гирями о бетонную плиту, я присел над ними, уперевшись локтями в бедра и с хрипом вгоняя воздух в протестующие легкие. Еще пара таких подходов и займусь выходами силой. Затем отжимания, а под конец брошу ногам подарок и присяду несколько сотен раз. Мне бы сюда ту тяжеленную металлическую ось… Вункс, любитель шарорубного меда, подошел ко мне где-то через сорок пять минут. На его лице читалась глубокая укоризна, а в руках был крепко зажат заставленный тарелками поднос. — Амиго! Еда стынет! — Брось туда — хрипло выдохнул я, едва стоя на дрожащих от перенапряжения ногах. С меня ручьями лил пот, а чтобы не упасть, пришлось держаться за стену. Отдышавшись, я рискнул нагнуться, развязал веревку и вернул гири на место. Подпрыгнув, уцепился за трубу и просто повис, давая мышцам растянуться. — У тебя и так отличная фигура, амиго! — заметил Вункс, оседлавший рулон туго свернутых циновок — Цыпочки млеют и пищат? Я промолчал, продолжая неподвижно висеть. Уставшие пальцы норовили соскользнуть с мокрого металла трубы, но я не позволял хватке ослабнуть. Это как в жизни — дай хватке ослабнуть и вот тебя уже нагнули и имеют во все дыры, похлопывая по жопе и радостно крича, что ты сам во всем виноват. — А мне с чего посоветуешь начать? — не унимался Вункус. Подняв руку, он согнул ее и напряг что-то там тощее невнятно где — Может мне бицуху еще качнуть? Я в целом доволен, но может стоить чуток добавить объемов… девки ведь любят больших и денежных… Верно, амиго? Я молчал, глядя только вверх, на частично затянутый лианами далекий потолок. Поняв, что ответа от меня ему не добиться, Вункс что-то пробормотал и, явно сдавшись, поднялся и пошел прочь, на прощание кивнув на поднос: — Поешь уже, амиго. Мясо во рту тает — джунгли подарили свежак из свежаков. Считай сама природа послала. Мои пальцы разжались. Приземлившись на все еще дрожащие ноги, я мягко присел на корточки и сипло спросил: — Что ты щас сказал? — А? — Что ты щас сказал?! — Да ты чего? Спокойней, амиго. Спокойней! Я говорю — мясо самое свежее! Городским такой свежатины не испробовать. Ничего такого не говорил… — Природа послала? — Ну а как? — поняв, что я не собираюсь его бить, Вункс воспрял и расправил плечи — Она самая! Дар джунглей и все такое. — Природа послала — повторил я, медленно выпрямляясь. — Да ты не подумай — мы ж не ублюдки какие, чтобы природу грабить. Мы по чуть-чуть берем — а в джунглях так много всего, что никто и не заметит. А я сам так вообще редко охочусь, амиго. Мы все чтим древний закон — много брать нельзя. Грех. — Много брать нельзя… — тихо произнес я, сжимая голову в ладонях — Природа сама дает… отдает… выплескивает избытки и можно забрать чуток у прожорливых крабов и чаек… дерьмо… дерьмо! — Эй… амиго… эй… ты в порядке? Может в башке чего лопнуло? — шагнувший ко мне Вункс выставил руку и замахал пятерней — Я пальцы в воздухе размазал. Ты сколько видишь? Три? Два? Может шесть? — Свали нахер — велел я и понятливо кивнувший парнишка начал пятиться, обрадованно улыбаясь: — Вот и не болей, амиго… вот и не болей… — Компот! — рявкнул я — Хочу кувшин компота со льдом! Два кувшина! И компот чтобы кисло-сладкий! — А может тебе еще и девку сочную на матрас кинуть? — осведомился здоровенный бугай в грязном фартуке на необъятном пузе. — По серебряному дублону за кувшин — добавил я и бугай тут же шагнул к длинному столу: — Готовлю три кувшина, амиго! А может и пять! И льда наскребу в нашем подыхающем аппарате…