Алиса брезгливо сморщилась: — Ничего хорошего я от них и не ожидала… Данила прервал: — Ничего хорошего? Но религия, которую ты защищаешь — такое же продолжение их веры! Йах их предков, это их Яхве! Яхве, который дал заповеди, по которым мы живём. Яхве, который дал новую религию. Это бог, в которого ныне верит половина человечества — католики, протестанты, православные! Йах — короткое имя вашего бога! Это вы говорите «аллилуях!» — «восславляй йаха!». А что вы восславляете? Алиса замерла. Губы подрагивали. Вскинулась — корни у волос встали дыбом, пышной гривой обрамив оскаленное лицо: — Это… бред! — сорвалась она на крик. — Йахас — вирус! Йахи — служители церкви, а не боги! Их просто так назвали, чтобы… — Чтобы? — устало переспросил Даниил. — Да! — упрямо тряхнула волосами она. — Тогда почему из всех религий на земле, только христианство продолжает культ каннибализма? — Что? — Алиса притихла, подтянув ноги-руки и привалившись к стене, забиваясь подальше от лунных лучей, ложащихся на пол, словно инфракрасные прицелы. Даниил стиснул кулаки и повернулся к ней. Голос его был ровен и негромок, но казалось, что он кричит: — «Принимающий Мое Слово принимает Меня, он воистину ест Мою Плоть и пьет Мою Кровь!» — сказал Сын Божий Своим ученикам. Не так ли? Кто ест живое тело? Кто пьёт кровь? Боги? Люди? Нет! Это черта йахов. Йахи заповедовали людям то, как жили сами. Ибо созданы они «по образу и подобию»! Ибо изначально полная луна была светом во тьме, а божество её — примером! Целая половина цивилизации сейчас, не глядя, не задумываясь, проповедуя мир и любовь, участвует в массовом обряде каннибализма! От детей до взрослых пьют кровь и жрут тело того, кто за них помер! Пожирают героя, пожирают жертву, потому что сами струсили жить по-человечески! Как не удивляться тому, что они творят. И крестовые походы, и инквизиция, и геноцид, и национализм — всё это цветочки при такой морали! Он выдохся. Махнул рукой и, встав, отошёл к своему месту — под окном на брошенные одеяла. Алиса сидела молча, стиснув коленки занемевшими руками и смотрела перед собой пустым взглядом. — Это не настоящая кровь… — тихо сказала она. — Это только такой символ… Но Данила не ответил, настороженно вслушиваясь в шорохи за окном. Алиса безвольно вжала лицо в колени. Но ей всё-таки ответили. Тёмная фигура шатнулась в проёме двери: — Кровь — всегда кровь, инициатор, — устало сказал отец Владимир. — Она льётся даже тогда, когда мы её не видим… … Глава 33 Кровь Алиса вскочила на корточки, подбираясь для рывка — волосы дыбом, когти отточено скребнули по доскам пола, а в глазах вытянулись зрачки. Она оскалила зубы, готовясь обороняться. Но отец Владимир не шевелился. Даниил отодвинулся от окна и, скинув подранную окровавленную рубашку, сел на одеяла, боком к окну. Так что лунный свет ласково осветил его до свечения синевато-серебристого абриса. Отец Владимир посмотрел на бета и задумчиво спросил: — У тебя всё удалось, но ты не рад? Даниил отозвался рублено: — Не рад. Жертв должно было быть меньше. Отец Владимир покачал головой: — Надежды, надежды… Надеждой да благими намерениями жива душа человечья. Только располагаем не мы. — И тут же нахмурился, от чего глубокие складки пролегли между бровями: — Мне уже звонили. Вы оставили после себя дорогу, заваленную телами. Но после гаражей вас уже не могут отследить. Собаки след не берут, а альф пока не завезли. У Алисы опустились волосы, и она отодвинулась дальше в тень и закусила губу — здесь, в мире людей, произошло многое, чего она не могла предугадать. — Сколько у нас времени? — спросил Даниил отрывисто. — Думаю, что около суток, — отец Владимир бросил короткий взгляд на хмурую девушку и, наконец, решившись, прошёл в комнату, присел на стул. — Альф легко набрать, но довольно сложно перебросить — всегда может остаться след, способный привести к нам светские власти. Поэтому пока подготовят историю, документы, возможно, проведут грим или пластику… Сутки у нас есть. — Хорошо. — Данила повернулся к окну — лицо осветило белым, сделав восковым, оттеняя сухой профиль. — Думаю, хватит. Алиса не сдержалась: — Хватит на что? — хмуро спросила она. Отозвался отец Владимир. Его мирно сложенные на коленях ладони поднялись, белыми перчатками под свет из окна и осенили мир вокруг двойным символом креста. — На то, чтобы остановить обряд… — Что? — Обряд! — резко повторил Данила, поворачиваясь к ней. — Который ты должна была остановить, но не смогла вырвать его корень. Высший остался жив и свободен. И всё это время обряды продолжаются… — Что? — Алиса сжалась в комок. — Но… Инки должны были остановить это! Не я, так другой инициатор мог поймать их! — Но этого не произошло… — устало отозвался отец Владимир. Алиса смотрела в освещённое окно, покусывая губы. — Сколько меня не было? — наконец, спросила она. — Два месяца. Алиса вздрогнула, кинула на спокойно-отрешённого отца Владимира растерянный взгляд, но тут же нахмурилась: — И два месяца?.. — Да. Обряды продолжаются. Каждое полнолуние, — он коротко кивнул на окно: — новая жертва. — Но почему? — поражённо прошептала она. Отец Владимир пожал плечами: — Потому что сектанты не остановятся. Их цель не так мала, как представляется со стороны. Не личное обогащение и не попытки самоутвердиться. Всё намного сложнее и серьёзней. — Сторонники Сатаны и Демонов его выступают против бога единого и его единственного представителя на земле Церкви нашей Единой и должны быть инициированы для понимания истинной сущности своего божества, низменного по отношению к великом и всепрощающему. — Прикрыв глаза, процитировала Алиса «уложение инициации». Даниил порывался что-то ответить, но старый инквизитор остановил его, подняв под лунный свет белую ладонь. Бет тут же отодвинулся в тень, откинулся на стену, предоставляя отцу Владимиру объясняться. — Конечно, тебе хорошо объяснили, что все их обряды — лишь попытки попрать существующие правила игры. Но, думаю, ты уже видела не один обряд и разницу между прежними и последним уловить смогла. Воспоминание — живое, будоражащее кровь и заставляющее волосы приподниматься, — заполнило Алису. Вздрогнув, она стиснула руки в замок. Запах крови, настоянный на медовых травах словно снова защекотал ноздри знакомым, ясным ароматом — жизни без запрета… А отец Владимир продолжал монотонно, словно утомлённый лектор, не оставляющий попыток достучаться до сознания слушателей. — В основе своей, большинство сект сатанистов — лишь попытки создать полную противоположность морали церковной. Своего рода антисистема, не существующая без основы. Сатанизм похож на слепок с формочки. Он полностью повторяет её изгибы, её формы, но, увы, он только оттиск, зеркально отражённой печати. Такие сатанисты — лишь вызов системе. Вечные подростки, которым надо самоутверждаться, принижая чужую мораль только на той основе, что она создана до них. По сути своей, эти люди безопасны для церкви. Никогда то, что порождалось от частей сильного, не могло сломить целого. Но есть и другие… Запах незапретной жизни всё сильнее колыхал воздух вокруг Алисы. И она сдерживала дрожь и стискивала пальцы, словно это могло сдержать нечто тяжёлое, скользкое, рвущееся изнутри. — Другие… — задумчиво повторил отец Владимир, и на старческом лице появилось знакомое выражение твёрдости. — Они не пытаются добиться себе славы, утвердиться или выразить протест. Они — настоящие верующие. Фанатичные, аскетичные, готовые на всё для утверждения своей веры. Они противостоят не столько нашему богу, сколько церкви. Церкви не как обществу, но как форме общения с богом. Они противостоят морали, которую из века в век сохраняет Церковь, нарекая её искажённой. Каждым новым своим обрядом они вносят путаницу в наш мир — в умы мирян, в совесть посвящённых… И, если однажды они сумеют довести дело до конца и вызовут то, к чему взывают… Тогда всем ныне действующим конфессиям придётся туго. Церковь падёт как оплот морали. Алиса подняла голову и, стиснув зубы от бегущей по телу судороги, словно выжимающей её снизу вверх, посмотрела на священника. Белое лицо выделялось маской в лунном свете. Что-то происходило с её зрением. Лица, руки людей в комнате для неё выделялись белым безжизненным цветом, словно слепленные из оплывших свечей. Но комната погружалась во тьму, в которой тонкими струнками с каплями света, словно нанизанным бисером, протягивались лунные лучи из окна. И было плохо — нутро мутило горячей противной слизью. — Церковь, Алиса, — не проводник воли Его, и не проводник к Нему. Но Церковь — единственный оплот данной нам морали. Наша цель — хранить её. И тебе это хорошо известно. Те, кто покушается на основы церкви — может порушить мораль, которой жив человек последние тысячелетия. — Хороша ли эта мораль? — угрюмо спросил Даниил, глядя в окно. — Хороша. Плоха. — Отец Владимир покачал головой. — Для тебя больше не существует критериев? Мир не чёрно-белый, Даниил. Как бы тебе не хотелось поделить его на врагов и друзей, всегда будут те, кто останется в стороне. И только твоя совесть сможет определить — как к ним относиться. И именно совесть — мерило морали. У тебя она такая. А у другого — иная. Цель же церкви — не найти универсальное среднее, по определению, серое, блеклое и аморфное. Цель Церкви — поддержать мораль, которая бы позволяла выживать большинству. То есть такая мораль, которая бы причисляла оставшихся в стороне к друзьям. Искала бы в людях благое, выделяя в первую очередь его. Даниил упрямо повёл подбородком по плечу и отвернулся: — Построенное на йахе?