Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 3 из 47 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Афанасий, вставай. – Юрка открыл шторы и комнату наполнило светом летнего солнца. – Забылся, всё из головы вылетело… – пробормотал Афанасий и нехотя поднялся. Одеваясь, начал бормотать что-то невнятное. – Яичницу все будут? – долетело из кухни. – Буду, буду… – буркнул Афанасий и поплелся умываться. – Тут умойся, – Васька, неумело пытающийся разрезать укроп, кивнул на громоздкую кухонную раковину царских времен, стоящую в углу кухни. – Ага. – Юрка, склонившись у крана, не стал мыться. Пристально глядя на товарища, он тихо спросил: – И как давно ты стал в запои уходить, Вась? – Не понял? А ты откуда знаешь? Людка напеть успела? – Она не причём, у тебя всё на лице написано. Как давно пьёшь спрашиваю? – Да год уже, год! А ты, Юра, что-то против хочешь сказать? – Васька перестал резать укроп и, в своей привычной манере, начал активно жестикулировать. – Нож убери, порежешь ненароком. – Юра отвернулся и начал спокойно умываться. Васька, покраснев, продолжил готовить яичницу. – Умоешься, так жить хочется! – Афанасий, успевший нарядиться словно на свадьбу, вошёл на кухню и сел за стол. – И аппетит сразу появляется. Вась, что там такое вкусное готовишь, давай быстрее на стол ставь! А, кстати… – вскочив, Юркин сосед пулей умчался в комнату. – Мы с тобой потом поговорим, когда протрезвеешь. – Юра закончил с водными процедурами, похлопал Ваську по плечу и подошел к окну. Как же прекрасно быть дома, и как не хочется ехать за тридевять земель, в богом забытые места. – Вот, это от меня, за гостеприимство! – Афанасий поставил на залавок штук десять банок с говяжьей тушёнкой и парочку рыбных консерв. – Ух ты, спасибо! Горбуша?! Надо же! Юра жестом показал Афанасию “молчи” и, отодвинув Ваську от плиты, сам продолжил готовить яичницу. Через пять минут все трое сидели за столом и завтракали. – Новый Москвич – богато живёт твой сосед, скажу я тебе, Юра! Афанасий уехал, проводили его, ему предстоит дорога до Гомеля. Юрка, подтолкнув Ваську в сторону подъезда, сказал: – Пошли уже, отрезвлять тебя будем! А затем займемся воспитанием… По пути в квартиру Юра пытался найти решение проблемы, но ничего стоящего так и не придумал. Даже если бы у него был год, и ему помогали лучшие умы планеты, то всё равно результат был бы отрицательным. Нельзя вернуть в прежнее состояние упавший на бетон и разбившийся вдребезги стеклянный шар – точно так же с покалеченной человеческой душой. – Помнится мне, Юрка, как ты мастерски умел наводить порядки, и как одной беседой человека на путь истинный наставлял. Ничего я не забыл, всё как будто вчера это было, помню. – Васька первым прошёл на кухню, достал из холодильника бутылку водки, поставил её на стол, накрыл горлышко стаканом, и встал у подоконника. Глядя Егорову в глаза, заговорил так, будто на исповедь пришел: – Можешь сделать со мною всё, что пожелаешь, все свои способы на мне попробовать, разрешаю, но лишь после того, как выслушаешь всё, что я хочу тебе сказать. Ты, Юр, мне друг, и я всегда рад тебе, как младшему родному брату, который заезжает очень редко. Братьев у меня не осталось, все ТАМ с того самого времени, а сестёр Бог не дал. Ты заменяешь их всех, я на полном серьёзе это говорю. Приехав ко мне, Юра, ты увидел лишь часть правды, и она тебе не понравилась. Да, я спиваюсь, могу сказать это не стесняясь, потому что давно признался себе в этом. Признался себе – другим сказать не стыдно. Иначе, увы, не могу. Хочу, но не могу… Васька замолчал. Не сумев больше смотреть на друга, он закрыл глаза и уронил голову на грудь. Юрка тихо попросил: – Продолжай, я внимательно тебя слушаю. – Всё плохо, друг, всё плохо. Война всегда со мной, стоит лишь закрыть глаза. Вот даже сейчас, грохот и страх в голове, будто я так и остался там. Глаза закрыл и снова иду на штурм, снова под пули. Спать трезвым разучился, потому что не способен это делать. Сны возвращают меня туда. Всё по кругу. Юра, почему так, а? Вот ты, сильный, скажи, как жить мне, слабому? Как жить после всего того, что я видел? Если дашь ответ мне, то, получается, дашь его таким же, как я… – Вась, со мной всё точно так же, стоит закрыть глаза и всё возвращается. Кто-то научился с этим жить, кто-то нет. Увы, но ответа не дам. Я его попросту не знаю. Наверное, лекарства нет и никогда не будет. Никто не сможет сделать тебя прежним, и никто не сможет изменить тебя. Это можешь сделать только ты сам. Перестань смотреть в прошлое. На краю кухонного стола лежала стопка пожелтевших от сырости газет. Вытащив наугад один листок, Юра развернул его и ткнул пальцем в заголовок: – Смотри, Обнинскую Атомную электростанцию строить начали. Была атомная бомба, смерть несла всему живому, но советский человек заставит жить её мирно и пользу другим приносить. Так и ты, перестань жить смертью и начинай жить для жизни. Прошлое для всех было плохим, все мы творили всякое… – тяжело вздохнув Юра стряхнул тяжелый морок накативших воспоминаний. – Но, друг мой, времена меняются и нам нужно меняться вместе с ними. – Ты сейчас как политрук заговорил, – горько усмехнулся Василий и, присев на край стула, щелкнул ногтем по звонко откликнувшемуся стакану. – Вот только лекарство от этого не меняется, перед боем тоже “наркомовские” прописывали! – Дело твоё Вась, но другого рецепта тебе от меня не будет. – Встав из-за стола и поправив гимнастерку, Юра взглянул в окно. День уже вступал в свои права, на улице появились редкие фигуры прохожих, спешащих по своим делам. По дороге, громко чихая и кашляя сизым дымом, проехал трофейный немецкий “Студебеккер” с набитым до отказа ящиками кузовом. – Я бы рад с тобой ещё поговорить и помочь, серьезно, очень хочу, но у меня служба. Не отвечая, Южаков кивнул и молча вылил остатки бутылки в ведро стоящее под умывальником. По тесной кухне тут же пошел сладковатый запах спирта. Открыв под ободряющим взглядом товарища форточку, Василий обиженно буркнул. – Пойдем, провожу… У входной двери Юра, в последний раз обернувшись, пожал жилистую ладонь товарища и ободряюще похлопал его по плечу. – В следующий раз мы обязательно… Осёкшись под угрюмым взглядом Южакова, Егоров молча развернулся к выходу и вышел на прохладную, пахнущую сыростью, лестницу.
Путь Юры лежал в неприметное здание неподалеку от военной комендатуры Ленинского района с облупившейся от времени табличкой у входной двери с надписью “Архив”. Наверняка редких посетителей забредших сюда удивлял вооруженный часовой за дверью, но не Егорова. В отличии от большинства, он знал, что помимо воинских карточек призывников Воронежского военкомата, в недрах архива можно было найти информацию более интересную и гораздо более секретную. – Во второй отдел. – Сверкнув новеньким удостоверением комитета госбезопасности на проходной, Егоров без проблем прошел внутрь и остановился перед громоздким столом, заваленным папками с документами. – А, опять ты, старлей, – оторвавшись от бумаг и подслеповато прищурившись отсканировал холодным взглядом гостя архивариус двести тринадцатого отделения. Хранитель архива был глубоким шестидесятилетним стариком по меркам военных в форме полковника с погонами службы военных сообщений. – Уже капитан, – протянув руку для рукопожатия, поправил Егоров, – у вас отличная память, товарищ полковник. Сколько уже лет прошло? Пять? – Четыре с половиной, ты данные на банду контрабандистов собирал, – отвечая на рукопожатие, ответил полковники Поляков. – Помнить всех меня положение обязывает. Ты, так понимаю, не в гости зашел? – Так точно, Дмитрий Николаевич. Меня интересует досье под номером Д-2211. Удивленно вздёрнув мохнатые брови, Поляков некоторое время изучал удостоверение Егорова. – Министерство государственной безопасности… – прочитал вслух полковник, возвращая красную книжку капитану. – Всё те же люди, всё тем же заняты. Садись на стул, капитан, и жди. И смотри мне, ничего не трогай! Поляков, необычно бодро для своего возраста встал и, звонко стуча стальной набойкой протеза на левой ноге, скрылся в глубине архива. Присев на скрипучий стул, Юра огляделся. Взгляд остановился на резной трости для ходьбы, скромно стоящей в углу. Полякову повезло. Взрыв мины в далеком сорок пятом оторвал ему только стопу и позволил остаться действующим сотрудником госбезопасности, а моральная устойчивость и сила духа сохранили в нём человека, чего нельзя было сказать о Василие. Встреча со старинным другом оставила в душе тяжелый осадок и, чтобы отвлечься, Егоров начал изучать не примечательную обстановку архива. Со времени последнего визита тут почти ничего не изменилось. Огромный зал, набитый разномастными книжными шкафами и стеллажами, да несколько неприметных дверей, ведущих в секретные архивы. Разве что грубую побелку на стенах заменил толстый слой зеленой краски, да сгнившие доски на полах поменяли на новые. Послевоенный Союз медленно вставал с колен постепенно зализывая раны и на всё сразу ресурсов и людей просто не хватало. По всей необъятной территории строились электростанции и заводы, заново засевались поля и осваивались новые земли, а на фоне восстановительных работ продолжала нести службу госбезопасность (она же СМЕРШ) с 1946 года переименованная в Министерство Государственной Безопасности. Ее агенты, одним из которых был Юрий Егоров, продолжали вытравлять с тела Родины недобитых фашистских пособников, иностранных шпионов и бандитов, которые, словно сорняки, густо проросли на территории СССР в послевоенный период. – Очень странные интересы у тебя, капитан, – появившись так же внезапно, как и исчезнув, Поляков положил на стол перед собой пыльную папку из пожелтевшего картона. Края папки были опечатаны, а на лицевой стороне кроме невзрачного номера стоял штамп красного цвета “Совершенно секретно”. – Ну, кто-то же должен заниматься и такими делами, – сухо ответил Юра потянувшись за папкой, но был остановлен властным жестом архивариуса. Постучав желтым ногтем по сургучной печати на папке, тот пояснил: – Что бы вскрыть папку, придётся расписаться в журнале вскрытия и вновь опечатать документы после ознакомления. – С этим проблем не будет. Когда с необходимыми процедурами было покончено, Егоров удалился в небольшую комнату с письменным столом и стулом. Вкрутив в висящий над столом патрон лампочку с нетерпением заглянул в папку и был крайне удивлен. Большая часть документов была зашифрована или заменена на акты утилизации. Другими словами, Михаил Росс оказался настолько секретным парнем, что о некоторых его делах не должны были знать даже “свои” люди. – Кто же ты такой? – тихо прошептал Егоров просматривая одну за другой бесполезные бумаги. Через пятнадцать минут подробного изучения досье в руках Юры оказалась единственная ниточка, ведущая к его цели… Глава 4 Жара спала к утру и Бёрнс Амзель наконец-то смог уснуть. Проклятая Аргентина, ему никогда не привыкнуть к её климату. Родная и ласковая Германия снится практически каждую ночь и, наверное, так и останется недоступной до конца жизни. Оберфюреру СС, бежавшему от правосудия, нет дороги домой. Стук в дверь прервал беспокойный сон и вызвал в разуме Бёрнса приступ неконтролируемого гнева. Если его разбудили по пустяку, то это будет стоить чьей-то жизни. Обрадовавшись холоду металла, он достал пистолет из под подушки и направился к выходу. Гвидо переминается с ноги на ногу и выглядит сильно озабоченным. Он не из тех людей, которые побегут к начальству из-за пустяка. Знает о бессоннице и о том, что Бёрнс почти всегда засыпает с рассветом. – Молодой парень пытался незамеченным пройти на территорию поселения, но был обнаружен аборигенами. Они поймали его в начале ночи и доставили к нам около часа назад. Хнычет как девка, представился Вернером Кляйнером. Сказал, что будет разговаривать только с вами. Бертольд Кляйнер был двоюродным братом Бёрнса. Дальний родственник сгинул где-то под Москвой ещё в сорок первом и с тех пор о нём ничего не было слышно. Наверняка погиб. Вернер, скорее всего, является сыном пропавшего братца. Возникает вопрос – как он нашёл своего дядю, о существовании которого ему вообще не положено знать. Ситуация требует немедленно разобраться в ней. – Дай мне минуту! – Бёрнс Амзель скрылся за дверью. * * * Аргентинцы, которых Бёрнс нанял для охраны поселка, немного поиздевались над пойманным мальчишкой, но бить и, тем более калечить, не стали. Они бы с радостью отобрали у бедолаги всё имущество, но тот оказался пустым. Разочарованные аборигены должны были доставить пленника к Гвидо сразу после поимки, но не стали этого делать, а решили поразвлечься. Не мучай старика Хауслера простатит, Вернеру Кляйнеру бы не посчастливилось дожить до утра. Поразвлечься аргентинцы хотели весьма неприятно, готовились скормить паренька собакам. – Ему лет двадцать, не больше, – сказал Гвидо, показав Амзелю пленника. – Матиас сказал, что парень обделался, когда он скрутил его. Когда я уходил, мальчуган был в истерике. Видимо, потерял сознание от страха, слабая психика, нормальное явление. Что скажешь? Спуск по лестнице был сложен и Бёрнс Амзель вытер проступивший на лбу пот платком. Спрятав его в карман пиджака, он мысленно позавидовал Гвидо, который одет лишь в шорты и сандалии. У него нет лишнего веса и нет принципов, которым нельзя изменять. Разное воспитание, в первую очередь. Даже здесь, на краю мира, среди аборигенов, чьё развитие лишь чуточку превышает уровень каменного века, Амзель не готов меняться, он останется в первую очередь тем, кем был всегда, потомственным арийцем, представителем самой совершенной расы людей. И будет терпеть до последнего все капризы судьбы. – Этот человек неизвестен мне. Приведи его в чувство, хочу поговорить с ним, если это возможно.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!