Рогозин высок и широкоплеч. А физиономия круглая и простецкая, ну, совершенно простецкая. В коротких темных волосах густо проступила седина, но это нисколько не придает ему солидности и значительности. Рогозин бывший моряк, и руки его сплошь покрыты татуировкой, вплоть до пальцев. Он ее стесняется и руки старается прятать. Я себе представляю, что у него творится на груди. Рогозин – начальник уголовного розыска города. Он отличный работник и, несмотря на свою простецкую внешность, хитрец, каких мало. Мы с ним уже не раз встречались. Меня он зовет по имени, Игоря тоже, а мы его по имени-отчеству, все-таки он лет на пятнадцать старше, да и званием повыше. Мы усаживаемся в его кабинете на довольно стареньком кожаном диване и закуриваем. Рогозин интересуется: – Ну, парни, как отдохнули, заправились? – Прилично, – отвечаю я за двоих. – Обедать будем вместе, – многозначительно предупреждает Рогозин. – А сейчас слушайте. Вот какие, значит, пироги. Насчет вашего Николова. Оказывается, за эти два дня сведений о Николове успели собрать немало. Но интереса они для нас не представляют. В том числе и кислые характеристики по месту работы. Может быть, у него и недостаточная квалификация по специальности, и рвения он не проявляет, зато в другой, известной нам области и квалификации и рвения у него, кажется, с избытком. Только одна деталь привлекает наше внимание: частые поездки в Москву, а может быть, и не только в Москву. Иной раз даже за свой счет несколько дней выпрашивает. А в остальном все в жизни Николова ординарно и совсем не примечательно: женат, сыну одиннадцать лет, живут как будто довольно скромно, и даже мало-мальски подозрительных знакомств никаких нет. Какое разительное отличие от жизни Николова в Москве! Жене, наверное, и не снилось такой жизни, какую он собирался устроить для Варвары. Кстати, с женой Николов часто ссорится, и тогда она, захватив сына, переезжает на несколько дней к родителям. Вот и все, что известно местным товарищам об этом проходимце. Как видите, небогато. Мы знаем куда больше. – Как он себя ведет эти два дня? – спрашивает Игорь. – Нормально. Из дому на работу, с работы домой. Вчера с женой даже в кино пошел, – усмехается Рогозин – Мир у них сейчас. Потом мы просматриваем всякие справки, сообщения и свои собственные записи, уточняем с Рогозиным отдельные детали. Неожиданно выясняется, что уже десять часов. Звонит телефон, и дежурный сообщает, что пришел гражданин Николов. Ну вот, теперь начинается самое главное. Добро пожаловать, гражданин Николов, очень любопытно будет с вами познакомиться и послушать, как вы объясните некоторые свои поступки. Вряд ли нам после этого суждено расстаться с вами. Мы уславливаемся, что разговор с Николовым проведу я, поскольку я лучше знаю все материалы по этому делу. Кстати, я забыл сказать, что перед отъездом мы провели интересную экспертизу, вернее, по нашей просьбе ее провели. Почерк записки, оттиск которой я обнаружил, сравнили с почерком Николова в регистрационном листке, который он заполнил, поселившись в гостинице. И все совпало. Ту странную, подозрительную записку написал он, Николов. Словом, нам есть о чем поговорить с ним. Рогозин просит дежурного направить Николова к нему. Через минуту, после деликатного стука в дверь, на пороге появляется высокий худощавый человек с седыми висками и большими залысинами на широком лбу, уши как-то нелепо торчат в стороны, лицо улыбчивое и, я бы сказал, довольно приятное. Одет он в скромный костюм, короткое нейлоновое заграничное пальто расстегнуто, на шее яркое мохеровое кашне, в руке держит плоский, весьма модный сейчас темный чемоданчик-портфель. С виду Николов настроен абсолютно спокойно, даже как будто оптимистично. Хотя во взгляде его я улавливаю настороженность. Я встаю ему навстречу. Игорь и Рогозин сидят в стороне, на диване и заняты каким-то своим разговором. Нечего создавать у Николова впечатление, что все мы собрались здесь ради него. Николов здоровается со мной весьма непринужденно и одаряет обаятельной улыбкой. Начинается разговор. – Хотелось бы, Иван Харитонович, – говорю я, – уточнить некоторые обстоятельства вашей поездки в Москву. – Пожалуйста, – с готовностью соглашается Николов. Но я чувствую, как внутренне он весь напрягается, и улыбка становится несколько вымученной. – Где вы остановились, будучи в Москве? Николов называет уже знакомую мне гостиницу. – Когда вы из нее выехали? И тут Николов, к моему удивлению, называет совсем не тот день, когда он на самом деле покинул гостиницу. По его словам, это произошло всего четыре дня назад. Странно, как он не подготовился к такому элементарному вопросу. – Нет, Иван Харитонович, – вежливо возражаю я. – Вы уехали оттуда за две недели до этого дня. Вот справка из гостиницы. Я протягиваю ему через стол эту справку. Николов внимательно и, как мне кажется, с некоторым удивлением и любопытством изучает ее, потом что-то обдумывает про себя и наконец очень спокойно спрашивает: – А какое, собственно, имеет значение, когда я оттуда уехал? Ну, допустим, на две недели раньше, что из этого? – Где же вы были все это время? Николов уже не улыбается и сердито отвечает: – Это никого не касается, где я был. Вот это точный ход. Действительно, пока не возбуждено уголовное дело и не начато официальное следствие, он вправе не отвечать на такие вопросы. – Да, конечно, – соглашаюсь я. – Пока вы можете на этот вопрос не отвечать. Вернемся к гостинице. В день вашего действительного отъезда в номере «люкс», который вы занимали, произошла кража. – Ни о какой краже я не знаю, – нервно возражает Николов, пожалуй, даже слишком нервно. – Я уже говорил. И у меня ничего не пропало. А паспорт у меня украли позже, в дороге. – Да, паспорт у вас, видимо, украли позже, – соглашаюсь я. – Но вор, забравшийся к вам в номер, задержан и, представьте, сознался. – Понятия об этом не имею, – упрямо повторяет Николов. – Не было у меня кражи, и все. – Однако мы изъяли у него ваши вещи. Вот. Узнаете? Я достаю злополучные кофточки, украденные Мушанским из «люкса», и показываю Николову. Он спокойно, хотя и с некоторой неприязнью смотрит на них и качает головой. – Это не мои вещи. Что ж, надо признать, что некоторая логика в избранной им линии поведения есть, хотя ни к чему хорошему она не приведет. – Они взяты из вашего номера, – говорю я. – И есть свидетели кражи. Дежурная по этажу, горничная. – Вполне возможно. Но я свидетелем быть не могу. – Конечно. Вы пострадавший. Вы, так сказать, жертва. Я с трудом сдерживаю улыбку. – Да никакая я не жертва! – взрывается Николов. – Первый раз слышу об этой краже! И не понимаю, чего вы от меня хотите, в конце концов. Какие-то кофточки!.. – Ну хорошо, – примирительно говорю я. – Оставим пока эту кражу. Займемся другим фактом, если вы не возражаете. – Возражаю, – буркает Николов. – И все-таки придется заняться. Он касается вас, раз вы жили в том номере. После вашего отъезда мы нашли там листок с какими-то расчетами. Не могли бы вы нам их объяснить? Я протягиваю ему листок. Но Николов, бросив мимолетный взгляд на него, отстраняет мою руку. – Извините, но я ничего подобного не писал. – Вот как? А вы все-таки возьмите и посмотрите на обратную сторону. Николов неохотно берет листок и переворачивает его. – Ну и что? – раздраженно спрашивает он. – Ничего здесь нет. Я чуть-чуть наклоняю листок в его руке. – Линии какие-то, – говорит Николов. – Это оттиск записки, написанной на предыдущем листке, – поясняю я. – Вот увеличенная фотография ее, сделанная в косых лучах. Я показываю ее Николову. Он с интересом вглядывается в нее и восклицает: – А ведь тут что-то написано! – Именно. И наши эксперты не только ее прочли, но и установили автора. Это вы писали, Иван Харитонович. – Я?!.. – Да, вы. Вот текст записки. Прочтите. На лице Николова проступает беспокойство. Но по мере того, как он читает записку и улавливает ее смысл, беспокойство сменяется очевидной тревогой. – Это не я писал, – говорит он и отодвигает от себя лежащие перед ним бумаги. – Вы, Иван Харитонович. Вот заключение экспертов. Прочтите. – Не желаю! – почти кричит Николов. – И грош цена вашим экспертам в таком случае! Ну это уж слишком. Он же умный человек. В конце концов, ему можно напомнить и некоторые имена. Все, кроме Пирожкова, его упоминать не следует, это тоже ловушка для Николова, и пусть она останется в резерве. Впрочем, она, возможно, сейчас и не понадобится. В глазах у Николова нарастает страх, пальцы нервно барабанят по чемоданчику, лежащему на коленях. Да, я себе представлял его совсем другим, этого Николова, умнее и сильнее, что ли. – Иван Харитонович, – говорю я. – Дело гораздо серьезнее, чем вы полагаете. Вот послушайте. После кражи вы внезапно и поспешно скрываетесь, заявив дежурной, что вам срочно надо вернуться в Пензу. Это был обман, в Пензу вы не поехали. В Москве вы вели себя тоже достаточно подозрительно. Об этом свидетельствует, в частности, жилец соседнего номера, с которым вы познакомились, некий Виктор, вы его помните? – Не знаю такого! – с вызовом отвечает Николов.