Итак, убит Олег Иванович Клячко, врач из Куйбышева. Сообщение об этом было получено еще утром, и к моему приезду Игорь и Валя Денисов многое уже успели выяснить. Труп был обнаружен случайно близ железнодорожного полотна, в ста километрах от областного центра, много севернее Москвы. Он был зарыт в снег, и если бы не собака одного из местных жителей, то пролежал бы там, наверное, до весны. Клячко был убит ударом в затылок каким-то тяжелым предметом. По заключению медэксперта, смерть наступила три дня назад – на следующий день после отъезда Клячко из Куйбышева. Ни документов, ни денег при нем обнаружено не было. Однако в одном из карманов пиджака оказался старый рецепт, выписанный им на бланке куйбышевской городской поликлиники. Местные органы милиции немедленно связались с Куйбышевом. А в это время Валя Денисов запрашивал там данные о Клячко. И ему тут же передали сообщение об убийстве. После этого уже Игорь связался с тем областным центром. И он же сделал первый важный вывод из полученных данных: оказывается, Клячко был убит на железнодорожном перегоне от этого областного центра к Пунежу. Мы сидим в прокуренном кабинете Кузьмича, Игорь как раз докладывает обо всем этом происшествии. – Я продумал вопрос с Пунежем, как вы приказали, – обращается он к Кузьмичу. – И мнение свое изменил. Они собрались именно там. Хотя это и глупо. В маленьком городке каждый приезжий на виду. – Они могли собраться в том областном центре, – негромко и спокойно замечает Валя. – Нет, – возражает Игорь слишком, пожалуй, резко. – Зачем тогда Клячко сразу же едет в Пунеж? Скорей всего, кто-то встретил его в том городе, и дальше они поехали вместе. И этот человек… – Стойте, стойте! – вдруг вспоминаю я. – Ведь письмо на имя Николова в гостиницу пришло как раз из того города, по-моему. Помните? Где это письмо? Письмо мы тут же находим в Валиной папке. – Все равно, – упрямо говорит Игорь. – Его мог написать тот человек из Пунежа, а отправить из областного центра. – Ну-ка, Денисов, доложи, что сообщает Куйбышев об этом самом Клячко, – говорит Кузьмич. Валя невозмутимо достает из папки еще один листок и, поглядывая в него, докладывает: – Клячко… Тридцать семь лет… Врач городской поликлиники, стоматолог… Холост. Живет широко… То есть жил, – очень спокойно поправляет себя Валя и дальше говорит о Клячко уже в прошедшем времени. – Подозревался в скупке золота и незаконном изготовлении протезов и коронок. В прошлом он зубной техник. – Скорей всего именно к нему и приезжал Зурих, – вставляет Игорь. – Наверное, его-то и видел на перроне Страхович. – Между прочим, – говорю я, – по паспорту Клячко три дня жил в Москве Мушанский, помните? – Все, что касается Клячко, теперь особенно важно. Особенно, – задумчиво произносит Кузьмич. Он снимает трубку внутреннего телефона и набирает короткий номер. Я слежу за его пальцем и догадываюсь, что он звонит нашему следователю Саше Грачеву. – День добрый, – гудит в трубку Кузьмич. – Это Цветков. Ну правильно, вечер. Вот что. Просьба есть. Как у тебя с Мушанским, психологический контакт найден? Тогда допроси его, будь добр, насчет еще одной кражи. Паспорт на имя Клячко Олега Ивановича. Записал?.. Мушанский жил по нему в Москве… – И вот что надо еще сделать, – говорит Кузьмич, вешая трубку, и поворачивается к Игорю. – Свяжись-ка с Куйбышевом. Пусть они немедленно вышлют в Пензу фотографию Клячко. Затем позвони Рогозину. Чтобы он предъявил эту фотографию Страховичу. Опознает он человека, который провожал Зуриха, или нет? Игорь сдержанно кивает. – Так иди и звони. И вот еще что… Собравшийся уже было выйти из кабинета Игорь останавливается на полпути к двери и молча оборачивается. Кузьмич задумчиво смотрит на него и говорит: – Завтра едешь в Пунеж, как только получим данные из Пензы и от Мушанского. Поездом поедешь. Игорь кивает и все так же молча выходит из кабинета. Кузьмич же хмурится, утюжит ладонью свою седую макушку и говорит мне сердито: – Ну, а теперь ты докладывай. Я подробно рассказываю о Бурлакове, о том, что сообщил мне Пирожков, о его драгоценной дочке и о последнем звонке того типа к Пирожкову. – М-да… – задумчиво произносит Кузьмич. – «Город-мама» – это скорей всего, конечно, Одесса. Затем я докладываю свои соображения о фабрике, где работает Варвара, о возможных связях там Зуриха и о подозрительных кофточках. – Ладно, – соглашается Кузьмич. – Завтра с утра поезжай туда. Да поосторожнее, смотри. А потом загляни в ОБХСС. Когда мы уже собираемся уходить, Кузьмич нерешительно говорит мне, словно в чем-то сомневаясь: – Вот еще что… Все-таки проводи Откаленко, – и ворчливо добавляет: – Не нравится он мне что-то. На фабрику я приезжаю, когда дневная смена уже приступила к работе. В проходной пусто. Я предъявляю женщине-вахтеру свое удостоверение и, провожаемый ее любопытным взглядом, иду через весь двор, мимо длиннейшего здания одного из цехов, откуда несется неумолчный грохот и визг машин, к небольшому двухэтажному дому, где размещается управление фабрики. На первом этаже я довольно быстро нахожу отдел кадров. Не успеваю я протянуть руку к обитой дерматином двери, как она с шумом распахивается, и в коридор вываливается старый мой знакомый – бывший Варварин дружок здоровяк Толик, с которым у нас так неудачно сложились отношения при первом знакомстве. Вот так встреча! Круглое лицо Толика пылает от гнева. Он, видимо, чем-то сильно взволнован и меня в первый момент не узнает. Я сам окликаю его: – Здорово, Толик. Я вовсе не хочу сохранять с ним враждебные отношения, и не потому, что мне в свое время здорово попало от Кузьмича за ту нелепую драку, и даже не потому, что Кузьмич мне тогда сказал: «Аукнется тебе еще этот случай». И, уж конечно, не потому, что Толик стал вдруг мне чем-то симпатичен. Но я тогда повел себя с ним неверно, я бы даже сказал, профессионально неграмотно, что ли. Следовало все-таки установить с ним в тот раз хоть мало-мальски доброжелательные отношения и, так сказать, с миром выпроводить из дома Варвары. Поэтому сейчас стоит исправить, что можно, в наших отношениях. Толик в первый момент оторопело смотрит на меня и наконец узнает. Маленькие глазки его зло щурятся, и он глухо, с угрозой говорит: – Ну, здорово… – Что это ты такой взбелененный? – как ни в чем не бывало спрашиваю я. – Неприятности? – и киваю на дверь, откуда он вышел. – А тебе чего? – по-прежнему враждебно отвечает он. – Да так. Может, помочь чем могу? – Вы поможете… Толик неприступен и на мировую идти не собирается. – Ну, ну. Зачем же так, – добродушно говорю я. – Нам с тобой вроде делить нечего. – Знаем, зачем… Он явно стремится избавиться от меня, но я делаю еще одну попытку примирения и спрашиваю его: – Так ты, выходит, здесь работаешь? – Был, да сплыл, – насмешливо отвечает Толик, словно его сообщение должно меня чрезвычайно огорчить. – Уволился, значит? – А хоть бы и так. Тебе-то что? Я решаю его слегка поддеть: – Да вот, вижу, не очень-то хотят с тобой расстаться. Ценный работник ты, наверное. Но до Толика моя ирония не доходит. В нем вновь вспыхивает злость, лицо его багровеет. – Нет такого закона, чтоб насильно держать, – рычит он. – Мало чего они хотят! Плевал, мать их… Он смачно ругается и уже решительно поворачивается ко мне спиной. Я провожаю взглядом его удаляющуюся вразвалку фигуру. – Ишь, законник, – раздается за моим плечом чей-то голос. Я оглядываюсь. В дверях стоит худенькая женщина в застиранном синем халате и белой косынке. – Чего это он так расшумелся? – спрашиваю я. – Увольняться надумал, – объясняет женщина. – А ему, значит, говорят: «Отработай две недели». А он в крик. С сегодняшнего дня ему, видишь, надо. И все тут. Ждут его где-то, не дождутся, сокровища такого. – А может, и правда ждут? – Ага. Дружки за воротами – выпить. Это верно, ждут. Да он уже с утра где-то хлебнул. Здесь он завсегда первый, Толик наш, – она насмешливо усмехается и тут же непроизвольно вздыхает: – Господи, матери-то его каково? Ведь он еще хуже стал, ей-богу. – Что же случилось? – Кто его знает. Вот, к примеру, раньше его угощали, а теперь, кажись, сам стал угощать. И откуда у таких деньги? А ведь его, Толика, ниже столкнуть ничего не стоит. Она машет рукой и уходит. Да, что-то я с Толиком недодумал, что-то недоделал и, конечно, многое испортил. Будь она неладна, эта драка. Я толкаю дверь отдела кадров. В кабинете начальника меня встречает довольно молодая, улыбчивая и весьма приветливая женщина, одетая красиво и даже несколько кокетливо. От всего этого я в первый момент чуть-чуть теряюсь. Но женщина оказывается не только милой и приветливой, но и деловой. Она быстро соображает, что мне нужно, и дает весьма разумный совет. После этого она сама связывается по телефону с нужным мне человеком. И я направляюсь в обратный путь, через двор, к проходной. В маленькой комнате вахтера меня уже ждет начальник охраны, длинный усатый дядя в старой, армейского образца шинели. Дядя этот, несмотря на свой суровый и внушительный вид, оказывается весьма любопытным, так что я решаю не только не посвящать его хотя бы частично в свои дела, но даже несколько сбить с толку и тут же придумываю совсем иной повод для своего визита. Дядя с ходу «заглатывает» его и необыкновенно рьяно начинает мне помогать. Он вытаскивает из стола корешки пропусков и регистрационную книгу, и по ним мы начинаем проверять, кто в середине прошлого месяца посетил фабрику по разовому пропуску, а также к кому эти люди направлялись.