Люк сказал: — Вы понимаете, о чем я говорю, я знаю, что понимаете. Слишком много переменных. Смит на мгновение замолчал, глядя на открывающийся вид. Затем он сказал: — Да, у нас есть математики, и да, Распределение Бернулли появилось в отчетах и обсуждениях. На самом деле уже много лет. Так что, допустим, ты прав. Допустим, наша сеть Институтов не спасала мир от ядерного уничтожения пятьсот раз. А если всего пятьдесят? Или пять? Разве это того не стоит? — Нет, — очень тихо ответил Тим. Смит уставился на него, как на сумасшедшего. — Нет? Ты говоришь нет? — Здравомыслящие люди не приносят детей в жертву на алтарь вероятности. Это не наука, это суеверие. А теперь, я думаю, тебе пора уходить. — Мы все восстановим, — сказал Смит. — Если, конечно, нам хватит времени, пока мир катится под откос, как детский драндулет, и нет руки, чтобы его остановить. Я пришел сказать вам об этом и предупредить. Никаких интервью. Никаких статей. Никаких постов на Фейсбук или Твиттер. Большинство людей только посмеются над такими историями, но мы отнесемся к этому очень серьезно. Если вы хотите продлить себе жизнь, молчите. Гул становился все громче, и когда Смит вынул из кармана рубашки свои Американ Спирит, его рука дрожала. Человек, вышедший на рассвете из невзрачного Шевроле, был уверен в себе и держался ровно. Привыкший отдавать приказы и следить за их немедленным исполнением. Тот, кто стоял сейчас здесь, тот, который сильно шепелявил, с пятнами пота, выползавшими из-под рубашки, не был уже тем самым человеком. — Думаю, тебе лучше убираться, сынок, — очень мягко посоветовала ему Энни. Может быть, даже по-доброму. Пачка сигарет выпала из руки Смита. Когда он наклонился, чтобы ее поднять, она унеслась прочь, хотя ветра не было. — Курение тебе вредит, — сказал Люк. — Не нужен предсказатель, чтобы определить, что случится, если ты не остановишься. Включились дворники Малибу. Загорелся ближний свет. — Я бы убирался, — сказал Тим. — Пока еще можешь. Ты злишься из-за того, как все сложилось, я понимаю, но ты понятия не имеешь, что будет, если эти дети разозлятся по-настоящему. Их злость пока еще на нулевой отметке. Смит подошел к своей машине и открыл дверцу. Затем он ткнул пальцем в Люка. — Ты веришь в то, во что хочешь верить, — сказал он. — Как и все мы, молодой Мистер Эллис. Со временем ты все поймешь. К твоему большому огорчению. Он уехал, задние шины машины подняли облако пыли, которое покатилось к Тиму и остальным… а потом повернул в сторону, словно от порыва ветра, которого никто из них не почувствовал. Люк улыбнулся, подумав, что даже Джордж не смог бы сделать лучше. — Возможно, было бы лучше от него избавиться, — сказала Энни, как ни в чем не бывало. — В дальнем конце сада достаточно места, чтобы спрятать тело. Люк вздохнул и покачал головой. — Есть и другие. Он всего лишь главный. — Кроме того, — сказала Калиша, — тогда мы будем на них похожи. — И все же, — мечтательно произнес Ники. Он больше ничего не сказал, но Тиму не нужно было быть телепатом, чтобы уловить его мысли: Это было бы здорово. 2 Тим ждал, что Венди вернется из Коламбии к ужину, но она позвонила и сказала, что должна остаться. На следующее утро была назначена еще одно совещание, посвященное будущему правоохранительных органов округа Фэрли. — Господи, неужели это никогда не кончится? — Спросил Тим. — Я почти уверена, что это будет последнее. Ситуация сложная, ты же знаешь, и бюрократия делает все только хуже. У вас все в порядке? — Все в порядке, — сказал Тим, надеясь, что это правда. Он приготовил на ужин большую кастрюлю спагетти; Люк приготовил соус Болоньезе; Калиша и Ники вместе приготовили салат. Энни исчезла, как это частенько случалось. Они хорошо поели. Перемежая еду веселыми диалогами, и большим количеством смеха. Потом, когда Тим принес из холодильника пирог Пепперидж Фарм, держа его высоко, как официант из комической оперы, он увидел, что Калиша плачет. Ник и Люк обняли ее, но не сказали ни одного утешительного слова (по крайней мере, как мог слышать Тим). Они выглядели задумчивыми, очень задумчивыми. О ней, но, возможно, не совсем о ней; возможно, потерявшись в собственных заботах. Тим поставил торт на стол. — Что случилось, Кей? Я уверен, что они знают, но я не знаю, так что помоги брату. — А что, если он прав? Что, если этот человек прав, а Люк ошибается? Что, если через три года наступит конец света… или три месяца… потому что мы не защищаем его? — Я не ошибаюсь, — сказал Люк. — У них есть математики, но я лучше. Это не хвастовство, это правда. И что он сказал обо мне? Это магическое мышление? Это верно и для них тоже. Им невыносимо думать, что они ошибаются. — Ты не уверен! — Воскликнула Калиша. — Я слышу это в твоей голове, Люки, ты не уверен! Люк не стал отрицать этого, просто уставился в свою тарелку. Калиша подняла взгляд на Тима. — А что, если они разок окажутся правы, только один раз? Тогда последствия этой катастрофы будет висеть на нас! Тим колебался. Он не хотел думать, что то, что он скажет дальше, может иметь большое влияние на то, как эта девушка проживет остаток своей жизни, он ни за что не хотел брать на себя такую ответственность, но все равно боялся, что это произойдет. Мальчики навострили уши, готовые слушать и ждали. У него не было никаких психических способностей, но была одна сила, которой он обладал: он был взрослым. Взрослым человеком. Они хотели, чтобы он сказал им, что под кроватью нет никакого монстра. — Если это случится, то не из-за вас. Ни на ком из вас не будет этого проклятья. Этот человек пришел не для того, чтобы вас предостеречь, а чтобы отравить вам жизнь. Не позволяй ему это сделать, Калиша. Никто из вас не должен позволить ему это сделать. Как вид, мы созданы, чтобы ставить одну вещь выше всех других, и вы, дети, это сделали. Он протянул обе руки и вытер слезы со щек Калиши. — Вы выжили. Вы использовали свою любовь и свой ум, и вы выжили. А теперь давайте съедим пирог. 3 Наступила пятница, и настала очередь Ника уходить. Тим и Венди стояли рядом с Люком, наблюдая, как Ники и Калиша идут по дорожке, обнявшись. Венди отвезет его на автобусную станцию в Брансуике, но все трое понимали, что этим двоим нужно — и они это заслуживают — немного побыть вместе. Попрощаться. — Давай повторим еще раз, — сказал Тим часом раньше, после обеда, во время которого ни Ники, ни Калиша не произнесли ни слова. Тим и Ники вышли на заднее крыльцо, пока Люк и Калиша мыли посуду. — Не надо, — сказал Ники. — Я понял, чувак. В натуре. — Все равно, давай повторим, — сказал Тим. — Это очень важно. Из Брансуика в Чикаго, верно? — Верно. Автобус отправляется в семь пятнадцать вечера. — С кем ты разговариваешь в автобусе? — Ни с кем. Не привлекаю внимания. — А когда ты туда доберешься? — Я звоню дяде Фреду с Военно-морского пирса[247]. Потому что именно там похитители высадили меня. Там же, где они высадили Джорджа и Хелен. — Но ты этого не знаешь. — Нет, не знаю. — Ты знаком с Джорджем и Хелен? — Никогда о них не слышал. — А кто те люди, которые тебя похитили? — Даже не знаю. — Что они хотели? — Не знаю. Это загадка. Они не приставали ко мне, не задавали вопросов, я не слышал ни о каких других детях, и я не знаю где это место. Когда полиция будет меня допрашивать, я больше ничего не скажу. — Все верно. — В конце концов, копы сдаются, и я уезжаю в Неваду и живу долго и счастливо с тетей, дядей и Бобби. — Бобби — это брат Ника, который был на круглосуточной вечеринке в ночь похищения Ника. — А когда ты узнаешь, что твои родители умерли?