— Для меня это страшная новость. И не волнуйся, я буду плакать. Это будет нетрудно. И это не будет подделкой. Поверь мне на слово. Мы закончили? — Почти. Попридержи кулаки. Те, что на концах твоих рук, и те, что в твоей голове. Живи долго и счастливо. — Это будет не просто, чел. — В глазах Ники заблестели слезы. — Это будет чертовски непросто. — Я знаю, — сказал Тим и рискнул его обнять. Ник сначала пассивно позволил ему это, потом обнял в ответ. Крепко. Тим подумал, что это только начало, и решил, что с мальчиком все будет в порядке, сколько бы вопросов ни задавала ему полиция, сколько бы раз ему ни твердили, что молчать нет никакого смысла. Джордж Айлс был единственным, о ком Тим беспокоился, в случае если дело дойдет до допроса с пристрастием; ребенок был болтушкой старой школы и прирожденным фантазером. Тим, однако, думал — и надеялся, — что все-таки донес до Джорджа мысль: если ты чего-то не знаешь, — это может тебя спасти. То, что нафантазируешь, — может сбить тебя с толку. Теперь Ник и Калиша обнимались у почтового ящика в конце подъездной дорожки, где Мистер Смит своим шепелявым голосом возлагал вину на детей, которые хотели только одного — остаться в живых. — Он на самом деле её любит, — сказал Люк. Да, — подумал Тим, — и ты тоже. Но Люк был не первым мальчиком, оказавшимся лишним в любовном треугольнике, и не последним. И было ли слово «любовном» правильным? Люк был великолепен, но ему было всего двенадцать. Его чувства к Калише пройдут, как лихорадка, хотя говорить ему об этом было бы бесполезно. Но он будет помнить, как Тим помнил девушку, от которой сходил с ума в двенадцать лет (ей было шестнадцать, и она была на много световых лет его старше). Так же, как Калиша будет помнить Ники, красавца, который постоянно сражался. — Она и тебя любит, — тихо сказала Венди и легонько сжала загорелую шею Люка. — Не так, — хмуро ответил Люк, но тут же улыбнулся. — Какого черта, жизнь продолжается. — Тебе лучше взять машину, — сказал Тим Венди. — Автобус не будет ждать. Она взяла машину. Люк подъехал с ней к почтовому ящику, потом встал рядом с Калишей. Они помахали рукой, когда машина тронулась с места. Рука Ники высунулась из окна и помахала в ответ. А потом они исчезли. В правом переднем кармане Ника — том, в который труднее всего было залезть какому-нибудь карманнику на автобусной станции, — лежали семьдесят долларов наличными и телефонная карточка. В ботинке у него был ключ. Люк и Калиша вместе пошли по подъездной дорожке. На полпути Калиша закрыла лицо руками и заплакала. Тим начал было спускаться, но передумал. Это была работа Люка. И он сделал все что нужно, обняв ее. Поскольку она была выше, то положила голову ему на голову, а не на плечо. Тим услышал гул, теперь только тихий шепот. Они разговаривали, но он не слышал, о чем, и это было нормально. Это было не для его ушей. 4 Через две недели настала очередь Калиши уезжать, но не на автобусную станцию в Брансуике, а на ту, что в Гринвилле. Она прибудет в Чикаго поздно вечером на следующий день и позвонит сестре в Хьюстон с Военно-морского пирса. Венди подарила ей маленькую расшитую бисером сумочку. В ней было семьдесят долларов и телефонная карточка. В одной из ее кроссовок был ключ, такой же, как у Ники. Деньги и телефонную карточку можно потерять, ключ — ни в коем случае. Она крепко обняла Тима. — Этого конечно недостаточно за то, что ты для нас сделал, но у меня больше ничего нет. — Хватит, — сказал Тим. — Я надеюсь, что конец света наступит не из-за нас. — Я скажу тебе это в последний раз, Ша — если кто-то нажмет большую красную кнопку, это будешь не ты. Она слабо улыбнулась. — Когда мы были вместе в самом конце, у нас была большая красная кнопка, способная превзойти все большие красные кнопки вместе взятые. И было так приятно её нажимать. Вот что меня преследует. Как приятно это было. — Но с этим покончено. — Да. Все уходит, и я этому рада. Никто не должен обладать такой властью, особенно дети. Тим подумал, что некоторые из тех, кто имел возможность нажать на большую красную кнопку, были детьми, если не телом, то разумом, но промолчал. Она стояла перед неизвестным и неопределенным будущим, и это было страшно. Калиша повернулась к Люку и полезла в свою новую сумочку. — У меня есть кое-что для тебя. Она была у меня в кармане, когда мы уходили из Института, и я не этого осознавала. Я хочу, чтобы она стала твоей. То, что она передала ему — было коробкой с конфето-сигаретами. На переднем плане был изображен ковбой, вертевший в руках лассо. Над ним была надпись: КОНФЕТЫ-СИГАРЕТЫ ПОГОНЩИКОВ ЛОШАДЕЙ. Под ним была надпись: КУРИТЕ ТАК ЖЕ, КАК ПАПА! — Осталось всего несколько штук, — сказала она. — Поломанные, и, наверное, задубевшие, но… Люк заплакал. На этот раз Калиша его обняла. — Не надо, милый, — сказала она. — Не надо, пожалуйста. Ты хочешь разбить мне сердце? 5 Когда Калиша и Венди уехали, Тим спросил Люка, не хочет ли тот поиграть в шахматы. Мальчик покачал головой. — Я думаю, что хочу просто выйти на задний двор и посидеть под тем большим деревом. Я чувствую пустоту. Я никогда не чувствовал себя таким опустошенным. Тим кивнул. — Ты снова нальешься. Доверься мне. — Думаю, мне придется это сделать. Тим, как ты думаешь, кому-нибудь из них придется воспользоваться ключами? — Нет. Ключи откроют сейф в Чарльстонском банке. То, что Морин Элворсон дала Люку, было внутри него. Если что-нибудь случится с кем-нибудь из детей, покинувших ферму Катоба — или с Люком, Венди или Тимом, — один из них приедет в Чарльстон и откроет сейф. Может быть, все они придут, если хоть какая-то связь, выкованная в Институте, останется. — Кто-нибудь поверит тому, что на флешке? — Энни, несомненно, — улыбаясь, сказал Тим. — Она верит в привидения, НЛО, пришельцев и все такое. Люк не улыбнулся. — Да, но она маленько… ну знаешь, ту-ту. Хотя теперь, когда она так часто видится с Мистером Дантоном, ей стало лучше. Брови Тима поползли вверх. — Барабанщиком? Ты хочешь сказать, что они встречаются? — Думаю, да, если это то, что вы все еще называете этим, когда это делают старые люди. — Ты прочел это в ее голове? Люк слегка улыбнулся. — Нет. Сейчас я могу только двигать подносы для пиццы и листать книжные страницы. Она мне сама сказала. — Люк задумался. — И я думаю, ты будешь хранить молчание. Не то чтобы она взяла с меня клятву хранить тайну или что-то в этом роде. — Будь я проклят. Что касается флешки… знаешь, можно потянуть за свободную нить и распутать весь свитер? Я думаю, что флешка может быть такой штукой. На ней есть дети, которых люди могут узнать. Их ведь было много. Начнется расследование, и все надежды на то, что организация шепелявого парня возобновит свою программу, пойдут прахом. — Во всяком случае, я не думаю, что они попытаются что-то предпринять. Он может об этом думать, но это просто магическое мышление. Мир сильно изменился с пятидесятых годов прошлого века. Слушай, я собираюсь… — Он неопределенно махнул рукой в сторону дома и сада. — Конечно, нет вопросов. Люк двинулся прочь, шаркая ногами и с опущенной головой. Тим чуть было не отпустил его, но потом передумал. Он догнал Люка и взял его за плечо. Когда мальчик обернулся, Тим его обнял. Он обнимал Ники — черт, он обнимал их всех, иногда после того, как они просыпались от дурных снов, — но это значило больше. Это значило все, по крайней мере, для Тима. Он хотел сказать Люку, что он храбрый, может быть, самый храбрый ребенок за пределами приключенческой книги. Он хотел сказать Люку, что он сильный и порядочный, и его родители гордились бы им. Он хотел сказать Люку, что любит его. Но слов не было, и, может быть, в них не было нужды. Как и в телепатии. Иногда объятия заменяли телепатию. 6 На заднем дворе, между крыльцом и садом, рос прекрасный старый дуб. Люк Эллис — некогда житель Миннеаполиса, штат Миннесота, некогда любимый Гербом и Эйлин Эллис, некогда друг Морин Элворсон, Калиши Бенсон, Ника Уилхолма и Джорджа Айлса — сел под ним. Он положил руки на согнутые колени и посмотрел на то, что офицер Венди называла Роллерхостер Хилл. Таким же другом мне когда-то был и Эйвери, подумал он. Эйвери был тем, кто на самом деле их вытащил. Если и был герой, то точно не я. Это был Эйвестер. Люк достал из кармана смятую пачку конфето-сигарет и выудил одну. Он вспомнил, как впервые увидел Калишу, сидящую на полу с одной из них во рту. Хочешь одну? — спросила она. — Немного сахара может поднять тебе настроение. Мне это всегда помогает.