4. Объединение турецкой и российской частей Армении в «Великую Армению» под протекторатом России[33]. Ну и, понятно, окончательное решение «сербского» и, шире, «панславянского» вопроса. Если переводить это на язык геополитики, то Российская империя хотела не только вернуть то, что отдала Османской империи после Берлинского конгресса 1878 года, но и получить максимальный контроль над Балканами и Средиземноморьем, стать монопольным владельцем самых выгодных и крупных торговых путей из Европы в Азию. И параллельно, в виде Великой Армении, создать союзную буферную зону между собой и Турцией. Понятно, что данные тезисы имели место быть с самого начала Первой мировой, если не раньше, на предвоенной стадии. Однако Милюков, горячий сторонник войны, настаивавший на неукоснительном соблюдении обязательств перед Антантой, озвучил их в 1917 году. Когда Февральская революция уже случилась, а Октябрьская уже вовсю назревала. В итоге эта публичная позиция министра иностранных дел привела к прямо противоположным результатам. Как для страны, так и для самого Милюкова. В статье «Павел Милюков» Юрия Корчагина есть емкое описание тех процессов: «Милюков проводил агрессивную политическую линию в отношении захвата Россией чужих территорий. Его преследовала навязчивая идея присоединения к России Константинополя и проливов Босфор и Дарданеллы. Решительная поддержка Милюковым необходимости продолжения войны до победы и притязаний экстремистов на захват новых земель оттолкнула от него общественное мнение. 20 апреля 1917 г. в газетах была опубликована нота Временного правительства за подписью Милюкова о верности России союзникам до конца. На улицы Петрограда вышли с протестами тысячи демонстрантов с плакатами “Долой Милюкова!”, “Долой войну!”. Их гнев был направлен непосредственно против Милюкова. Через несколько часов прошла демонстрация юнкеров, офицеров, торговцев и студентов в поддержку Милюкова. Демонстрации продолжались несколько дней. Чтобы погасить волнения, Милюкову предложили сменить портфель – стать министром народного просвещения. Милюков отказался и вынужден был 2 мая уйти в отставку»[34]. Но до 1917 года оставалось еще 3 года. На момент же 1914 года самыми актуальными задачами, стоявшими перед Российской империей в этой войне, историки называют разгром Австро-Венгрии и Османской империи. Первая мешала нашему владычеству на Балканах, вторая – в Черном море, в проливах и на Кавказе. 3. Военные действия Не вдаваясь в подробности собственно военных действий, отметим только, что на начальном этапе войны вклад России в победу Антанты был одним из важнейших, если не решающим. Достаточно вспомнить только Галицийскую битву (5.08–12.09.1914) и героический Брусиловский прорыв. К слову сказать, изначально эта военная операция называлась Луцкий прорыв или 4-я Галицийская битва. Непосредственное наступление армии под командованием генерала Алексея Алексеевича Брусилова началось 22 мая 1916 года. Военные действия в рамках операции длились до 7 сентября 1916 года. Итогом стало опрокидывание соединенной группировки немецких и австро-венгерских войск и продвижение по территории врага на глубину 80–120 километров. Нужно отметить два символичных момента. Во-первых, изменение названия операции. Обычно операции назывались по месту их проведения. Но прорыв был выполнен настолько четко и наступление увенчалось таким успехом, что операции было дано имя командующего российскими и союзными войсками. Второй нюанс – уже из советской эпохи. Изначально в официальной советской пропаганде Первая мировая война характеризовалась, как «империалистическая», а потому – идущая в пользу буржуазии, но не простого народа. В целом выстраивался образ бессмысленности для России данной военной кампании. Однако при общем негативном посыле Брусиловский прорыв и в Советской России официально оценивался как акт беспримерного героизма русских солдат и стратегического гения генерала Брусилова. Эти победы вынуждали Германию постоянно перебрасывать свои войска с «французского» направления на восток, дабы Австро-Венгрия избежала тотального разгрома. На «южном направлении», или Кавказском фронте, как он тогда назывался, Россия также одержала блестящую победу над Османской империей в Сарыкамышском сражении. Начиналось оно как оборона русской армии от турок 9 (22) декабря 1914 года, закончилось – как российское контрнаступление с разгромом армии Османской империи 4 (17) января 1915 года. Итогом контрнаступления стало открытие дороги вглубь Анатолийского плоскогорья. То есть задачи по возвращению Константинополя в лоно православия и установлению контроля над проливами на тот момент казались более чем осуществимыми. Однако этот прорыв в итоге замедлился, поскольку в Британии всерьез обеспокоились тем, что Россия окончательно подчинит себе регион и пошатнет английскую морскую монополию, как до того планировали это сделать немцы. Вообще интересы стратегического и экономического доминирования часто вставали на пути оперативной победы Антанты. Англия же несколько раз практически открыто саботировала российские военные инициативы. Об этом, например, свидетельствуют воспоминания лорда Френсиса Левенсона Берти, посла Британии в Париже, который занимал свою должность с 1905 по 1918 год. В своем дневнике, изданном впоследствии под названием «За кулисами Антанты. Дневник британского посла в Париже (1914–1919)», он пишет: «17 декабря. Я указал на русские претензии относительно Константинополя и проливов. Грей сказал, что мы должны выполнить обещания, данные нами в 1908 г., а именно: Россия должна получить право свободного прохода своих военных судов из Черного моря в Средиземное и обратно в мирное время, в военное же время участники войны будут пользоваться равными правами. Я заметил, что в случае ухода турок из Константинополя создается положение, совершенно отличное от того, при котором давались все эти обещания. Правильное решение заключалось бы в следующем: Константинополь превращается в вольный город, все форты на Дарданеллах и Босфоре разрушаются, к Дарданеллам и Босфору применяется под европейской гарантией режим Суэцкого канала. Грей сомневается в согласии России на такие условия. Вообще вопрос о распоряжении Константинополем и проливами явится камнем преткновения, когда настанет время для обсуждения подобных предметов. 22 февраля… Я надеюсь, что общественное мнение в Англии и за границей заставит державы отвергнуть в принципе русскую точку зрения о правах москвичей в отношении Константинополя и проливов между Черным и Средиземным морями. Наше новейшее и крупнейшее судно “Королева Елизавета” в Дарданеллах; у нас там очень крупные силы. 26 февраля… Все больше возрастает подозрительность касательно намерений России в отношении Константинополя. Считаю целесообразным, чтобы Англия и Франция (в этом вопросе Англия ставится вне Франции) заняли Константинополь раньше России, дабы московит не имел возможности совершенно самостоятельно решить вопрос о будущем этого города и проливов – Дарданелл и Босфора»[35]. Россия для союзников, главным образом для Британии, стала представлять все большую опасность их геополитическим интересам. Тем более что совместно с Францией Англия вела интенсивные переговоры с Италией, которая ранее входила в Тройственный союз, а потом заняла позицию нейтралитета. Британия и Франция склоняли Италию к вступлению в войну со сменой альянса, при этом постепенно дистанцируясь от России. К слову сказать, по факту Версальского мира практически все территориальные и экономические притязания Италии были отвергнуты победителями. Что, в свою очередь, спровоцировало приступ острого недоверия граждан страны к своему правительству и одновременный рост симпатий к фашистам, которые, как и германские нацисты, говорили о возрождении и величии страны в случае, если они придут к власти. Впоследствии, однако, Уинстон Черчилль уход России с театра военных действий описывал в героическом и даже несколько мифологизированном ключе: «Но не напрасны были ее (России) героические поступки. Гигант, сраженный насмерть, умирая, успел передать эстафету с Востока через океан новому Титану, терзаясь сомнением, кто же теперь появится и начнет мощно вооружаться. Российская империя пала 16 марта, 6 апреля в войну вступили Соединенные Штаты Америки»[36]. 4. Конец Российской империи, февраль и октябрь Россия, а точнее – политический класс Российской империи, слишком втянулась в войну, забыв о внутренней политике и, собственно, о том, как себя ощущает простой трудовой народ: рабочие, крестьяне, разночинцы и рядовые солдаты. Действительно, если рассматривать ход российской военной кампании, то складывается ощущение, что империя совершила серию героических побед, уже практически втоптала противников в землю – и только вероломство союзников не позволило нашей стране окончательно и бесповоротно выполнить все поставленные цели. Наверное, схожие чувства испытывали и привилегированные сословия империи, забывая о том, что они, во-первых, меньшинство, а во-вторых, в самой стране, в российском обществе, назревают серьезнейшие проблемы. Неадекватной оказалась и оценка самого характера Первой мировой. Впрочем, в этих оценках ошиблись не только российские стратеги. Изначально всем думалось, что Первая мировая будет короткой, практически молниеносной войной, поскольку военная промышленность и технологический прогресс в Европе дошли до создания поистине разрушительных средств ведения вооруженных конфликтов и создали оружие массового поражения. Например, пресловутые иприт и фосген, отравляющие газы. Однако война оказалась затяжной. На Западном фронте она превратилась в позиционную, окопную войну, на Восточном, после первых блестящих побед и продвижения вперед со стороны Российской империи, оказалось, что к поддержанию прежних темпов не готова российская военная промышленность. Более того, неготовность промышленности вылилась в неготовность армии к затяжному масштабному конфликту, программа технического перевооружения армии в соответствии с новыми условиями запаздывала. А союзники между тем вынуждали Россию ко все новым масштабным военным действиям. Систематический кризис в российской армии начался с 1915 года. Уже к июню 1915-го был сдан Перемышль, город-крепость, с огромными потерями захваченный в марте. В конце июня был оставлен Львов. Все военные приобретения были утрачены, начались потери собственной территории Российской империи. В июле была сдана Варшава, вся Польша и часть Литвы; противник продолжал наступать. В обществе заговорили о неспособности правительства справиться с положением. 23 августа (5 сентября) 1915 года Николай II принял на себя звание Верховного главнокомандующего, сосредоточившись именно на личном командовании войсками, не обращая внимания на рост протестных настроений внутри страны. Против такого решения царя выступали фактически все министры царского правительства. Тогдашний министр землеустройства и землеуправления Александр Кривошеин охарактеризовал данную ситуацию так: «Россия переживала и более тяжелые времена, но никогда не было времени, когда бы все возможное было бы сделано для усложнения уже невозможной ситуации… Мы сидим на бочке с порохом. Нужна единственная искра, чтобы все взлетело в воздух… Принятие императором командования армией – это не искра, а целая свеча, брошенная в пушечный арсенал»[37]. В итоге в феврале 1917 года народные массы уже были готовы к восстанию, а 27 февраля (12 марта) 1917 года петербургская массовая забастовка переросла в вооруженное восстание, после присоединения к митингующим вооруженных солдат и матросов. Непосредственным результатом Февральской революции стало отречение от престола Николая II, прекращение правления династии Романовых и формирование Временного правительства под председательством князя Георгия Львова. Временное правительство соединило в своем лице законодательную и исполнительную власть, заменив царя, Госсовет, Думу и Совет министров и подчинив себе высшие учреждения (Сенат и Синод). В своей Декларации Временное правительство объявило амнистию политическим заключенным, гражданские свободы, замену полиции «народной милицией», реформу местного самоуправления[38]. Как уже было сказано выше, Временное правительство не изменило позиции по участию России в Первой мировой войне. Однако скорректировало свой курс применительно к требованиям по итогам войны, присоединившись ко многим тезисам американского президента Вудро Вильсона. Так, министр иностранных дел Павел Милюков в официальной ноте от 18 апреля (1 мая) 1917 года «О задачах войны» к союзным державам писал: «Высказанные временным правительством общие положения вполне соответствуют тем высоким идеям, которые постоянно высказывались вплоть до самого последнего времени многими выдающимися государственными деятелями союзных стран и которые нашли себе особенно яркое выражение со стороны нашего нового союзника, великой заатлантической республики, в выступлениях ее президента. Правительство старого режима, конечно, не было в состоянии усвоить и разделить эти мысли об освободительном характере войны, о создании прочных основ для мирного сожительства народов, о самоопределении угнетенных национальностей и т. п. Но Россия освобожденная может в настоящее время заговорить языком, понятным для передовых демократий современного человечества, и она спешит присоединить свой голос к голосам союзников. Проникнутые этим новым духом освобожденной демократии заявления временного правительства, разумеется, не могут подать ни малейшего повода думать, что совершившийся переворот повлек за собой ослабление роли России в общей союзной борьбе. Совершенно напротив, – всенародное стремление довести мировую войну до решительной победы лишь усилилось, благодаря сознанию общей ответственности всех и каждого. Это стремление стало более действительным, будучи сосредоточено на близкой для всех и очевидной задаче – отразить врага, вторгнувшегося в самые пределы нашей родины. Само собой разумеется, как это и сказано в сообщаемом документе, временное правительство, ограждая права нашей родины, будет вполне соблюдать обязательства, принятые в отношении наших союзников. Продолжая питать полную уверенность в победоносном окончании настоящей войны, в полном согласии с союзниками, оно совершенно уверено и в том, что поднятые этой войной вопросы будут разрешены в духе создания прочной основы для длительного мира и что проникнутые одинаковыми стремлениями передовые демократии найдут способ добиться тех гарантий и санкций, которые необходимы для предупреждения новых кровавых столкновений в будущем»[39]. Иными словами, Милюков от имени Временного правительства поддержал даже идею проекта Лиги Наций. Что касается большевиков и Ленина лично, то они также видели в Первой мировой войне выгоды политического свойства. Но в первую очередь в деле мировой революции. В одном из своих ранних сочинений Ленин так сформулировал задачи партии в условиях глобального военного конфликта: «Революция во время войны есть гражданская война». По мысли «вождя мирового пролетариата», «в каждой стране борьба со своим правительством, ведущим империалистическую войну, не должна останавливаться перед возможностью в результате революционной агитации поражения этой страны. Поражение правительственной армии ослабляет данное правительство, способствует освобождению порабощенных им народностей и облегчает гражданскую войну против правящих классов»[40]. Социалистические исследователи так описывают воззрения Ленина на тогдашнее положение дел: «Ни одно из правительств не было уверено в завтрашнем дне. Война невероятно обострила бедствия масс, что порождало в них недовольство, протест, революционное настроение, способное на известной ступени развития превратиться в действие. О назревании революционного кризиса свидетельствовало и то, что уже в 1915 году во всех странах обнаружился процесс раскола социалистических партий, процесс отхода масс пролетариата от социал-шовинистских вождей к революционным идеям и настроениям, к революционным вождям. Гражданская война, к которой революционная социал-демократия звала в то время, означала борьбу пролетариата с оружием в руках за свержение власти буржуазии в развитых капиталистических странах, за демократическую революцию в России, за республику в отсталых монархических странах. В качестве первых шагов по пути превращения войны империалистической в войну гражданскую были намечены следующие меры: безусловный отказ от вотирования военных кредитов и выход из буржуазных министерств, полный разрыв с политикой “национального мира”; создание нелегальной организации; поддержка братания солдат воюющих стран; поддержка всякого рода революционных массовых выступлений пролетариата»[41]. Впоследствии, с нарастанием социального и экономического кризиса в стране и, как следствие, на фронтах, лозунг о «немедленном мире» превратился в некий сакральный символ. Выход из войны рисовался огромному количеству граждан автоматическим выходом и из затяжного системного кризиса. Как уже было сказано выше, милитаристская риторика Милюкова в 1917 году сыграла абсолютно против и самого министра иностранных дел, и Временного правительства. Как писал в то время военный министр Временного правительства Александр Иванович Верховцевский, «вопрос о мире – как лампа Аладдина, кто ее взял, тому служат духи, тому дается власть в руки»[42]. Этими настроениями в обществе после прихода к власти в октябре 1917 незамедлительно воспользовались большевики. Уже 24–25 октября 1917 года Рабочее и крестьянское правительство большевиков издает Декрет о мире, в котором говорится: «Рабочее и крестьянское правительство… предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире… таким миром правительство считает немедленный мир без аннексий (т. е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуции. Такой мир предлагает Правительство России заключить всем воюющим народам немедленно… Вместе с тем правительство заявляет, что оно отнюдь не считает вышеуказанных условий мира ультимативными, т. е. соглашается рассмотреть и всякие другие условия мира… Правительство предлагает всем правительствам и народам всех воюющих стран немедленно заключить перемирие, причем со своей стороны считает желательным, чтобы это перемирие было заключено не меньше чем как на 3 месяца, т. е. на такой срок, в течение которого вполне возможно как завершение переговоров о мире… Обращаясь с этим предложением мира к правительствам и народам всех воюющих стран, временное рабочее и крестьянское правительство России обращается также в особенности к сознательным рабочим трех самых передовых наций человечества и самых крупных участвующих в настоящей войне государств: Англии, Франции и Германии… рабочие названых стран поймут лежащие на них теперь задачи освобождения человечества от ужасов войны и ее последствий, что эти рабочие всесторонней и решительной и беззаветно энергичной деятельностью своей помогут нам успешно довести до конца дело мира и вместе с тем дело освобождения трудящихся эксплуатируемых масс населения от всякого рабства и всякой эксплуатации». 5. Выход Советской России из войны. Брестский мир Большевики, пришедшие к власти, по оценкам внешних наблюдателей, сочетали в себе крайний популизм с крайним же идеализмом. Во многом этим западные исследователи объясняют особенности заключения Брестского мира между Германией и Советской Россией. Мирный договор, подписанный 3 марта 1918 года между Советской Россией с одной стороны и Германией, Австро-Венгрией, Османской империей и Болгарским царством – с другой, фактически означал прекращение со стороны нашей страны военных действий, а для других участников кампании – поражение России в войне. На первом же заседании в Бресте глава советской делегации Лев Троцкий предложил переговаривающим сторонам положить в основу переговоров недавно принятый Декрет о мире и одновременно сделать перерыв сроком на десять дней для приезда представителей стран Антанты (большевики свято верили, что за этот срок успеет свершиться мировая революция как в измученных войной Германии и Австро-Венгрии, так и в странах Антанты). Условия советской делегации были следующими: перемирие заключается сроком на 6 месяцев, при этом на всех фронтах прекращаются военные действия, а немцы обязуются очистить Моонзундский архипелаг и Ригу и не перебрасывать свои войска на Западный фронт – рвать окончательно с недавними союзниками большевики пока не хотели. При этом советская делегация постоянно подчеркивала, что речь может идти только о всеобщих, а не о сепаратных переговорах. Немцы были, мягко говоря, удивлены – такие условия могли ставить только победители, а не проигравшая сторона, которой по факту для Германии являлась Советская Россия. Переброска войск на Запад продолжилась, но под угрозой срыва переговоров 15 декабря между двумя сторонами была достигнута договоренность, согласно которой Россия и Центральные государства заключали перемирие на 28 дней. В случае разрыва перемирия противники обязывались уведомить друг друга об этом за 7 дней. После подписания перемирия делегации возвратились домой для консультаций со своими правительствами. Пресловутая модель мира «без аннексий и контрибуций», предлагаемая большевиками, означала фактическое поражение стран Антанты. И вполне естественно, что ни Франция, ни Британия категорически не согласились с такой позицией своего теперь уже бывшего союзника. Потому в итоге переговоры так и остались сепаратными. Более того, как было сказано в предыдущих главах, после поражения Германии союзники по Антанте принудили ее отказаться от Брестских соглашений. Параллельно на российскую Октябрьскую революцию со стороны Антанты последовала вполне однозначная реакция. Уже 30 ноября 1917 года госсекретарь США Лэнсинг указал американскому послу в России Фрэнсису исследовать возможность формирования на юге России армии для противоборства большевикам. Через три дня, 3 декабря, Военный кабинет Британии принял решение, что «правительство Великобритании готово поддерживать любой ответственный орган власти в России, который активно выступает против движения максималистов (большевиков) и в то же время свободно финансирует в разумных пределах такие органы по мере их готовности помочь делу союзных держав»[43]. Такое противодействие России было связано в тот момент не столько с опасением «всеобщей пролетарской революции», которая грезилась большевикам, но со страхом, что Германия получит неожиданную поддержку и усиление оттуда, откуда никто не ждал. Поэтому страны Антанты незамедлительно начали снабжать финансами разрозненные останки царской армии. Фактически с этого момента была инициирована попытка интервенции и свержения советской власти. В феврале британский маршал Фош заявляет: «Америка и Япония должны встретить Германию в Сибири – они имеют возможность – это сделать», французская печать подхватывает эту линию, и усматривает в Японском вторжении в Сибирь «справедливое наказание для большевиков за аннулирование долгов и заключение сепаратного мира»[44]. Попытки Антанты договариваться с советским руководством дипломатическим путем, однако, не прекращались. Черчилль писал: «28 марта Троцкий сообщил Локкарту, что он не возражает против вступления в Россию японских сил для противодействия германскому натиску, если только в этом выступлении будут участвовать другие союзники и дадут со своей стороны некоторые гарантии. Он просил, чтобы Великобритания назначила британскую военную комиссию для реорганизации русского Черноморского флота и выделила британского офицера для контроля за русскими железными дорогами. Как говорили, даже Ленин не возражал против иностранного вмешательства, имеющего целью борьбу с немцами, если союзники дадут гарантии, что они не будут вмешиваться во внутренние дела России»[45]. Впрочем, эти, как и другие, переговорные процессы Антанты с большевиками, как правило, заканчивались ничем. Параллельно союзники работали и с российской эмиграцией. В ноябре 1918 года в румынском городе Яссы прошло совещание союзников с представителями антибольшевистской России, которое должно было определить пути дальнейшей борьбы против советской власти. Участники совещания с радостью приветствовали начавшуюся интервенцию[46]. Германия, которая сама уже двигалась к поражению, не могла как-то повлиять на гражданскую войну и интервенцию внутри России, однако тоже видела свою выгоду в Октябрьской революции. Посол Карл Гельферих так оценивал будущую политику Германии в отношении России: «Большевиков следует водить за нос возможностью сотрудничества, а подготовленные германские войска использовать для их свержения»[47]. У Антанты же нашлись идеологические обоснования для вторжения на территорию бывшего союзника. Американский посол Фрэнсис обосновывал свою позицию поборника интервенции тем, что «руководящим импульсом большевиков является классовая ненависть… Успех большевиков в России представляет собой угрозу всем упорядоченно созданным правительствам, не исключая наше, угрозу самим основаниям общественного устройства». У. Черчилль развивал тему: «Большевистский империализм угрожает не только граничащим с Россией государствам, большевизм угрожает всей Азии; он так же близок Америке, как и Франции»[48]. Все эти многочисленные и пространные цитаты нужны для того, чтобы понимать, каково было отношение европейских государств к советской власти и нашей стране и как складывались ответные отношения Советской России ко всему «западному миру». Фактически за риторикой европейцев и американцев о «демократии» и законном царском политическом режиме, а также о том, что большевики являются радикалами, незаконно занявшими власть, стояли все те же экономические и территориальные интересы. Россия в этом отношении представляла собой огромные территории, полные ресурсов. И западная цивилизация увидела возможность эти ресурсы экспроприировать. Однако и без интервенции территории Российской империи стремительно распадались. В России активно набирала обороты Гражданская война. Позже Уинстон Черчилль так оценивал серию катастроф, поразивших уже Советскую Россию: «Интервенция дала еще и другой, более практический результат: большевики в продолжение всего 1919 г. были поглощены этими столкновениями с Колчаком и Деникиным, и вся их энергия была, таким образом, направлена на внутреннюю борьбу. В силу этого все новые государства, лежащие вдоль западной границы России, получили передышку неоценимого значения. Колчак и Деникин и ближайшие сподвижники убиты или рассеяны. В России началась суровая, бесконечная зима нечеловеческих доктрин и сверхчеловеческой жестокости, а тем временем Финляндия, Эстония, Латвия, Литва и главным образом Польша могли в течение 1919 г. организовываться в цивилизованные государства и создать сильные патриотически настроенные армии. К концу 1920 г. был образован “санитарный кордон” из живых национальных организаций, сильных и здоровых, который охраняет Европу от большевистской заразы…» [49] 6. Становление советской государственности. Сталин Революционный идеализм большевиков очень быстро закончился, когда они ощутили весь масштаб стоящих перед ними проблем, а также всю степень «участия» в судьбе России «западных партнеров». Поэтому становление государственности в молодой республике шло форсированными темпами и несколько отличалось от первоначального видения большевиками государственного устройства. Например, очень быстро политические полномочия Советов сошли на нет, тогда как по стране стала формироваться жесткая централизованная власть на основе аппарата партии. Закрепил властные полномочия партии VIII съезд РКП(б), состоявшийся 23 марта 1919 года, который принял постановление о создании специального аппарата ЦК для решения оперативных вопросов политической жизни страны и партии и осуществления организационной связи с местами. При этом дальнейшая централизация власти и в самой партии, и партии над страной продолжилась в рамках X съезда, который прошел 8–16 марта 1921 года На этом съезде впервые проявились возросшая роль Сталина в организационной политике Центрального комитета и его способности по части политики групповщины. К 1921 году в партии уже ходило неформальное определение «сталинцы». Сталин был единственным человеком в центральных органах партии, который одновременно (уже с 1919 г.) являлся членом политбюро и оргбюро ЦК. Основное место в так называемом коллективном руководстве, которое начало складываться после первого приступа болезни Ленина 25–27 мая 1922 года, заняла «тройка»: Зиновьев, Сталин и Каменев. Ее поддерживало большинство политбюро. Все основные вопросы фактически решались «тройкой». Лишь формально они утверждались на политбюро в присутствии Троцкого. «Тройку» занимало удержание власти любыми средствами. Что, исходя из контекста эпохи и общего состояния дел в стране, было вполне логичным. «Тройка» нацелилась на исправление политических проблем в молодой республике максимально жесткими, авторитарными методами[50]. Помимо внутренней политики И. В. Сталин взялся и за политику внешнюю, в рамках которой оперативно вернул многое из того, что было утеряно в процессе распада империи, но уже на социалистических принципах. Что характерно, европейским государствам не было особого дела, на каких принципах происходит возрождение нашей страны. Они в данном процессе видели исключительно геополитическую угрозу. Что, кстати, определило дальнейшие международные события и постоянные попытки «стравливания» Германии и СССР. Так или иначе, но в июле 1923 года II сессия ЦИК приняла Конституцию, которая была утверждена в январе 1924 года II съездом Советов СССР. Конституция законодательно закрепила образование Союза ССР. Верховным законодательным органом становился Всесоюзный съезд Советов, а в перерывах между съездами – двухпалатный ЦИК: Совет Союза и Совет Национальностей. Исполнительная власть принадлежала Совету народных комиссаров СССР. При СНК были сформированы общесоюзные наркоматы, Госбанк, Госплан. При этом Сталин, будучи прагматиком, довольно быстро пришел к выводу об утопичности и невозможности «мировой пролетарской революции». Еще весной 1918 года на упреки Ленина в том, что в ходе дискуссий о Брестском мире Сталин недооценивает роль революции пролетариата, тот ответил, что никаких предпосылок для революции в Германии нет[51]. В экономике при Сталине осуществился резкий и весьма болезненный переход от частичной либерализации НЭПа к форсированной индустриализации при жестком экономическом патернализме государства. При этом такие форсированные темпы были вызваны и внешнеполитическими процессами. Как указывает в своей работе «Правда сталинской эпохи» историк Владимир Литвиненко, «индустриализацию подтолкнуло резкое осложнение в 1926–1927 гг. внешнеполитической обстановки вокруг СССР. В 1926 г. после переворота в Польше к власти пришел ярый враг СССР Юзеф Пилсудский. В мае 1927 г. Великобритания, обвинив СССР в подрывной деятельности, разорвала дипломатические отношения с СССР и перешла к прямым угрозам объявления войны. Опасность войны для СССР стала реальной. Уже даже начала складываться коалиция европейских стран, готовых воевать с СССР»[52].