Пока ожидала автомобиль, позвонила подруге. – Дуська, что я тебе расскажу! – Во-первых, не Дуська, А Дульсинея. Во-вторых, что ты можешь такого сообщить, чтобы вызвать у меня восторг? Жорик бриллиантовое колье подарил, Альберт Иванович замуж позвал, с Витькой на Тенерифе летишь, что? Меня сложно удивить, твои эксклюзивные способности мне известны. Хочешь, чтобы позавидовала твоей удачливости? – Меркантильная ты, подруга. Нет в тебе романтизма, только шмотками да бабосиками интересуешься. Мальчишечка в меня влюбился. Такая душка. Не целованный. Дрожит от страсти, а дотронуться боится. – Ну, ещё скажи, что влюбилась, я заплачу. – Дура. Я в таком шоке была, чуть не разрыдалась, когда расставались. У меня же никогда не было настоящей любви, только секс. – Что ты можешь смыслить в любви! У наших с тобой клиентов в глазах похоть, а в штанах стоячий кол. Нет Ирмочка никакой любви, не существует. Сказки это. Сейчас придёшь на смену в сауну и почувствуешь любовь во всей её порочной красе. Хорошо если нормальные попадутся. Как бы после сеанса такой любви в реанимацию не угодить. – Зря я тебе позвонила. Только настроение испортила. Брошу я эту сауну к чёртовой матери. У меня через год диплом инженера будет. Выйду за мальчишечку замуж… по любви, сяду в конструкторское бюро. Красота! – Ну да, ну да, как же. Не смеши. Ты к бабкам привыкла. Твой Ромео столько за месяц не заработает, сколько ты за ночь. Любовью сыт не будешь. – Приземлённая ты, Дуська. Рождённый ползать летать не может. Я ещё не до конца испорчена. Не представляешь, что я чувствовала, когда он меня в губы поцеловал. – Меня и на земле неплохо кормят. Между прочим, мне Вадик квартиру подарил. Завтра после смены отметим новоселье. – А если он узнает, чем ты на жизнь зарабатываешь? – Ха! Будет хулиганить, я ему расчёт дам, без содержания. Квартира на меня оформлена по всем правилам. За меня есть, кому заступиться. Лохов учить надо. – А потом, Дусь, потом, когда через тридцатник перескочишь, что будет? Ты же уже три аборта сделала. Кто знает, чем они позже обернутся. А семью захочешь, детей. – Плевать. Я ещё на пять абортов согласна, если не за так. Нарублю капусты и в Европу рвану. Там лохи покруче наших, отечественных. – Пустите Дуньку в Европу! Не смеши, подруга, кто там тебя ждёт! Там свои Дульсинеи губы раскатывают. – Ты скоро, задолбалась тебя ждать, Мальвина хренова. Познакомишь со своим хахалем? – Вот ещё! Он мой. Я, Дуська, любви хочу, настоящей. Дуальность С тобой сливаясь, чувствуя тебя, Дышу сейчас одним с тобой дыханьем. Живу сейчас одним с тобой желанием: Продлить в ночи подольше жизнь огня. То затихая, вдруг, а то взрываясь, Ты трепетала, страстно… лёгкий вздох, Из губ горячих жарко вырываясь, Лицо огнём души, как пламя, жёг. Анатолий Гуркин – Дунаев. Игорь Леонидович, – с поклоном представился немолодой уже, с виду лет сорока пяти или чуть больше огненно-рыжий мужчина в усах и бороде хорошенькой девушке, стоящей на крыльце его дома. Удивительно, но глаза у него были как бы молодые, и кожа лица слишком гладкая. Одет мужчина был в шаровары, наподобие тех, в которых рисуют казаков, пишущих письмо турецкому султану, и клетчатую фланелевую рубаху с длинными рукавами, размера на два шире объёма фигуры, почти до колен. На ногах стоптанные валенки, подшитые кожей, голова покрыта фетровым колпаком невнятного цвета. Этот живописный ансамбль дополнял солдатский ремень с блестящей на солнце бляхой. – А вот и Ланочка, жиличка твоя. Я тебе рассказывала. Внучка подружки моей, Дарьи Степановны. С детства её знаю. Хорошая девчушка, послушная, смирная. Но, с характером. В институт поступила, а в дому, как назло прислониться негде, и уроки готовить тоже. Вот, значит, такая оказия, Игорёк. Нужно приютить. Да она тебе в тягость не будет. Приберёт когда нужно, обед сготовит. На это она мастерица. Семья-то многодетная. Сызмала ребятня к хозяйству приучена. Девушка протянула игрушечную ладошку. Игорь Леонидович осмотрел свою руку, старательно вытер её о рубаху, попытался поздороваться. Маленькая ладонь утонула в его пятерне, вызвав тревожную мысль, что может сделать ребёнку больно.