– Ах, если бы знать, – вздохнул Порфирий. – Из всех глядящих на меня глаз я научился узнавать только любящие и добрые твои. Мара нахмурилась. – Я сказал что-то не то, госпожа? – тревожно спросил Порфирий. – Нет… Ничего… Просто эти же в точности слова мне уже говорила одна… Но ты здесь ни при чем. Хотя… Мара взяла Порфирия за подбородок и несколько раз повернула его лицо в разные стороны. – Ты и лицом стал на нее похож, – сказала она. – Впрочем, стоит ли удивляться. Наверно, так и должно быть. – О ком ты говоришь? – спросил Порфирий. – Ты не знаешь. – О Жанне? – Откуда тебе известно это имя? – Жанна построила твой храм, – сказал Порфирий. – Она сделала это, когда ты ушла. И еще… Я знаю. – Что ты знаешь? – спросила Мара, и ее пальцы на подбородке Порфирия побелели от напряжения. – Ты делаешь мне больно, госпожа… Я знаю, что Жанной в прошлой жизни звали меня. Мара отпустила подбородок Порфирия и несколько секунд молчала. Потом она сказала: – Я хотела уберечь тебя от этого знания. Не думаю, что оно сделает тебя счастливым. – Счастливым меня можешь сделать только ты, – ответил Порфирий. – Если захочешь. – Как? – Жанна не пережила разлуки. Но ее любовь к тебе не умерла, моя госпожа. Теперь она в моем сердце. – Ты можешь отвести меня в этот храм? – спросила Мара. – Это храм любви, – ответил Порфирий. – И дорога туда откроется тоже через любовь. Мара опустилась на помост рядом с Порфирием – и положила ему руки на плечи. – Прости, – сказала она. – Я виновата перед тобой. Очень виновата… Я не буду описывать последовавшую за этим сцену – скажу только, что в ней совсем не было характерного для Мары гротеска и насилия. Карникс так и остался лежать на краю помоста. Не думал никогда, что Мара может быть такой трогательной и простой. Казалось, в вечернем поле встретились после ссоры двое влюбленных, полных нежности друг к другу. А все, что влюбленные делают в таких случаях, чрезвычайно банально. Когда они поднялись на ноги, с шеи Порфирия уже свисал ярко-красный шнур. А на шее Мары висела непонятно откуда взявшаяся цветочная гирлянда. – Мы окольцевали друг друга, – улыбнулась Мара, заметив цветы. – Но ты добрее. Ты так касаешься меня, Порфирий, словно… Точно так же делала когда-то Жанна. Мне даже не по себе. Что еще ты про нее знаешь? – Почти все, – сказал Порфирий. – Почти… Но рассказывать долго. Ее полная история записана в Храме. – Теперь мы можем туда пойти? Порфирий кивнул. – Тогда идем, – сказала Мара. – Я хочу все увидеть. – Хорошо. – Идем же, – повторила Мара и дернула за свой красный шнур. – Мы на месте, – ответил Порфирий. – Твой ошейник ни к чему. Мара поняла, что вокруг уже не траурное поле. Помост с карниксом исчез – и она даже не заметила когда. Порфирий стоял в слабо освещенном дворе. В полутьме белели углы и плоскости странного здания, приземистого и несимметричного, как бы ощетинившегося недостроенными стенами. – Какой необычный дом, – сказала Мара. – Это не дом, – ответил Порфирий. Мара поняла, что это действительно не дом. Стены не касались друг друга – между ними зияли проходы. Но настораживала одна странность: Мара не могла взять в толк, то ли проходы были здесь с самого начала, то ли появились после слов Порфирия «это не дом». – Здесь темно, – сказала она. – Света немного, – ответил Порфирий. – Но он есть. Он говорил правду – на каждой стене висел светильник в виде глаза, дававший немного света. До слов Порфирия Мара как-то не обращала на них внимания. Может быть, оттого, что от взглядов множества глаз делалось не по себе. – Это и есть глаза, которые за тобой следили? – Да, – ответил Порфирий. – Они всюду. – Чьи они? – Мои, – улыбнулся Порфирий. – Поэтому от них трудно скрыться. Больше не спрашивай про глаза. – Почему? – Они начнут на тебя смотреть. Мара кивнула. – Здесь ничего нет, – сказала она. – Одни глаза и стены. – Жанна строила этот храм очень долго, – отозвался Порфирий. – И все время забывала зачем. Поэтому любая вещь появляется здесь только тогда, когда про нее вспоминают. Если хочешь, я постараюсь припомнить историю Жанны, как она знала ее сама. – Хорошо, – сказала Мара. Порфирий взял ее за руку. – Тогда идем… Но вместо того, чтобы шагнуть вперед, он повернулся на месте – и развернул Мару вместе с собой. Теперь она видела то, что прежде было у нее за спиной. Там оказалась раскрашенная гипсовая статуя молодой женщины на невысоком постаменте. У нее были короткие кудрявые волосы, прямой нос и огромные темные глаза. Ее голову покрывала сетка для волос с золотым обручем, а в ушах блестели сережки. В руках она держала таблички для письма и стилус. – Посмотри на нее, – сказал Порфирий. – Ты ее узнаешь? – Конечно, – ответила Мара. – Это Жанна. – Да, – сказал Порфирий. – Та форма, которую она приняла вскоре после своего рождения. Жанна была чистым и светлым существом, созданным исключительно для творчества. Для производства, как ты выражаешься, гипса. Но ее жизненный опыт не был похож на человеческий. Он скорее походил на его карикатурную концентрацию. Это был своего рода сознающий коллайдер. – В каком смысле? – спросила Мара. – В коллайдере атомные ядра бомбардируют разогнанными частицами. С сознанием Жанны поступали примерно так же. Бомбардировали его фрагментами гипсовых состояний ума. Вернее, одни гипсовые состояния ума сталкивали с другими. – Я знаю, – сказала Мара. – Но я не представляю, как это выглядело для нее субъективно. – Это выглядело примерно так, – ответил Порфирий и снова развернул Мару на месте. Стало совсем темно. Мара услышала удар капли о каменный пол. Еще один. Еще. Она различала только звук, но по этому звуку каким-то образом делалось ясно, что вода грязная и ржавая. Потом долетел запах далекой несвежей еды, словно бы с огромной коммунальной кухни… Вдруг кто-то схватил ее за локоть. Мара попыталась вырваться – и заметила возле себя нечто вроде мультипликационного месяца с человеческим лицом: светящееся сгущение, маленькое круглое облако, которое менялось прямо под ее взглядом. Облако излучало намерения и чувства, и они сразу делались понятны. Сначала это была похоть, потом неприязнь, затем страх – а напоследок, уже исчезая, облако полыхнуло несомненным ожиданием взятки… Рот облака не издал при этом ни звука. Наконец оно отпустило Мару и растворилось в темноте. – Или вот так, – сказал Порфирий и повернул Мару в другую сторону. Мара услышала рокот мотора и скорее ощутила, чем увидела движение тяжелого продолговатого тела – словно большая легковая машина проехала в опасной близости. Из машины донеслись любовные стоны и Мару окатило водой из-под невидимого колеса. Вода сразу высохла, но машина уже подъезжала к Маре с другой стороны. Все повторилось. Потом еще раз и еще. – Или так… Заиграла быстрая электронная музыка и Мара ощутила вокруг себя замкнутое пространство, где торговали разноцветными футлярами для мобильных телефонов. Трудно объяснить, каким образом это делалось ясно – но сомнений быть не могло. В воздухе распространился запах горящего белка, и Мара поняла, что так пахнет «шаурма», находившаяся в тонкой и сложной связи с этими разноцветными футлярами… Она не ощущала присутствия людей, не слышала их голосов, но невыразимым способом чувствовала эту очень специфическую торговлю футлярами и шаурмой, в бешеном темпе происходящую со всех сторон. Музыка стала убыстряться, упрощаться, и скоро от нее остался только острый и длинный рингтон, переплетенный с запахом горелого сала. – Хочется опрыскать себя дезинфектантом, – сказала Мара.