Найл входит следующим, и я стискиваю зубы, когда вижу, как он широкими шагами входит в комнату. Я не видел его много лет, пока он не появился в Лондоне несколько дней назад, но теперь я смотрю на него свежим взглядом после того, как понаблюдал за его разговором с Сиршей в самолете. Он невероятно красивый мужчина, грубоватый по натуре, с проницательными голубыми глазами и в черной кожаной куртке, которую он, кажется, носит постоянно, с потертостями на воротнике и манжетах. В наши дни его внешность очень похожа на мою, и почему-то это раздражает меня больше, чем если бы он был моей полной противоположностью. — Не помню, чтобы я тебя приглашал, — натянуто говорю я, когда он садится за стол напротив, жестом подзывая официантку. — Да, ну, я сам напросился в Дублин, поэтому сделал то же самое сегодня вечером, — ухмыляется Найл. — Я голос другой стороны во всем этом, поскольку сам человек не может быть здесь. — Я не просил ввода с другой стороны, и я могу гарантировать, что Грэм тоже этого не делал. — И как мужчина может принимать взвешенные решения, если он не знает всех сторон? — Найл прищуривается, глядя на меня. — Тебя долго не было, Коннор. Ты больше не знаешь своего брата. Теперь он совсем другой человек. — Я догадался об этом. Лиам, которого я знал, не предал бы свою семью, чтобы жениться на какой-то русской шлюхе. За столом вокруг нас воцаряется тишина. Я вижу официанток, суетящихся на заднем плане с пивом, которое заказали мужчины, не зная, что делать с внезапно возросшим напряжением в зале. Я вижу, как рука Квинта тянется к пистолету, который, я знаю, у него в руке, и Джейкоб делает легкое движение рукой, приказывая ему пока отойти. Последнее, что нам нужно, это перестрелка в общественном месте, но Найл испытывает мои нервы до последнего. Особенно учитывая то, как он смотрит на Сиршу. — Ты уверен в этом? — Тихо спрашивает Найл. — В конце концов, Коннор, что его семья когда-либо сделала для Лиама? Отец никогда не любил его, называл подменышем и винил в смерти матери. Ты бросил его, а затем, вместо того чтобы поставить его на подобающее место, его отец выбрал вместо него своего незаконнорожденного сына и попытался поднять восстание, которое охватило бы все Северо-Восточные штаты. — Он делает паузу, его челюсть сжата, когда он спокойно смотрит на меня сверху вниз. — Я буду честен с тобой, чувак. Я сказал Лиаму то же самое. Я думал, он был дураком, раз променял Сиршу на балерину. Но ты не можешь смотреть мне в глаза и говорить, что, по-твоему, у Лиама не было причин ставить то, что он считал своим собственным счастьем, выше долга перед своей гребаной семьей. Я начинаю говорить, но Найл качает головой. — И ты также не можешь говорить со мной о долге, Уильям Дэвис, — рычит Найл. — Ты бросил свою семью ради собственного счастья и веры в то, что было правильно, а теперь хочешь обвинить своего брата в том, что он сделал то же самое? Это чушь собачья, и ты это знаешь. Оставь Лиама и Королей в покое. — Убирайся, Найл Фланаган. — Голос Грэма эхом отдается от двери, и я поднимаю голову, чтобы увидеть, как он входит, небрежно одетый в темные джинсы и темно-синий блейзер на пуговицах поверх него, рядом с ним Сирша. Она выглядит так же великолепно, как и всегда, в темно-синем платье, облегающем ее изгибы, и наброшенной поверх него черной кожаной куртке с первой ночи. Я не упускаю из виду, что цвета, которые она носит, совпадают с цветом одежды ее отца, как будто это еще один тонкий сигнал в мою сторону, напоминание о том, что она верна своей семье. Нет, если я женюсь на тебе, Сирша О'Салливан. После этого ты, черт возьми, должна быть предана мне. — А я думал, мы здесь ужинаем, — ухмыляется Найл, не вставая со стула. — Я слышал, в этом заведении готовят превосходный пастуший пирог. Прошло много лет с тех пор, как я был на родине… — Убирайся к чертовой матери, — процедил Грэм сквозь зубы, его лицо покраснело, когда он сердито посмотрел на Найла, направляясь к столу, Сирша следует за ним. Я наблюдаю, перейдет ли ее взгляд к Найлу, проявит ли она вообще какие-либо эмоции, но ее лицо такое же пустое, каким я его и видел. Рука Квинта снова тянется к пистолету. — Это должен быть частный ужин, — спокойно говорю я. — Место, где мы можем собраться перед завтрашней встречей, а не место, куда ты можешь прийти и шпионить для моего брата. Послушай Грэма, прежде чем я прикажу своим людям вывести тебя силой и устроить сцену. Если ты хочешь поговорить, мы можем поговорить позже. Но не здесь. Найл медленно поднимается. — Тогда приятного ужина, — хрипло говорит он, придвигая свой стул. Его глаза скользят по моим собравшимся мужчинам, словно оценивая их, а затем он разворачивается на каблуках и широкими шагами выходит из комнаты. Я вижу, как он бросает взгляд на Сиршу, проходя мимо нее, но она остается совершенно неподвижной, даже не взглянув на него, когда он проносится мимо. Возможно, я был параноиком. Вопреки тому, как я преподнес это Найлу, за обеденным столом не так много разговоров о делах. Пиво льется рекой, мужчины по ходу вечера рассказывают все более и более хриплые истории, Джейкоб часто гладит рыжеволосую официантку по заднице каждый раз, когда она возвращается с новой порцией напитков. Я замечаю, что Сирша просто ковыряется в еде, потягивая пинту крепкого сидра, который она заказала. Она выглядит взволнованной, избегает моего взгляда на протяжении всего ужина и не произносит ни слова, что совсем не похоже на мою острую на язык принцессу. Моя. Моя принцесса. Мне кажется, именно в этот момент что-то меняется, и я знаю, как это будет Я знаю, что собираюсь вернуться. Не только из-за Сирши, но и по множеству причин. Я не смогу жить с кровью моего брата на руках, и, в конце концов, это всегда было моим правом по рождению. Моей судьбой. Но это будет на моих условиях. В какой-то момент я слышу, как Сирша тихо извиняется, отодвигает свой стул и направляется в сторону туалета. Я знаю, что у меня нет реальной причины преследовать ее, и я знаю, что не должен этого делать. Тем не менее, я ловлю себя на том, что встаю и, извинившись, иду по тускло освещенному коридору, обшитому деревянными панелями, чтобы подождать ее, пока она не выйдет. Меня тянет к ней, и я не могу дождаться, когда уложу ее в постель в нашу первую брачную ночь не только для того, чтобы наконец испытать это удовольствие, но и для того, чтобы выкинуть из головы эту странную потребность в ней. Мне ни в коем случае не нравится выходить из-под контроля, а Сирша заставляет меня чувствовать себя на самом краю пропасти. Когда она выходит несколько минут спустя, силуэт ее вырисовывается в теплом свете позади нее, она замечает меня и слегка подпрыгивает. — Коннор, — выдыхает она, ее рука поднимается, чтобы коснуться груди, как будто я напугал ее, и что-то в том, как она произносит мое имя, заставляет меня почувствовать тепло до глубины души. — Сирша. — Я загораживаю ей дорогу, поэтому она не может обойти меня. Мы стоим там мгновение, глядя друг на друга, и она тяжело сглатывает. — Ты была очень тихой сегодня вечером. Она откидывает волосы назад, глядя на меня снизу вверх. — Я подумала, тебе это понравится, — говорит она с ноткой язвительности в голосе. — С каких это пор тебя стало волновать это? Сирша пожимает плечами. — Может быть, я просто устала с тобой ссориться. — Я сожалею о том, что сказал ранее. — Эти слова удивляют даже меня, и я вижу, как ее брови поднимаются. — Это не единственная твоя ценность, Сирша. Но я думаю, ты это уже знаешь, тебе не нужно, чтобы я говорил тебе об этом. — Я знаю, какова моя ценность для таких мужчин, как мой отец и ты, — натянуто говорит Сирша. — И я знаю, какова моя ценность для самой себя. Теперь, если ты не возражаешь… Я поворачиваюсь, прижимая ее к стене всей тяжестью своего тела в прохладном, тусклом свете. Это даже не сознательное движение, скорее потребность. Нужно снова быть рядом с ней, чувствовать тепло ее тела и вдыхать ее. Ее волосы собраны в высокий конский хвост и густо спадают на шею ниже плеч. Я протягиваю руку, ослабляя ленту, так что волосы ниспадают вокруг ее лица густыми клубничными волнами, которые умоляют меня просунуть в них руки. Она ахает, и я делаю именно это, запуская руки в ее волосы, обхватывая ладонями ее лицо, и мой рот обрушивается на ее. Я как будто выхожу из собственного тела и наблюдаю за тем, как я это делаю. На вкус она как яблоки, сладкая и острая от алкоголя, и я чувствую себя опьяненным ее поцелуем. То, как она тихо вздыхает от прикосновения моего рта, то, как ее губы приоткрываются для моих, как будто она ничего не может с этим поделать, опьяняет. Такое впечатление, что она ничего не может с собой поделать, как будто ей больно за меня так же, как и мне за нее. Это будет к лучшему для нас обоих, как только мы наконец сможем подавить это желание. Ее язык скользит по моему, теплый и мягкий, и я стону, чувствуя, как мой член твердеет еще больше. Мои руки скользят вниз по ее рукам, опускаясь к талии, и я невольно бросаюсь вперед, прижимая ее к стене. Кто-нибудь может появиться в любой момент, даже ее отец, но я не могу заставить себя беспокоиться. Я еле сдерживаюсь, чтобы не задирать плотную ткань ее платья вверх по бедрам, не скользить пальцами между ее бедер, где, я знаю, она уже теплая и влажная для меня. Я точно знаю, насколько она отзывчива ко мне, и одна только мысль заставляет меня трепетать, мои руки сжимаются на ее бедрах. — Коннор. — Сирша стонет мое имя, ее руки упираются мне в грудь. — Кто-нибудь увидит. Что-то охватывает меня, что-то яростное и собственническое, и я хватаю ее за запястья, прижимая их к стене, когда снова целую ее, втягивая ее нижнюю губу в свой рот. Я чувствую, как сгибаются ее руки, как выгибается ее тело напротив меня, и у меня возникает внезапное первобытное, почти животное желание вонзить в нее свой твердый член, чтобы она могла почувствовать, насколько я близок к тому, чтобы получить то, что хочу, и наплевать на последствия. — Коннор! — В ее голосе тревога, наполовину стон, наполовину паника. — Мой отец… — Мне все равно, — рычу я ей в рот. Все, о чем я могу думать, это ночь в клубе, тепло ее кожи, ощущение моих пальцев внутри ее тела и то, как она кончила из-за меня. Я хочу снова почувствовать, как она вот так кончает, и я на грани потери контроля. Мои бедра прижимаются к ней, к мягкой плоти ее бедра, и я вдавливаю в нее свой ноющий член. — Боже, Сирша… — Коннор! — Она высвобождает свои запястья из моей хватки с удивительной силой, упираясь ладонями мне в грудь и отталкивая меня назад. — Прекрати! Что-то в том, как она это произносит, выводит меня из оцепенения. Я делаю шаг назад, стискивая зубы из-за настойчивого пульса, пульсирующего по моему телу. — Я… Сирша отрывается от стены, свирепо глядя на меня. — Мой отец мог бы увидеть нас, — шипит она. — Любой мог бы… — Она облизывает губы и качает головой. — Я возвращаюсь сейчас. Не прикасайся ко мне снова, пока не примешь решение, Коннор. Я не буду твоей игрушкой, пока ты решаешь, чего именно ты хочешь. Она разворачивается на каблуках и уходит, а я сжимаю руки в кулаки, глядя ей вслед. Я все еще пульсирую от желания, и я наклоняюсь, чтобы привести себя в порядок, не в силах отвести взгляд от формы ее задницы в обтягивающем платье. Я хочу ее, отчаянно. Я должен верить, что как только она будет со мной, как только пройдет наша брачная ночь и я смогу делать с ней все, что пожелаю, это пройдет. Альтернатива, что я могу хотеть свою жену так сильно, что кто-либо другой меркнет в сравнении с ней, что она может обладать властью надо мной, которой никогда не обладала ни одна другая женщина, немыслима. К тому времени, как я возвращаюсь к столу, Сирша уже снова на своем месте, потягивает еще один бокал сидра и тихо разговаривает с Грэмом. Она не смотрит на меня, когда я сажусь, но я не могу отвести от нее глаз. Скоро она будет моей. Все это так и будет. И ее отец пожалеет о том дне, когда он когда-либо думал, что может контролировать меня или указывать мне, что делать. 20 СИРША Идея о том, что Коннор поведет меня на свидание, настоящие свидание, кажется более чем нелепой. Тот вечер в клубе, это одно, но ужин? Я не могу представить, как мы справимся с этим, не откусив друг другу головы, особенно после того, как мы расстались в пабе прошлой ночью. Неудивительно, что мне не разрешили присутствовать на встрече с Дублинскими Королями. Мой отец тоже не посвятил меня в подробности, только сказал, что он предложил Коннору сводить меня куда-нибудь, пока мы здесь, в Дублине, и что мне не разрешалось отказываться. — Это будет заключительная часть, — сказал он. — Встретишься с ним внизу завтра в восемь вечера. Мне не нравится оставаться в стороне, особенно после того, как так много говорилось о том, насколько я была необходима для всего этого плана. Именно то, что я соблазнила Коннора жениться на мне, стало бы краеугольным камнем всего этого. Это заставляет меня думать, что сделка заключена, что Коннор согласился вернуться в Бостон, и теперь моя роль в этом деле, насколько это касается моего отца, практически выполнена, и мне пора сесть и сыграть роль счастливой трофейной жены Коннора, и пусть все это продолжается без меня. Ни за что в жизни. Мне сказали не наряжаться, что наряд должен быть будничным. Тем не менее, я все еще ловлю себя на том, что перебираю вещи в своем чемодане, гадая, что бы понравилось Коннору, хотя и ненавижу себя за это. Мне все равно, но каждый раз, когда я думаю о нем, я вспоминаю, какие ощущения заставляют меня чувствовать его руки на моем теле, скольжение по мне, жар его рта и то, как это заставляет меня чувствовать себя живой, и я знаю, что не могу не переживать. После того, как мы поженимся, это пройдет. Это просто увлечение первым мужчиной, который заставил меня почувствовать все это. Обязательно появится кто-то другой. Найл непрошено возникает в моих мыслях, и то, как он стоял надо мной возле лифта, выражение его глаз. Мы небрежно поговорили в самолете что, по-видимому, свело Коннора с ума от ревности, и это напомнило мне, как приятно просто с кем-то разговаривать. С тех пор как я познакомилась с Лиамом, а затем с Коннором, мне кажется, что каждый разговор, это поле битвы, минное поле. Я и не подозревала, насколько это было утомительно. Но Коннор был прав в одном: я не должна терять бдительность с Найлом. Он правая рука Лиама, и я не могу ему доверять. Кажется, что доверять кому-либо все труднее и труднее, чем дольше это продолжается. К восьми я уже одета в темные джинсы и тот же свободный льняной топ, в котором была на встрече с Коннором в тот день после его встречи, поверх которого наброшена черная кожаная куртка. У меня никогда раньше не было кожаной куртки, но я быстро привязалась к этой. На ней даже еще чувствуется слабый запах одеколона Коннора и выхлопных газов его мотоцикла, и мне приходится заставить себя не подносить ее к носу и не вдыхать, прежде чем надеть. Я не могу влюбиться в него. Я говорю себе это снова и снова. Но я не могу отрицать, что мое сердце немного подпрыгивает, когда я выхожу из лифта и вижу его, ожидающего в вестибюле, высокого и невероятно красивого в джинсах, черной футболке и его собственной кожаной куртке. — Поужинаем? — Спрашивает он с усмешкой, почти галантно протягивая локоть. Это так отличается от того практически дикого мужчины, который прижал меня к стене в коридоре того паба, что я чувствую себя немного сумасшедшей, вспоминая это. — Не думаю, что у меня есть выбор, — смеюсь я, все равно беря его за руку и пытаясь игнорировать то, как его тепло просачивается сквозь маслянистую мягкую кожу, или то, как наши руки переплетаются, черное на черном, моя тонкая рука поверх его мускулистой. — Я не думаю, что у кого-то он был, — криво усмехается Коннор, ведя меня к двери и ожидающему снаружи такси. — Твой отец настоял на этом свидании. — Я уверена, ему пришлось выкрутить тебе руку. — Я проскальзываю в кабину и оборачиваюсь, только чтобы увидеть, как голубые глаза Коннора пронзительно смотрят на меня, когда он садится рядом со мной. — Вовсе нет, — тихо говорит он, удерживая мой взгляд на мгновение, пока такси выезжает на проезжую часть, и я чувствую, как по мне пробегает легкая дрожь. — На самом деле, — продолжает он, откидываясь назад и наконец прерывая зрительный контакт, — я думаю, это хорошо, что мы выбрались. Это позволит нам обсудить детали моей встречи с Дублинскими Королями. Мое сердце подпрыгивает в груди.