– Ага, – ответила сестра. – Анна, ты в жизни не угадаешь, кто именно! Марк! Марк, твой бывший муж. Анна в смятении резко нажала на тормоз. Из телефона доносился голос сестры: “Анна? Анна, ты тут?” По воле случая она остановилась ровно у того самого дома. Она всегда считала его симпатичным, но теперь он ей казался ужасно безвкусным. Она вгляделась в развешанные над окнами смехотворные национальные флаги. Ну чисто Белый дом. Марк всегда из кожи вон лез, чтобы понравиться ее родителям. Анна никак не могла решить, то ли ей остаться, то ли сбежать, и решила немного посидеть в машине. На соседнем газоне резвились дети, сидели счастливые родители. Больше всего на свете ей хотелось создать семью. Она завидовала подругам, удачно вышедшим замуж. Завидовала счастливым матерям. В стекло машины кто-то постучал, Анна вздрогнула. Это была мать. – Анна, умоляю, не позорь нас, и пойдем, пожалуйста. Все знают, что ты здесь. – Почему ты меня не предупредила? – резко спросила Анна. – Я бы не неслась бог знает куда. – Вот потому и не сказала. – Вы что, с ума сошли, отмечать Четвертое июля у моего бывшего мужа? – Мы отмечаем Четвертое июля с нашим соседом, – возразила мать. – Ой, не передергивай, ради бога! Гости понемногу скапливались на газоне, глазели на странную сцену. С ними стоял и Марк, с любимым своим видом побитой собаки. – Это все из-за меня, – произнес он. – Не надо было мне вас приглашать, не предупредив Анну. Придется все отменить. – Никто ничего отменять не будет, Марк! – рассердилась мать Анны. – Ты не обязан обо всем докладывать моей дочери! Анна услышала, как кто-то прошептал: – Бедняга Марк, так унижаться, а ведь он так щедро нас принимает… На Анну устремились негодующие взоры. Ей не хотелось давать Марку повод настроить против нее ее собственную семью. Она вышла из машины и присоединилась к гостям. Праздновали в дальней части сада, у бассейна. Марк с отцом Анны, нарядившись в одинаковые фартуки, хлопотали вокруг гриля. Все восторгались новым домом Марка и отличным вкусом его гамбургеров. Анна взяла бутылку белого вина и уселась в уголке, дав себе слово держаться корректно и не устраивать скандалов. В нескольких десятках миль оттуда, в Манхэттене, Мита Островски сидел у себя в квартире на Сентрал-Парк-Уэст и грустно смотрел в окно кабинета. Сперва он было решил, что его увольнение из “Нью-Йорк литерари ревью” – попросту каприз Бергдорфа и тот на следующий же день позовет его обратно, скажет, какой он незаменимый и неповторимый. Но Бергдорф не позвонил. Зайдя в редакцию, Островски обнаружил, что из его кабинета вынесли всю мебель, а книги сгрузили в коробки. К Бергдорфу его не пустила секретарша. Он пытался ему звонить, но напрасно. Что теперь с ним будет? В комнату вошла домработница, поставила перед ним чашку чаю. – Я уж пойду, мистер Островски, – тихо сказала она. – К сыну еду на праздники. – И вы совершенно правы, Эрика, – отвечал критик. – Могу я что-то для вас сделать, прежде чем уйду? – Не будете ли вы столь любезны взять подушку и меня придушить? – Нет, мистер Островски, этого я не могу. – В таком случае можете идти, – вздохнул Островски. По другую сторону парка, на Пятой авеню, Джерри и Синтия собирались в гости к друзьям, праздновать День независимости. Дакота осталась дома, сославшись на головную боль. Родители не стали возражать: пусть лучше сидит дома. Когда они уходили, она смотрела телевизор в гостиной. Прошло несколько часов; она устала, ей было одиноко в необъятной квартире. В конце концов она свернула косяк и, прихватив бутылку водки из отцовского бара – она знала, где он прячет ключ, – устроилась на кухне у вытяжки, покурить и выпить. Покончив с косяком, она, слегка пьяная и под кайфом, пошла к себе в комнату, достала школьный альбом, нашла нужную страницу и вернулась на кухню. Свернула второй джойнт, отхлебнула еще водки и погладила кончиками пальцев фотографию одной из учениц. Тары Скалини. Произнесла вслух ее имя. Тара. Захохотала, потом расплакалась. И зашлась в истерических рыданиях. Повалилась на пол, молча глотая слезы, и лежала, покуда у нее не зазвонил телефон. Лейла. – Привет, Лейл, – отозвалась Дакота, сняв трубку. – Что-то голос у тебя хреновый, Дакота. Ты ревешь, что ли? – Угу. Красивая, юная, почти еще ребенок, она лежала на полу, и ее пышные волосы ореолом рассыпались вокруг тонкого лица. – Хочешь, приходи ко мне? – предложила Лейла. – Я родакам обещала, что буду дома. Но мне ужасно хочется, чтобы ты ко мне сюда пришла. Не хочу быть совсем одна. – Сейчас такси поймаю и буду, – обещала Лейла. Дакота нажала на отбой и вытащила из кармана пластиковый пакетик с белесым порошком. Кетамин. Вытряхнула его в стакан, развела водкой и залпом выпила. Опустошенную на три четверти бутылку водки Джерри обнаружил только назавтра, в субботу утром. Перерыв кухонное помойное ведро и обнаружив два окурка, он уже собирался вытряхнуть дочь из постели, но Синтия уговорила его подождать, пока та встанет сама. Не успела Дакота выползти из комнаты, как он потребовал объяснений. – Ты обманула наше доверие, и не в первый раз! – вопил он, потрясая бутылкой и окурками. – Ой, да не нуди, ты как будто сам никогда молодым не был, – ответила Дакота. Она вернулась к себе и снова улеглась. Родители немедленно двинулись за ней. – Ты отдаешь себе отчет, что высосала почти всю бутылку водки и курила марихуану в нашем доме? – в бешенстве вопрошал отец. – Зачем ты сама себя разрушаешь? – спрашивала Синтия, изо всех сил стараясь не давить на дочь. – А вам-то что за дело? – отозвалась Дакота. – Вы по-любому будете рады, когда меня не станет! – Дакота! Как ты можешь так говорить? – оскорбилась мать. – В раковине два стакана, кто здесь был? – потребовал отчета Джерри Райс. – В гости зовешь невесть кого? – Друзей зову, в чем проблема? – Проблема в том, что ты куришь марихуану! – Спокуха, всего-то один косяк. – Не держи меня за идиота, я знаю, что ты принимаешь всякую дрянь! Кто был с тобой? Опять эта паршивка Нейла? – Она ЛЕЙЛА, папа, а не НЕЙЛА! И она не паршивка! Хватит считать, что, раз у тебя бабло, ты лучше всех! – Ты на это бабло живешь! – заорал Джерри. – Дорогая, – Синтия попыталась разрядить обстановку, – мы с папой беспокоимся. Мы считаем, что тебе нужно лечиться от зависимости. – Я уже хожу к доктору Лерну. – Мы думаем о специализированном центре. – Терапия? Нет уж, второй раз я терапию проходить не буду! Валите из моей комнаты! Она схватила плюшевую игрушку, никак не вязавшуюся с обстановкой комнаты, и запустила в сторону двери, чтобы прогнать родителей. – Будешь делать то, что тебе говорят, – ответил Джерри, твердо решив не давать ей спуску. – Я не поеду, слышите? Не поеду! Я вас ненавижу! Она вскочила и захлопнула дверь, чтобы ее оставили в покое. Потом в слезах позвонила Лейле. – Что стряслось, Дакота? – встревожилась Лейла, услышав ее рыдания. – Родаки хотят меня отправить в специализированный центр. – Чего? На детокс? И когда? – Понятия не имею. Хотят в понедельник говорить с психом. Не поеду! Не поеду, слышишь? Вечером свалю. Видеть больше не могу этих мудаков. Как только они уснут, сделаю ноги. В то же утро в Вустере Анна, ночевавшая у родителей, отбивалась от матери: та за завтраком набросилась на нее с расспросами. – Мама, – взмолилась наконец Анна, – у меня голова трещит после вчерашнего. Дай мне, пожалуйста, спокойно выпить кофе. – Ах вот как, ты напилась! – в отчаянии возопила мать. – Ты что же, теперь пьешь? – Когда меня все достают, да, мама, пью.