– Хочешь забрать ее в вашу штабную комнату? Просто на всякий случай? Ким покачала головой. Ей не нужно было никаких напоминаний, но фото она рассмотрела очень внимательно. Чарли была более загорелой, чем Эми, немного выше ее и отличалась от подруги копной светлых вьющихся волос. Над верхней губой у нее были усы из мороженого. Глаза светились ярко-синим цветом. Прическа Эми представляла собой темное каре с торчащей челкой. Обе девочки смотрели в объектив камеры, вытянув шейки и сложив руки на груди. Их физиономии искажали гримасы. Карен дотронулась до изображения светловолосого ребенка. – Они здесь притворяются, что превратились в сурикатов. Мы были в сафари-парке и не могли оторвать их от этих существ. Даже карусели не помогли. Они пытались каждому из них дать имя, но эти животные не сидели на одном месте. – А какая она, Чарли? – спросила Ким, глядя на копну кудрей. – С характером, – улыбнулась Карен, – сказать так, наверное, будет правильнее всего. Посмотри на эти волосы – из-за них на нее обращали внимание еще в детском саду. Ее обзывали «шваброголо́вой» и другими именами, но она так и не согласилась состричь их или даже привести в порядок. Ей ее волосы нравятся, а все остальное не считается. Только не пойми меня превратно. Она совсем не избалована. Роберт любит потакать ей, но он кремень, когда речь идет о правилах приличия. Он позволяет Чарли самовыражаться, но никогда не смирится с вульгарным или недоброжелательным поведением. Он любит ее больше всех на свете. Всегда первый начинает кататься с ней по полу или охотиться за ней в саду, издавая животные звуки… Ким с удовольствием сидела и слушала Карен. Заснуть она точно не сможет, пока перед глазами у нее стоят картинки с места убийства Брэда. – А у тебя есть дети? – спросила Карен. Стоун отрицательно покачала головой. Заметив, что Карен опечалил ее ответ, она решила ничего ей не объяснять. Для самой Ким это было осознанное решение. Гены ее матери умрут вместе с ней. – Ты многое теряешь, Ким. Только материнскую любовь можно назвать настоящей. Все остальные виды меркнут по сравнению с ней. Все правильно, но все равно не стоит продолжать именно эту кровную линию, подумала про себя Ким. И решила ничего не говорить. Хотя могла бы рассказать о сотнях случаев детской жестокости и пренебрежения по отношению к родителям, которые совсем не соответствовали клубнично-сиропному взгляду Карен. Черт возьми, она могла бы рассказать и свою историю, но не стала. – В детстве ты не очень меня любила, да? Ким удивилась столь внезапному изменению темы разговора. Заявление было слегка мрачноватым, но она просто кивнула. – А почему? – Сейчас не время… – Прошу тебя, Ким, поговори со мной о чем-нибудь отвлеченном. Я не могу бесконечно думать об одном и том же. Эти картины, которые постоянно возникают у меня в голове, сводят меня с ума. Расскажи мне, как тебе вспоминается наше прошлое? Более реально, чем тебе, подумала Стоун. Нет смысла возвращаться к нему. Это – прошлое, и изменить его невозможно. – Я знаю, что мы не были очень близки, но между всеми нами существовала какая-то связь, – продолжала Карен. – Мне это напоминает сестринские отношения. Все мы берегли друг друга. – Ты действительно так это помнишь? Открытое и правдивое выражение лица Карен было ей ответом. Ким уже сталкивалась с этим раньше. Некоторые люди предпочитают переписывать свое прошлое. Создавать нечто абсолютно новое, чтобы как можно дальше отодвинуть от себя реальные факты. Стоун же предпочитала раскладывать факты по ячейкам и больше к ним не возвращаться. – Карен, никаких сестринских отношений между нами не было, и никто никого не берег. – Я знаю, что в те времена была немного агрессивной, но все это из-за… – Ты была эгоисткой, которая хотела иметь все, что было у других девочек, – честно призналась Ким. Честно говоря, она с бо́льшим удовольствием оставила бы воспоминания Карен в покое – пусть себе живет в этом созданном ею самой мирке, – но та сама завела этот разговор, а Ким никогда не любила прятать голову в песок. Детство у всех у них было тяжелым. Некоторые дети сбивались в шайки – им важно было чувствовать свою принадлежность, пусть даже и к подобию семьи. Ким к ним не принадлежала. Она никогда не устанавливала длительные отношения и крепкие связи с кем бы то ни было. А вот задир и забияк ненавидела всей душой. Начиная с шести лет ее жизнь время от времени пересекалась с жизнью Карен, и ей сложно было назвать эти моменты приятными. Но только в последней приемной семье им пришлось соединиться надолго. – Ты помнишь такую индийскую девочку Шафилею, которую у нас все презирали? – спросила Ким. Карен задумалась. – Ах да, ну конечно. Она была смешная, правда? Если я правильно помню, у нее была большая голова. Да, у нее действительно была большая голова и очень маленькое тело. Ее отобрали у родителей, которые до этого месяцами морили ее голодом, потому что на ней в клочья изорвались слишком тесные для нее джинсы. Ким слышала, как приемные родители жаловались на жесткую диету и специальное меню, которых им приходилось придерживаться, чтобы постепенно нарастить девочке мышечную массу. Пару раз Стоун пыталась поговорить с Шафилеей, но даже визиты к врачу три раза в неделю не заставили девочку разговориться. – А ты помнишь напитки, которые она пила после чая? – Конечно. Мы все еще не могли понять, почему ей дают молочный коктейль, а нам – нет, – улыбнулась Карен. Ким с трудом смогла скрыть свое удивление этими извращенными воспоминаниями. Она никак не могла понять, где была она сама, когда их тогдашний дом неожиданно превратился в волшебный дворец, полный бабочек и эльфов. Ведь в реальности дом ее последней приемной семьи был строением из двух объединенных муниципальных коттеджей, в котором кроватей было больше, чем в магазине «ИКЕА». – Это был протеиновый напиток, сделанный для того, чтобы укрепить ее истощенное голодом тело. – А я и не знала… – Так вот, я поймала твою лучшую подругу, когда та, засунув голову Шафилеи в унитаз, держала ее там до тех пор, пока девочка не отдала ей свой напиток. Карен с сомнением посмотрела на Ким и стала качать головой. – Девочке было десять лет. На лице Карен появилось выражение ужаса. Всего на год старше ее собственной дочери. – Нет, ты ошибаешься, – сказала она, хотя в ее словах не было уверенности убежденного человека. – А разве твоя подружка не вплетала себе в волосы розовые блестящие ленты? – огрызнулась Ким. – Боже мой, так, значит, это была ты? – Рука Карен метнулась к ее рту. Ким промолчала. – Значит, это ты избила Элайн. Ни она, ни ты ничего об этом не говорили, но я все хорошо помню. И теперь, задним умом, я понимаю, что она действительно тебя ненавидела. Наконец-то, подумала Ким, у тебя хоть что-то проясняется в мозгу. Она совсем не гордилась тем, что сделала в тот день, но иногда с забиякой приходится говорить на его собственном языке. Обе женщины замолчали, как будто погрузились в воспоминания о прошлом. – А знаешь, Ким, ты, наверное, была права тогда. Но сейчас меня волнует только вопрос, когда я смогу увидеть Чарли. Стоун кивнула в знак понимания, а Карен прикрыла рот ладонью, стараясь подавить зевок. – Почти три часа. – Ким взглянула на часы. – Постарайся поспать хоть пару часов, хорошо? Карен кивнула и еще раз дотронулась до своего телефона. Подавшись вперед, Ким накрыла руку Карен своей. Испуганные глаза впились в нее. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. – Я верну твою детку домой. Карен кивнула в ответ и сжала руку Ким. Затем, еще раз зевнув, вышла из кухни. В любых ситуациях организму необходим отдых – и хотя стресс, страх, беспокойство и выброс адреналина могут долго поддерживать тело в функциональном состоянии, рано или поздно наступает изнеможение. Правда, до Ким оно еще не добралось. Пора было возвращаться в штаб. Она протянула руку и взяла фотографию. Глава 21 Ким выбросила использованный фильтр в мусорное ведро. Влажный комок кофе с глухим звуком упал на дно. После этого она поместила в машину белый хрустящий треугольник и насыпала в него четыре полные ложки кофе. Потом, подумав, добавила еще одну. Она сидела за столом и ждала, не отрывая глаз от фотографии на стене. Ее потрясла чистота и непорочность девочек. Обе улыбались в камеру – мгновенный снимок застывшей навсегда радости. Две юных души в защищенном мире, окружающем их и состоящем из их семей, их друзей, их невинности.