Разочарование движется впереди и в центре, пока я изнуряю себя, пытаясь найти хоть какую-то причину, по которой они так старались бы исчезнуть. Обман, унижение, я выставил себя дураком из-за двух мужчин, которые не удосужились явиться ко мне в течение бесконечных месяцев. А для чего? Высота? Теперь все, что я чувствую, это крушение, неизбежный ожог. Последние несколько месяцев я пытался убедить себя, что двигаюсь дальше, но на самом деле я ждал. Я больше не буду лгать себе, и я не могу продолжать любить напрасно. Ни один из мужчин, которых я поклялся своим сердцем, не вышел из тени и не потребовал меня. Я был заблуждается, полагая, что у меня есть будущее с любым из них. Насколько сильными могут быть их чувства, если между нами так много обмана? То, что у нас было, было красивым в моих глазах, но со временем было болезненно доказано, что оно одностороннее. Прошло чуть больше восьми месяцев с тех пор, как я танцевал с Шоном на улице. Месяцы, в которые я пытался нормально жить. Оглядываясь назад, это казалось таким реальным. Это то, что заставляло меня держаться. Но именно так поступают наркоманы: они отрицают проблему и прикрывают ее отговорками. И мне нужно спастись. Итак, я закончил. Я покончил со своей нездоровой фиксацией на двух мужчинах, которые не заслуживают восьми месяцев безответной преданности. Я больше не хочу понимать их мотивы или жестокие доводы в пользу их отсутствия. На этом этапе я просто хочу оборвать нить и освободиться от горя безответной любви. Измученный тренировкой и убаюкиваемый виски, я выхожу из бассейна и принимаю душ на открытом воздухе, чтобы смыть хлор с волос. Обернувшись полотенцем, я поднимаюсь наверх и уже на полпути, когда чувствую, что я не один. Раздраженный, я завернул за угол и увидел, что Тобиас листает книгу на моей тумбочке. Он одет в костюм, его галстук развязан вокруг воротника, его волосы идеально зачесаны назад. Я обхожу его, бросаю полотенце и направляюсь к комоду, чтобы вытащить шорты и футболку. Я кладу руку на комод, когда чувствую на себе его взгляд. «Вы здесь по делу или это из-за моего наказания ?» Он закрывает книгу. «Вы получили ответы, которых ожидали. Они приняли свое решение ». И это был не я. Принятие. Это один из пяти шагов горя, верно? Итак, я не позволяю язве его слов проникнуть в мое ожесточенное сердце. Вместо этого я ищу одежду в своих ящиках. Проходят секунды, и он молчит, но я чувствую его пристальный взгляд. Намереваясь свести на нет его попытку запугивания, я поворачиваюсь к нему лицом и развязываю верх бикини, прежде чем позволить ему упасть. Та же самая верхушка, которую он держал в заложниках, чтобы унизить меня в тот день, когда мы встретились. “Что-нибудь еще? Еще одна лекция о горохе или пешках? » Я стою, соски натягиваются, вода стекает с моей кожи, а костюм скапливается у моих ног на ковре. Он стоит на краю моей кровати, по-видимому, не обращая внимания на мою наготу и наглое отношение, прежде чем я медленно развязываю бант на каждом из моих бедер, позволяя материи упасть к моим ногам. Ничего подобного он не видел, но я вижу, как удивление вспыхивает в его глазах, приподняв подбородок, когда я смотрю на него полностью обнаженным. Я не позволяю ему больше запугивать меня. Пора оборвать нить. Он смотрит на мою обнаженную плоть, его челюсти напрягаются, когда он оценивает войну, которую я веду. «Я знаю, кто ты», - наконец говорит он, его голос окрашен предупреждением, танцующим в его глазах. “Ты?” Я бросаю вызов. «Я так не думаю». Он делает шаг ко мне, и я не вздрагиваю. Воздух сгущается, когда он голодными глазами без извинений обводит жесткие линии и изгибы моего тела. Чем ближе он становится, тем труднее игнорировать ничью. «Сесилия Линн Хорнер, родилась 19 июня 1999 года, рост пять футов девять дюймов, сто сорок три фунта», - он делает шаг ко мне, а затем еще один, когда вода ручьями катится по моей спине. «Дочь генерального директора Романа Хорнера и Дайан Джонстон никогда не была замужем». Он визуально пожирает меня, пока я питаюсь гравитацией, которая угрожает ему по мере приближения. “Это должно произвести впечатление …” «Робкая девочка, которая выросла, читая любовные истории и живя за счет своего лучшего друга, в то время как ее мать собирала парней и DUI». Я держу свою ласточку, когда он делает последний шаг, чтобы возвышаться надо мной, цитрусовые и кожа заполняют мой нос. Он поднимает руку и обнимает меня за подбородок, проводя большим пальцем по моей нижней губе, прежде чем окунуть подушечку губ мне в рот и провести им по моим зубам. Я поворачиваю голову, когда он наклоняется и шепчет. «Картина пренебрежения: вы росли вдали от отсутствующего отца и поставили перед собой задачу заботиться о своей матери, все время перестраховываясь. Хорошая девочка - до тех пор, пока любопытство не взяло верх, и ты пропустила выпускной бал, потому что была слишком занята отказом от своей девственности ». Я поворачиваюсь к нему лицом, совершенно потрясенный. «Может быть, потому, что вы чувствовали, что он ждал приемлемое количество времени, а не потому, что вас охватила страсть, которую вы так отчаянно жаждете». Мои глаза бегут в сторону, когда он наклоняется, чтобы поймать мой взгляд и держит его - держит меня - заложником, пока мое тело реагирует на него, пульсируя смесью гнева и быстро нарастающего желания, когда он ласкает мое лицо нежной рукой, анализируя мой жизненный выбор в пьесе пьесой. «Вы дрейфовали в подростковом возрасте, играя роль ответственного взрослого в своем доме, и намеренно провалили выпускной экзамен, поставив вас на третье место в выпускном классе средней школы Торрингтона. Либо для того, чтобы избежать внимания, чтобы досадить папе и остаться незамеченным из-за вашей безупречной посещаемости и академических похвал, либо чтобы ваша мать не чувствовала себя виноватой, она не могла оплатить обучение в Лиге плюща на случай, если папа не справится. В конце концов, было гораздо безопаснее оставаться незамеченным и использовать ошибки матери как предлог, чтобы не рисковать ». «Достаточно», - рявкаю я. Я вообще не могу отвести взгляд, когда он анализирует мою жизнь, мои решения. Он въезжает, поэтому я прижимаюсь к нему. «Серебряная подкладка? Вы использовали психотический срыв своей матери как причину, чтобы освободиться от родительской роли, но при этом наделили себя способностью сыграть мученика. Что приводит нас сюда. Где вы утверждаете, что находитесь ради матери, но правда в том, что пребывание здесь дало вам спасение . Это дало вам первый настоящий вкус свободы ». Грубый, лишенный моей наготы, он сжимает мое лицо руками. «А теперь ты снова прячешься, потому что рискнуть и по-настоящему жить впервые в жизни оказалось не так, как ты надеялся. Но я вижу тебя, Сесилия. Я понимаю. Ты. Вы продолжаете пытаться отдать себя, свое сердце, свою преданность любому, кто будет иметь это по причинам, которые вы не можете понять, но это так до боли ясно. Твоя мать - эгоистичный нарцисс, твой отец уклонялся от своих обязанностей, ты чувствуешь, что мои братья использовали тебя и бросили тебя, и ты храбро хочешь, пока ты, блядь, умираешь внутри “. Он приподнимает мой подбородок своим толстым пальцем, и по моей щеке бежит одинокая слеза. Я даю ему возможность увидеть это, последнюю часть моей слабости, прежде чем он осторожно смахивает ее большим пальцем. «Тебе грустно и одиноко, ты запираешься в этом доме днем и ночью, и мне плевать, но я знаю, что отчасти виноват. Я обыскал твою жизнь и … Трещина моей ладони о его щеку вызывает болезненное удовлетворение. Он рычит, хватая меня за запястья и прижимая к комоду. Закрыв глаза, я смотрю на него за секунду до того, как он захлопывает меня своим ртом. По его поцелуям примечательно то, что он под кайфом от моей боли, и все, что я сделал, это наградил его своей реакцией, моими гневными слезами. Он любит мою оппозицию и печаль, которую он причиняет этой тяжелой правде - его стремление сбить меня с ног, столь же психологическое, как и стратегическое. Я отрываю рот и с отвращением качаю головой. «Ты сошёл с ума, ты больной ебанутый». «К сожалению, ты тоже», - возражает он, снова овладевая моим ртом так, как я не могу… не хочу убегать. И я целую его в ответ, потому что мое тело никогда не слушает. В конце концов, он прав. Мое сердце умоляло о любви повсюду, не в тех местах, качаясь в любом направлении для дома. Но он хочет не моего сердца. Он намерен уничтожить мой дух. Он поднимает свободную руку, чтобы схватить мое лицо, и я сжимаю его запястья, безуспешно пытаясь оторваться. Он обнажил меня, лишил гордости своей легкой оценкой. Ненавижу, что он так ясно это видит, так ясно видит меня . Или что он сделал. Потому что я больше не та женщина, которой была вчера или даже час назад. Его слова выходят шепотом. «Вы боец. Я дам тебе это. Его губы в дюймах от меня, он смотрит мне в глаза. «Но вы отдаете слишком много за недостаточно. Ты слишком легко доверяешь, потому что всю твою гребаную жизнь был одиноким. «Одинокий король говорит одинокой маленькой девочке». Наши груди все вместе поднимаются и опускаются, когда мы смотрим друг на друга в течение долгих секунд. Впервые в жизни я нахожусь в глубине души, и я больше не хочу найти свой удар, все, что я хочу сделать, это утонуть … в моем враге. Он в порядке. Единственный путь. И как только я это сделаю, пути назад уже не будет. Как будто он чувствует мое решение, когда поднимает руку, чтобы обернуть волосы у меня на затылке вокруг своего кулака, и тянет, обнажая мою шею. Его дыхание проходит за секунду до того, как его полные теплые губы коснутся моего плеча, отхлебывая капли воды. Жадный, он втягивает их в рот, пока я подавляю хныканье на языке. Щелкни нитью, Сесилия. Он неторопливо движется по моей ключице, напиваясь еще, смакуя воду вдоль моего туловища и внизу живота, когда гневные слезы угрожают, и я сдерживаю рыдания. Будучи преисполнен решимости довести это до конца, я вонзаю ногти в его кожу головы, а его горячий рот оставляет след на моей плоти. Он пожирает, покрывая каждый дюйм на своем пути, прежде чем он разделит мои бедра своими ладонями и начнет лизать мою сердцевину. Запихивая его волосы в кулак, я кричу от силы, с которой он сосет, его толстые локоны щекочут мои бедра, прежде чем его язык выскакивает, разделяя меня, точно проникая в мой клитор. И одним уверенным движением его языка я теряю кость, моя спина врезается в комод, когда я запрокидываю голову и начинаю кататься по его лицу. «Черт тебя побери», - я хлопаю его по плечам открытыми ладонями, пока его облизывание увеличивается, прежде чем он вонзит в меня исследующий палец. Он ест меня, его голод подогревается моими криками, когда я молча прижимаюсь к комоду, ручки впиваются мне в спину. Душа болит, мое желание к нему поглощает меня, когда я начинаю бесконтрольно дрожать. Угрожает оргазм, и я отрекаюсь от себя, ненавидя его, ненавидя меня, ненавидя то, что никогда еще не было так чертовски хорошо. «Tu te retiens». Вы боретесь. Это я понимаю. Он переводит взгляд на меня, работая со мной гладкими пальцами. Вид моего влажного тепла, покрывающего его пальцы, зажигает мою кровь. «Je gagnerai». Я одержу победу. Вожделение охватывает меня, когда он тащит меня к ковру, широко раздвигая мои бедра, пока он парит над ним. Молча, он командует мне глазами, опускает голову и начинает второй раунд нападения. По маневру умелых пальцев и еще одного долгого движения клитора я взорваюсь у него во рту. Он окаймляет мое пульсирующее ядро, извлекая каждую частичку моего оргазма подушечками языка. Подняв грудь, он отпускает меня, чтобы я стянула с него пиджак, прежде чем медленно расстегнуть рубашку. С пронзительным взглядом он тянется назад, чтобы вытащить презерватив из своего бумажника, прежде чем бросить его рядом с моей головой, лежащей на ковре. Я бросаю взгляд туда, где он сидит, явная угроза того, куда все идет, если я его не остановлю. Одним этим действием он разорвет все узы, уничтожит нас и все оставшиеся у меня надежды. С его стороны, я угроза, и он хочет, чтобы я ушел, и это способ убедиться, что у меня нет места, нет будущего среди них. Я должен остановить его дальнейшее развитие. Но я этого не делаю. И я не буду. Потому что у меня больше нет причин держаться. А потому , что я наркоман. Обездоленный продукт моего собственного воображения, моего собственного творчества. Нуждающийся.