На этот раз меня удивляет, насколько легко это проверить. Я не буду с этим бороться. Фактически, я принимаю это. Я больше не могу выдерживать такие игры с высокими ставками. А с ним, похоже, у меня не было шанса. Грогги, я ерзаю в постели, морщась от дискомфорта. Я вообще не помню, как заснул, но я лежал среди своей разрушенной комнаты, заполненной только открытыми сумками и недавно купленными чемоданами, которые я заказал на прошлой неделе в рамках подготовки к переезду домой. Я полон решимости не оставлять позади ни одной вещи, потому что, как только я перейду этот порог и выезжаю из ворот, это будет последний раз. Я не ожидал, что Тобиас придет ко мне вчера вечером, и не был разочарован. Насколько я знаю, я играл ди-джея, только раздражая птиц, чье щебетание теперь искажается за дверью. Все еще борясь, я вытираю глаза, пытаясь рассеять туман. Когда я наконец смог держать их открытыми, я лежал в замешательстве от того, как я мертвым сном приземлился в центре моей кровати, моя сложенная одежда не была повреждена. Продолжая бороться, чтобы сообразить, я изо всех сил пытаюсь поднять конечности. Когда мне удается подняться с места, где я находился в коме, я чувствую слабость и снова возвращаюсь в положение на матрасе, чтобы сориентироваться. Что за черт? Через несколько секунд я из-за раздражающего укуса подо мной поднялся, чтобы проверить, нет ли острых предметов. Выйдя с пустым, я беру сотовый телефон на прикроватной тумбочке, чтобы узнать, сколько времени я проспал, а до смены остался всего час. Это если я вернусь к работе. А я нет. Вместо этого я отправляю своему руководителю электронное письмо, на составление которого у меня уходит минуты, а не секунды из-за затуманенного зрения. Я не войду. Ни сегодня, ни когда-либо. Я даже не буду предупреждать отца о досрочном отъезде, потому что не должен ему никаких объяснений. Мне всего несколько недель не хватает до того, чтобы выполнить свое обязательство по нашему соглашению, и той лояльности, которую я имел к нему, больше не существует. К черту его. К черту их всех. С этого момента я освобождаюсь досрочно. Нормальность звучит здесь просто персиково, мягко и блаженно. Решив вернуться домой к ночи, я снова пытаюсь подняться и застонал от отчаяния. «Что на самом деле за хуйня?» Я несколько раз моргаю, пытаясь удержать меня от силы тяжести. Я никогда в жизни не чувствовал себя так уставшим. Пытаясь встать, я отшатываюсь и, опираясь руками на матрас, чувствую похмелье, хотя прошлой ночью у меня не было ни капли питья. Это иронично, потому что нет лучшего времени, чтобы побаловать себя, чем когда ваши бывшие парни кажутся кровожадными феями после месяцев душераздирающего отсутствия, разоряющего вас, когда вы заявляете о своей любви к их брату. “Ха!” Я никому не кричу из-за полного безумия всего этого. О, истории, которые я никогда не смогу рассказать. Кто, черт возьми, в это поверит? Мне тяжело, и я это пережил. Но переживу ли я это? Это решение мне придется принять позже. Решив не сломаться полностью, пока не окажусь в окрестностях Атланты, я снова пытаюсь рассеять туман. Я, должно быть, потерял сознание, складывая белье, эмоционально истощенный. Но, судя по всему, между упаковкой и пристальным взглядом на стены мне удалось сделать достаточно, так что я могу уйти в считанные часы, если потороплюсь. Но это мое тело выдает меня, когда я вынужден сесть, чтобы контролировать свою кружащуюся голову. Прошло много лет с тех пор, как я так крепко спал. И, к счастью, я не могу вспомнить ни одного сна. Решив исправить себя, я замираю, когда чувствую ожог из-за натяжения кожи на моей спине, как раз перед тем, как слышу слабый шорох чего-то позади меня, что-то прикрепленное к нему. И тогда начинается ожог. Когда я снова протягиваю руку к плечу, это движение снова натягивает мою кожу, вызывая распространение дискомфорта. Я ищу пальцами, и мои глаза выпучиваются, когда я чувствую, что к нему прикреплен край скользкой подушечки. Что за херня? Натягивая футболку через голову, я бросаю ее на пол и, ковыляя, направляюсь к своему тщеславию, решив не бросать лицо. Там я обнаружил, что у моих лопаток есть две прокладки. Какого черта! Мне не нужно поднимать их, чтобы узнать, что там, но я должен увидеть это сам. Мне удается дотянуться до края одного из них большим пальцем и медленно отделить его, жирные черные чернила ясно видны в отражении. Крылья ворона. «Боже мой», - выдыхаю я, когда мне удается поднять другую сторону. Пошатываясь, я изучаю безошибочный знак, отрицательно качая головой. Прошлой ночью я не был эмоционально истощен, меня накачали наркотиками и … заклеймили. Фирменный! Отмечено одним из лжецов-садистов, который утверждал, что любит меня. Моя первая мысль - Доминик, но Шон был так же зол, так же обижен, может быть, даже больше. Это мое наказание? Или это демонстрация того, насколько они властны надо мной? Тобиас никогда бы не отнял у меня выбора. Он слишком уравновешенный, менее эмоциональный. Он не стал бы так поступать со мной, особенно после того, как обманул меня. Или он? «Я могу быть злодеем, в которого ты влюбился, но это не делает меня злодеем». Я бы не стал упускать из виду никого из них на данном этапе. Но это имеет смысл только для того, кто думает, что ему есть что доказывать. Кто, черт возьми, на самом деле считает, что я владею им? Поистине владеет мной достаточно, чтобы пометить меня как свою собственность. Это не только больно, но и противозаконно. Но кого я обманываю? Я пригласил этих преступников в свою жизнь, между ног и в свое сердце, и они, блядь, заклеймили меня. Постоянная метка - очень заметная и стойкая метка. Я чертовски уверен, что у него должен был быть выбор. И почему? Значит, я больше не могу прятаться за своими секретами? Я все еще ничего не знаю. Не достаточно, чтобы обвинить кого-либо из них, на самом деле. Все это время я на цыпочках обходил их границы, достаточно уважал их, чтобы не заходить слишком далеко, слишком сильно, и для чего? Я, должно быть, задремала, когда собирала вещи, и тогда они меня вставили , накачали наркотиками . Они пришли, как воры, какими они являются под покровом ночи, и отметили меня, пометили меня: ярлык, который кричит одно и только одно - мое. Это неправда. Этого не может быть. Я изучаю татуировку на спине, не веря, что это моя реальность. И мне так надоело. Так чертовски сделано. Закончено с вопросами, с борьбой, с пониманием, с тайной. Я так охрененно задумываюсь, жду ответов, вечно болтаясь в темноте. Я просто … закончил. И сегодня вечером, когда луна поднимется высоко в небе, я собираюсь объявить гребаную войну. Из-за пузырящейся металлической двери раздается бас, раздается громкий смех. Они все здесь. Бездумно тусуюсь, пока я стою заметной женщиной, полностью брошенной на волю на острове гнева и горечи. Я поднимаю первую бутылку и бросаю ее, попадая в цель, когда она разбивается о дверь. Музыка щелкает, и второй взлетает в воздух, разбиваясь вдребезги у подножия двери. Тайлер первым входит в вестибюль. Я вижу, как его губы шевелятся от его доклада, когда одна из металлических дверей медленно поднимается, и я швыряю в нее еще одну бутылку. «Господи, черт», - говорит Шон, вздрагивая, когда в него попадает какой-то стакан, когда я швыряю еще и еще. Его глаза вспыхивают от гнева, когда он оценивает ущерб, который я уже нанес. Все их шины спущены. Сегодня за мной никто не будет следить. Сюрреалистично видеть, как они все стоят и таращатся на меня, как будто я сошла с ума. Джереми, Тайлер, Доминик, Шон, Рассел, даже Лейла, которая привидела меня вместе с остальными, но теперь смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Так долго мне казалось, что я представляю свое время среди них. Но вся банда здесь и еще несколько человек, которых я не ожидал увидеть. У некоторых есть татуировки, похожие на ту, что я сейчас ношу, одна из них смотрит на Доминика, который выбрасывает косяк, осматривая повреждения на своей парковке. Шон делает неуверенный шаг вперед, и мои глаза встречаются с Домиником позади него. Его черты лица бесстрастны, когда он смотрит на меня. Не могу поверить, что позволил себе окунуться в этих лжецов, этих воров-манипуляторов, которые украли меня у меня самого. «Сесилия», - говорит Лейла напряженным голосом. «Детка, что происходит?» Она обращает свой взгляд на Шона и Доминика. «Что вы, придурки, делали?» «Не беспокойся», - пренебрежительно ругаю я. «Не делай вид, что мне наплевать сейчас». «Вы знаете, у меня не было выбора». «О, чушь собачья», - я смотрю на нее. «У тебя был выбор. Вы их выбрали. И угадай что? Вы их заслуживаете ». В ее голубых глазах отчетливо видна вина. “Мне жаль.” “Сохрани это. Вы все высказали свою точку зрения. Думаю, пора сделать свой собственный ». Я поднимаю пятигаллонную банку и добавляю остатки содержимого в лужу передо мной. «Какого хрена ты делаешь?» - спрашивает Шон, делая шаг вперед, когда я поднимаю бутылку другого типа, тряпка внутри которой пропитана. «Иисус Христос», - говорит Тайлер, вытаращив глаза. «Сесилия, что ты, черт возьми, делаешь?» “Кто это сделал!?” Я злюсь, когда Шон приближается ко мне. «Сделай еще шаг, прежде чем я получу свой ответ, и я зажгу его, и мы все увидим, где он приземлится. Бля, не дави на меня, Шон! » «Положи это», - лает он, когда я пытаюсь игнорировать его вид и то, что он делает со мной. Увидеть их снова - это сюрреалистично. Но я слишком долго был дураком. «Кто это со мной сделал !?» Я кричу, больше не в силах хранить нашу тайну. Больше не могу скрыть того, что было сделано. «Это то, что вы считаете верностью? Ты хочешь меня? Ну вот и я! Вы хотите крайностей? Вы хотите преданности. Поверьте мне. Я посвящен этому. И я учился у лучших. Бля, проверь меня. Я вызывающе поднимаю подбородок. «Говори, и ты можешь прийти и получить свой гребаный приз». Я бью один из Zippos, который украл у Шона, когда мы были вместе, и он дернулся в ответ.