Чужак легко вскочил и вышел из палатки. Через минуту вернулся в сопровождении двух хмурых воинов. Снова сел на свой стульчик и продолжил: – Они станут тебя бить… Неожиданно твердый кулак одного их хмурых пребольно врезался в живот. Я думал – тот удар в лесу – верх боли. Я ошибался. – И бить… Второй, зашедший мне за спину, саданул по почкам. От боли, от неожиданности, от полного мочевого пузыря – я почувствовал, как по бедрам потекла теплая жидкость. И это была не кровь. Только не закричать! Я до хруста сжал зубы. Если бы взглядом можно было убивать, в шатре стало бы на три трупа больше… Ненависть, вспыхнувшая во мне, как ни странно, позволила легче пережить следующие побои. Следопыт усмехнулся, глядя на мой позор, и почти равнодушно сказал: – Они позабавятся еще немного. А потом я приглашу сюда командира Сократора. Пока ты станешь правдиво отвечать на его вопросы, бить тебя не станут. Я понятно объяснил? Первый, скалясь, очередной раз въехал по печени и поднял мою голову за волосы. – Ты понял? – любезно прошипел сзади второй. – Вы все сдохнете, – геройски прохрипел я и тут же получил еще. Ярость спасала плохо. Страх и боль вырвали стон из-за разбитых губ. – Значит, в лесу все-таки сидит старший брат, – засмеялся следопыт. – Продолжайте… Возле поселка моего отца Крушинка обзавелась омутом. Детьми, когда летняя жара выгоняла нас из окрестных лесов, мы прыгали в него с ветвей склоняющихся к реке деревьев. Пробивали ногами поверхность и вниз до самого дна. И темная лесная вода забивала нос, пряталась в ушах и щекотала веки… Я вынырнул, натужно вздохнул и разлепил глаза. – Скоты, не смейте портить мне шатер, – взревел четвертый мой ночной гость. – Простите, командир, – смиренно склонил голову второй и бросил под ноги опустевшее ведро. – Он заговорил? – властно вопросил командир вытянувшегося у полога шатра главного моего мучителя. – Ждем вас, – неопределенно, глядя куда-то над плечом огромного увешанного железом воина, выдохнул тот. – Обязательно было доводить его… – Сократор кивнул на мои штаны. – Ругался, – радостно улыбаясь, выпалил первый. – Кретины! – почти натурально огорчился предводитель. – Вот как теперь я покажу его Мирославу? Покачав головой, здоровяк подошел ко мне и сложил руки на груди. – Малыш ты как? Мне было плохо. Все тело болело. Но пока этот прикидывался добрым, меня не били. Одно это уже примиряло меня с его существованием. – Как твое имя? – Арч, – свернувшаяся кровь слепила губы, так что речь вышла не особо внятной. – Что он сказал, быдло? – рявкнул бугай на второго. – Кажется, его зовут Арх, командир. – Что ты делал в лесу, Арх? – Смотрел на лагерь, – снова признался я. – Зачем? – Мне было любопытно. Лесовик слегка улыбнулся и опустил глаза в пол. – Почему ты был вооружен? – В этом лесу не ходят без оружия. – Чем же так опасен этот лес? – Хозяева леса не любят чужих. Я не солгал ни разу. Но Сократор почувствовал недосказанность. – Ты живешь в этой деревне? Скажи, кто из жителей твои родственники? Кто тебя может узнать? – Я приехал из Ростока. Воин повернулся ко мне спиной и обменялся взглядами со следопытом. – Он не хочет говорить правду, – неожиданно зло выдохнул командир. – Продолжайте. Любопытный ветерок лишь слабо шевельнул волосы, когда здоровяк вышел. Следопыт взмахом руки остановил замахнувшихся было палачей. – Идите отдыхать, – жестко приказал он. – Утром мы снимаем лагерь. И пришлите себе замену. Истязатели торопливо выскочили на улицу, а следопыт вытащил из сапога мой нож и скользнул ко мне. – Теперь Сократор меня не поймет. А мне это совсем не нравится. Клянусь Всеблагим, ты мне за это ответишь! Он поддел застежки моей рубашки на животе и неторопливо повел остро отточенное лезвие к шее. Ветер открывающегося полога шатра заставил трепетать пламя факелов – вошел новый палач. Но чужак и не думал отвлекаться. Нож легко взрезал кожу на моей груди. Черта за чертой – кровь тонкими струйками сбегала мне на штаны. Наконец, он положил ладонь на мою изрезанную грудь, резко придавил и провернул руку. Чудовищная, неудержимая, словно лавина, волна боли третий раз за ночь вышвырнула мое сознание из покинутого богами мира. Очнулся от жажды. Купола провощенной ткани надо мной уже не было, и ласковое весеннее солнце вовсю жарило исходящую паром землю. Влажный ветер от леса силился помочь, да только ничего у него не выходило. Рук я уже не чувствовал. Губы окончательно слиплись, и при малейшей попытке их раздвинуть голову простреливало болью. На груди – сплошная корка запекшейся крови… И пахло от меня так, словно ночь провел в выгребной яме, а не в шатре командира посольской охраны. От лагеря остались лишь вкопанные жерди – опоры для палаток да черные пятна кострищ. Дружинники седлали лошадей. – Воды, – собрав остатки сил, зажмурившись от вспышки в глазах, выкрикнул я. Некоторые проходили совсем рядом, косились на меня, и ни один не потянулся за флягой. – Воды! Один из прохожих хмыкнул, подошел и, секунду повозившись с гульфиком, помочился мне на сапоги. – На тебе водицы, заморыш, – с совершенно счастливой мордой выдохнул он мне в лицо. – Смотри не захлебнись. Часть охранников уже сидела на лошадях. Слуги складывали мешки с припасами на телеги. Отряд готовился выступать. На невысокой, необычайно лохматой лошадке подъехал следопыт. Долго смотрел на меня, прикрывшись от солнца. Потом вытащил наполненный жидкостью кожаный мешок из седельной сумки и сунул горлышко мне между губ. В рот полилась слегка подсоленная студеная вода. – Ты случайно не родственник ростокскому князю? – щурясь, спросил лесовик, убирая бурдюк на место. – Нет, – дергать головой было больно. Пришлось говорить. – Жаль. Коняшка вяло обмахивалась длинным неопрятным хвостом от первых проснувшихся мух и переступала с ноги на ногу. Следопыт выпрямился в седле и, сложив руки на груди, смотрел куда-то вдаль, над головами суетящихся слуг. – Жа-а-аль, – протянул он еще раз. – Знатный был бы повод… Воины построились двумя колоннами. Телеги начали выкатываться на дорогу между ними. – Что-то твой старший брат запаздывает. – У меня нет братьев. – Жаль, – резко выдохнул он и подобрал узду. – Ну, тогда – прощай, человечек из леса. Задорно гикнув, следопыт сорвал лохматого конька с места. По широкой дуге он объехал готовый к маршу отряд и скрылся на опушке леса. Пыль, поднятая его рывком, еще не успела осесть, как подъехал Сократор в сопровождении пары хорошо знакомых мне палачей. Спустя минуту к ним присоединился четвертый – нарядно разодетый мужик на тонконогой, нервной кобылке. – Это и есть ваш лазутчик? – брезгливо поморщившись, процедил он.