Он начинает идти ко мне, но мой стражник поднимает руку, чтобы его остановить. – Послание Ее Величеству вручу я. Гиффорд склоняет голову. – Конечно. Порывшись в кисете, висящем у него на бедре, он достает золотой цилиндр и передает его мне. Мой стражник открывает цилиндр, вынимает письмо и, подозрительно оглядев, передает мне. – Благодарю, – тихо говорю я, и он делает шаг назад. На меня смотрит металлическая восковая печать в виде колокола – моего колокола. Пергамент толстый, однако короче, чем я ожидала. Разворачиваю его, чтобы прочесть, и с каждым нацарапанным словом моя спина напрягается, губы сжимаются с такой силой, что наверняка побелели. Не осознавая своих действий, я сминаю письмо в кулаке. – Ваше Величество? Не знаю, кто из моих стрекочущих сверчков говорит, и мне плевать. Я встаю и слишком сильно отпихиваю кресло назад. Ножки его скрипят по раскрашенному полу, белая краска отслаивается, оставив за собой полоску золота. Я еще сильнее сжимаю в кулаке письмо. – Моя царица? Продолжая всех их игнорировать, я выхожу из комнаты. Стражники спешат нагнать меня, когда я оставляю за спиной озадаченных зрителей. По пути наверх продолжаю сжимать руку, и мне в ладонь впиваются толстые острые края бумаги. Только оказавшись в своих покоях и захлопнув за собой дверь, я наконец разжимаю кулак и бросаю клятое письмо в горящий камин. Вместе с тем, сквозь стиснутые зубы, издаю крик разочарования. Положив руки на каминную доску, я смотрю на пламя, смотрю, как горят слова, желая сжечь и руку, что написала их пером. – Что случилось? Я не поворачиваюсь, даже не моргаю. Жар от пламени затуманивает мне взор, но я продолжаю смотреть, как письмо обращается в пепел. Джео подходит ко мне и робко кладет руку на спину. – Что произошло, любовь моя? – Любовь, – со злостью проговариваю я и, повернувшись, отшатываюсь от него. – Джео, ты не любишь меня. Ты – мой царский наложник. Шлюха, которой я плачу. Не выслуживайся передо мной своей красивой ложью. Он опускает руку, и на его лице появляется обида. Хотела бы я видеть ее дольше. Хотела бы распространить эту боль, заставить всех страдать так же, как я страдаю в этой жизни. – Хорошо, – говорит он, его рыжие волосы мерцают в свете камина, а усыпанное веснушками лицо красное от гнева и смущения. – Что случилось, царица Малина? – нарочито повторяет он вопрос. – Хочешь знать, что случилось? – огрызаюсь я. – Каждый мерзавец, который приставал к девице и крал ее целомудрие. Каждый подонок, который родился и осквернил родословное древо. Каждый мужчина, который получал власть за счет женщин. Джео сводит густые рыжие брови. – Я не понимаю. – Он обрюхатил одну из своих шлюх! – кричу я, лед вокруг моего самообладания разбивается вдребезги. Он с изумлением на меня смотрит. – Тиндалл? – Разумеется, Тиндалл, – сверкая глазами, с яростью выплевываю я. – Кто еще? Наложник открывает рот, но тут же закрывает, прежде чем успевает заговорить. Рядом с нами огонь продолжает потрескивать, поглощая письмо, которое я ему скормила. – Выкладывай, Джео. – Ну, это просто… – Он проводит руками по своей белой тунике, словно хочет сгладить то, что собирается сказать. – Я думал, это он бесплоден. Я стискиваю зубы, смотря на него таким холодным взглядом, что тот мог бы посоперничать с бурями Шестого царства. Джео повезло. Если бы в моих венах текла магия, я бы убила его на месте за то, что он дерзнул сказать мне такие слова. – Значит, это моя вина, что у меня нет ребенка? – Мой голос настолько низкий, что, без сомнений, просачивается вглубь земли и проникает прямиком в ад. Раскаяние Джео меня нисколько не смягчает. – Моя царица, я вовсе не это хотел сказать. – Выметайся. Он отшатывается, вытаращив голубые глаза. – Малина… – Сегодня твои услуги мне не понадобятся, Джео. Уходи. Отвернувшись, я снова смотрю на огонь и его демоническую мощь, смотрю, как языки пламени облизывают и превращают все в пепел. Я слышу, как выходит и закрывает за собой дверь Джео, и только тогда громко вздыхаю. Я ждала от Тиндалла гнева и тонкого хода, как только он поймет, что я пытаюсь отобрать у него Шестое царство. Ждала проклятый богами отклик за все мои тяжкие труды по свержению его власти. Но нет. Все это он обошел вниманием, словно я бездействовала. Словно тайная государственная измена, которую я совершила, не имеет никакого значения, и ни один из моих ходов не стоит его внимания. Он даже не удостоил меня угрозами. Вместо того он дал мне наказ официально объявить о беременности, а потом закрыться в своих покоях на следующие шесть месяцев. Когда я выйду, на моих руках будет ребенок. Я выйду с чужим младенцем. Ребенком его шлюхи, выдаваемом за принца или принцессу. Его словами: «Ты сделаешь это и наконец-то исполнишь свой супружеский долг, и я смогу заявить о законном наследнике». Глаза жжет, но я не моргаю. Сейчас в моих зрачках отражается пламя камина. Я осознаю истинную угрозу. Не остается сомнений: Тиндалл знает, что я тут проворачиваю, но он собирается связать меня своим бастардом. Ты выполнишь мой наказ или больше не будешь мне выгодна в качестве супруги. Выгодна. Вот и все, что имело для него значение: выгодна я ему или нет. Я даже не замечаю, что опускаю руку на живот, что ногти впиваются в плоть. Плоскость, скрывающую бесплодную утробу. Если он искренне верит, что я когда-нибудь приму ребенка его шлюхи и выдам его за своего, тогда он вовсе меня не знает. Нет, если я не могу иметь детей, тогда и он не может. Я вырву Хайбелл из его рук и разгромлю его надежды на наследника. В конце концов, он первым со мной это сделал. Глава 9 Аурен Меня будят визги и вопли. Приоткрыв один глаз, я смотрю на застекленные балконные двери. Вчера перед сном я забыла задернуть занавески, потому в комнату проникают слабые лучи рассвета, цвет которых напоминает порцию сливок, вылившихся за жестяной купол рассвета. Снова услышав лай, я сажусь и вылезаю из постели, просовываю ноги в тапочки и надеваю халат, оставленный мною на подлокотнике кресла. Я бреду к балкону, и мои ладони покрывают ручку золотом, как только я ее касаюсь. Когда я выхожу на балкон, меня приветствует холодный утренний ветерок, развевающий распущенные волосы. Землю покрывает легкая корочка снега, а за мной, когда подхожу к перилам и смотрю вниз, тянутся следы. Шум исходит от своры взбудораженных собак, кусающих друг друга и бегающих кругами в деревянном загоне, пристроенном к небольшому каменному зданию. Я смотрю, как они катаются по снегу, высунув языки, тявкают и прыгают, и мои губы приподнимаются в улыбке. Там внизу с ними двое мужчин, одетых в такие густые меха, что меня удивляет, как их не качает из стороны в стороны. Один из мужчин скрывается в строении, которое я принимаю за псарню, и спустя несколько секунд выходит, волоча за собой собачью упряжку. Услышав свист, лохматые псы мчат к нему, виляя хвостами, пока он подцепляет их к саням. Увидев, как второй мужчина загружает назад стрелы и клинки, я понимаю, что это охотничья стая. Как только все собаки оказываются пристегнутыми, в воздухе проносится еще один пронзительный свист, и оба дрессировщика встают на подножки. Собаки тут же срываются с места. Собачья упряжка направляется к стоящим на страже за замком горам, и я наблюдаю за ними, пока они не исчезают из виду.