— Идите, идите. Я подожду. Ожидание затягивается, и собравшиеся начинают роптать. Когда речь уже заходит о физическом наказании слишком умного собрата, дверь открывается и торжествующий чиновник вкатывается обратно за стол. — Мы посовещались и решили, что выход есть. Вы везете за границу красную материю, бахрому и кисти — всё это разрешено к вывозу и может быть куплено, например, в салоне ритуальных услуг. Покупаете в кооперативном ларьке майку со стилизованным гербом и надписью Перестройка — она не только разрешена, но даже рекомендована к вывозу за пределы СССР. Можете надеть ее на себя. Ну а древко с наконечником, так и быть мы разрешим вывезти как спортивный снаряд — копье. Если конечно, представите справку о наличии спортивного разряда по его метанию. На земле предков Вы всё это сшиваете, собираете и получаете прекрасный и недорогой государственный флаг СССР. Прекрасный сувенир и память о Родине. Народ попискивает и повизгивает от полученного удовольствия в кулачки. Время потрачено совсем незря. — Следующий! Следующий слезно молит о стареньких тарелках с цветочками. — Это на усмотрение дежурного сотрудника. — Ой, извините, а Вы не сотрудник? — Сотрудник, но тому виднее… Моя задача — отвечать на вопросы, а не разбираться с тарелками. — Следующий! — Извините, пожалуйста! Сегодня четырнадцатого, а пятнадцатого обещали изменение в списках разрешенного… Может Вы нас просветите? Чиновник делает дикие глаза и изображая великое неведение объясняет, что до пятнадцатого никто ничего не знает и знать не может, ибо это великая тайна есть. Страшная! Государственная! — Уважаемый! Я уезжаю в час сорок пять пятнадцатого! — Значит Вам уже будет можно. — Можно, что? — Там Вам объяснят! Привезите с собой всё, а то что окажется нельзя — оставьте провожающим! — Большое спасибо! В коридорчике шум, шепоток После пятнадцатого всё можно! Всё разрешат! Перестройка! Процесс пошел! Женщины потащили мужей в магазины скупать нечто разрешенное, мужики повздыхали и решили, что скорее всего под эту лавочку запретят даже то, что ещё можно четырнадцатого. Мы не стали встревать в дискуссию, вышли на свежий воздух и поехали обратно в аэропорт. * * * Ночью в эмигрантском крыле здания аэровокзала началась суматоха, шевеление, выстраивание забитых чемоданами и баулами тележек в змеящиеся очереди перед таможенными контролерами. Зал наполнился шуршанием шин, приглушенными голосами… — К бабам, к бабам не становись, идиот! Вон, приличный молодой человек… кажется… — Слушай, давай к этим девушкам, что-то мужики больно неприветливые… В одной группке, как сообщили по большому секрету, находился нанятый за приличное вознаграждение эктросенс, гарантировавший девяносто процентов успеха при преодолении таможенного барьера. Прикрыв глаза обвисшими полями широкополой велюровой шляпы он сумрачно вглядывался в контролеров, долго шевелил длинными нервными пальцами… Наконец закрыл глаза и указал на крайнюю стойку. Опекаемые им беглецы покатили тачки к указанному, покрытому жестью прилавку, увенчаному досмотровой рентгеновской камерой. Но не тут то было, за пальцами экстрасенса внимательно наблюдали не они одни. Наперерез рванули сразу несколько тележечных групп, оттеснили везунчиков, заняли места перед ними. Разгорелся спор, тональность злых голосов повысилась до визга, и дело грозило перейти в рукопашную. На шум свары вышел из-за барьера старший смены. — В чем дело, граждане? Не волнуйтесь, все сдадите багаж. Успеете. Времени ещё много — вся ночь впереди. Вот, кстати, открылся новый пост, прошу Вас. — Взялся за обрезиненную рукоятку тачки и подтолкнул к абсолютно пустому, без всякого намека на очередь прилавку. Экстрасенс вздохнул и пожал плечами, мол против судьбы не пойдешь. Семья уныло побрела за тележкой, не смея вмешаться и изменить роковой фатум. Весь парадокс заключился в том, что наибольшее число пререканий, недовольных и обиженных оказалось как раз среди клиентов вычисленной великим магом и прорицателем стойки, а вот оттесненное от неё семейство оказалось досмотрено быстро и без существенных потерь. Рядом с нами расположилась семья, которой, по их заверениям, уже любой досмотр был нипочем, столько они бедные натренировались. Готовясь к прохождению таможни сын с невесткой, в порядке психологического тренинга, упросили отставника тестя напялить старенький мундирчик майора железнодорожных войск и изображать бдительного контролера, честно и добросовестно шмонать чемоданы и баулы в поисках недозволенного. Добросовестный старикан принципиально отнесся к порученному делу и так наловчился, что на пятой тренировке вычислил стопроцентно все припрятанные семьей запасы лекарств, колбасы, сигарет, лишнюю баночку черной икорки и дипломы молодежи о высшем образовании, также вроде бы запрещенные к вывозу в чужедальние страны. Старик крепко вошел в роль и на реальном досмотре всё порывался помогать таможенникам оберегать народное добро, те, к счастью семьи, поспешили досадливо отмахнуться от столь неожиданных услуг, а жаль, обнаружили бы мнооого интересного. Уже в Риме мы вновь повстречали занятное семейство. Их старичок гордо сообщил нашему деду, что неожиданно для всех вывез в боковом кармане пиджачка пару тысяч четвертаками и червонцами. Он так достал таможенников предложениями своих услуг, что те даже формально не стали досматривать ни чемоданы чудаковатого старичка, ни его самого. Невольную контрабанду обнаружили только в Венской гостинице, перед отходом ко сну. Оказалось, что это накопленные по-немногу, за много-много лет стариковские пенсионные накопления, снятые со сберкнижки и благополучно забытые в пылу тренировочных заплывов. Австрийские банки, к счастью, еще меняли советскую валюту по какому-то невероятному курсу, кажется рубль за шиллинг, раз в десять ниже чем советские официальные туристы в Дунава Банке. Ну да и то слава Богу. К утру просмотренный багаж оказался сложенным за незримой чертой границы, а эммигранты вновь расселись по креслам, стульчикам и раскладушкам. Снова завязались разговоры, рассказы о великих прорывателях границы… Особенно запомнился один… Из южного города собирался уезжать деловой кооператор, ушлый, тертый от природы и благотворного влияния окружающей соцдействительности. Начинал сей деятель со строительного техникума, мечтал о великих стройках, но проработав пару лет прорабом поумерил пыл и нашел более достойное применению молодому задору. В общем к рукам кое-что прилипало. Перестройку сей герой встретил на ура, мгновенно соорентировавшись записался в её прорабы, открыл кооперативчик, но взглянув лишь однажды ненароком в серо-оловянные глаза сотрудников компетентных органов понял, что пришла пора срочно линять. Неудивительно! Стоит только представить огромный, нависший над тобой орган с проницательными оловяными глазами и в форменной фуражке… Чертовщина конечно, хотя с другой стороны — официально узаконенный идиотизм, но видать беднягу до смерти напугало сие страшное видение. Деньги у прораба водились и не малые. Но кому они там нужны, советские-то? Переводить в доллары и везти с собой зелененькие — очень опасно, хоть прямо заказывай у КГБ охрану. Но не мышам же оставлять нажитое! Решил страдалец прикупить камушки на вывоз. Вопрос — как их вытащить из страны? Если таможня застукает с подобным грузом, то романтическое путешествие в глубину сибирских руд или на лесоповал стопроцентно гарантировано. За соотвествующее вознаграждение кооператор нанял ушлого, но прозябающего до поры до времени на инженерной зарплате физика-теоретика. Тот подошёл к решению поставленной задачи творчески, как Ландау с Лифшицем учили, прежде всего определил краевые условия — Родные пределы, параметры и константы — милиция довольно глупа, но натаскана и своего постарается не упустить. Ассимптотику — клиента наверняка ведут, но до времени отпускают на вольной веревочке, давая возможность поднакопить жирка, заполучить камушки, а тогда уже повязать тепленького. Решение напрашивалось одно, самому сделать первый ход, навязать врагу собственную тактику и стратегию с матом в эндшпиле. — Дурак! Нужен настоящий, проверенный, идеологически выдержанный дурак. — Возопил теоретик хлопнув себя кулаком по лбу на манер ньютонового яблочка. — Нам нужен подходящий дурак, нетривиальный, принципиальный и вмеру мужественный. Желательно с партбилетом и уж совсем хорошо бы заиметь своего, из евреев. Сказано — сделано. Кооператор план одобрил и выплатил аванс, остаток отдал единственному посвященному в суть дела человеку, братишке. Невыездному по неким личным соображениям. Тот обязался выплатить автору плана остаток гонорара только в случае полного успеха. Всё прошло как по маслу. Дурак свое дело сделал наилучшим образом. В ОВИРЕ проблем не возникло, все документы подписывал сам старшой начальник, скромно затеняя блестящие от радостного охотничьего азарта глазенки ресницами. Все штампики поставил, подписал. До скорого, говорит, свидания уважаемый гражданин. Дальше как водится у евреев — билеты, багаж, валюта, аэропорт, досмотр… В таможне его уже ждали, разве что плакатик кумачовый приветственный не вывесили. Все действующие официальные лица оказались в сборе и развернули действие по заранее намеченному сценарию. Благодаря дураку органы наперед четко знали, что, где, когда и в чем повезёт беглец. Дураку, естественно совершенно случайно, позволили услышать страшную тайну, нечто такое, что всю ночь бедный промучался без сна в потной скомканной постели. Выходил, бедолага, в пижаме и тапочках на балкон, мусолил папироски, кряхтел, пыхтел, решал вечный россейский вопрос Стучать иль не стучать?. Думал, между прочим и о том, что со стороны эти его метания очень напоминают мучительные раздумия кинематографических героев и полны драматизма. Возможно в будущем поставят об этой ночке фильм. Для воспитания на патриотическом примере неразумной молодежи. Вроде Семнадцати мгновений. Отличный жизненный патриотический матерьяльчик, со вступительным словом чекисткого, усталого начальника. На утро вместо работы дурачок побежал стучать. Там его, естественно, приветили, обласкали и похвалили. Назвали истинным патриотом и партийцем. Так растрогали, что аж слезы покатились чистыми ручейками по плохо выбритым от волнения щечкам. Докладывал дурашка прерывающимся голоском, сбиваясь: — Всю ночь не спал… рассвета дождаться не мог. С утра — сразу к вам. — Не надо так волноваться, дорогой ты наш, настоящий советский человек. — Подоброму басил в ответ начальник. — Позвонил бы, и спатки, со спокойной совестью. Вот и на работу не пошел… Ну этот вопрос мы сейчас решим, не волнуйся. Ты где говоришь работаешь? Начальство выслушало, подцепило рукой телефонную трубку, набрало номер. — Тихонович? Это Васильев беспокоит… Да, родной, именно тот. Нет, нет, по пустякам не звоню… Хорошо, что сразу не узнал… Богатым буду.. — Заговорщицки помигнул дурачку. — Тут такое дело… Сейчас у нас твой работник находится… Знаешь такого? Что? Работал? Увольнять собрался? Прохиндей… лодырь… пьяница… из партии гнать? Гора компромата… Почему звоню? — Игриво помахивая трубкой, начальство между делом ставило в известность о содержании разговора несчастного стукача. Барину смешно до слез, а тому всё становилось более и более неуютно, холодно, мокро, липко по телу… под бельишком… в паху… под мышками… Вдруг дико захотелось вернуться во вчера, забыть всё ненароком услышанное, нырнуть в теплую постельку и рвануть с утречка на опостылевшую работу. Впрочем, разговор наконец принял совершенно иную, благоприятную тональность. — Увольнять! — Заорал, от шеи к лысине заливаясь жарким багрянцем, чекист. — Я тебе уволю! Не позволю обижать хорошего, настоящего советского человека и патриота. Не дам! Для того и стоят органы! Трубка вновь отчаянно забубнила, заскулила, неразбочиво затявкала. — Что? Что? Ах спутал, маленько! Фамилия распростараненная… О, передовик… Идейно выдержанный… Ударник… Повысить собрался… Это дело другое. Вот и выставь ему сегодня восьмерочку, да тихо, без шума. Твой человек сегодня у меня поработает… Понятно? Прекрасно… Физкультпривет жене. — Вот как все хорошо уладилось. — Сообщил потирая сухонькие ладошки начальник мокрому словно мышь новобранцу тихушного фронта. — Вот тебе друг-ситный телефончик, запиши, а еще лучше — запомни. Бегать сюда больше не следует. Чуть, что не нашенское увидишь, услышишь, прочитаешь — немедленно звони. Ну, а мы всегда поддержим, поможем, для того и поставлены товарищем Феликсом Эдмундовичем Дзержинским. Так с тех пор и стоим на страже страны. Радостный и счастливый засланный казачок убыл домой и заснул, дурашка, с полной подушкой радостных и наивных идеологически выдержанных мыслишек и снов. Как праведник… Не успела за добровольным внештатным помощником закрыться дубовая дверь учереждения как началась оперативная разработка полученного материала. С другой стороны Теоретик вовремя подбросил информацию разным болтливым персонам, и основной донос получил весомое подтверждение из других источников. Наживка была умело заброшена и оказалась заглотана с радостью и чувством полного удовлетворения. В день отьезда деловой кооператор широким жестом оставил вдруг все кроме одного, набитые импортными шмотками, чемоданы ошалевшим от удивления и радости родственникам и друзьям. Закинул на плечо кожанную дорожную сумку, взял в одну руку единственный чемодан, в другую атташе кейс и в нарушение всех эмигрантских традиций убыл вместе с сопровождающими в Москву на самолете. Сдавать багаж ему не было нужды, а посему и появился сей счастливчик на досмотре прямо перед рейсом, бодро насвистывая популярный советский шлягер Не кочегары мы не плотники… Томожня оказалась стопроцентно готова к досмотру клиента. У стойки выстроилася бдительная троица — старший смены, женщина, прикомандированная из органов и молодой стажер, совершенно случайно прискакавшый в тот день из молодежной газеты для написания статьи о геройских буднях таможни. — Контрабанда? Наркотики? Недозволенные вложения? Валюта…. Драгоценности не указанные в декларации? Что незаконного везем, молодой человек? — Отодвигая бедром в сторну ошарашенного старшего выпалила скороговоркой униформенная мадам, навалясь широкой грудью на коричневый кожаный чемодан. — Ну, что вы, уважаемая! Ничего такого… Разве же я могу себе позволить! — И посмотрел подлец нагло, до ужаса лживыми зелеными глазками в лицо законспирированному товарищу чекистке. — Откройте нам ваш чемоданчик, пожалуйста. — Ласково проворковала дама. — О, пожалуйста, пожалуйста… — Досматриваемый начал шустро отщелкивать замочки атташе. — Нет! Этот! — Хором поправили его все трое, указав перстами на чемодан. «Сработало!» - мысленно завопил прорыватель границы, но внешне не подал виду. — Конечно, конечно! Только вот найду ключик… где же он задевался? — Ищите хорошо молодой человек, а то вскрывать прийдется, попортим импортное добро. — Напутствовал старшой. Несчастный беглец опустил глаза долу, изображая полную расстерянность, неуверенно, словно слепой огладил кожаный бок, вздохнул, залез в портмоне, выудил маленький несерьезный ключик и вставил в никелированный замочек. Взглянул на провожающих, на таможенников заранее прося прощение за возможный конфуз. Среди провожающих пронесся шепоток, кто-то заранее соболезнуя охнул, кто-то любопытствуя из задних рядов вытянул шею, кто не сдержал радостного злорадства Ага! Попался голубчик! Ну так тебе и надо. Не будь умнее всех! Кожаная пупырчатая крышка медленно откинулась бесстыдно обнажая содержимое для всеобщего обозрения. Таможенная братия сгрудилась вокруг вскрытого чемоданного нутра будто бригада хирургов над операционным столом с очередной безгласной жертвой. Старшой жестом профессионального фокусника извлекающего жирного кролика из совершенно пустого цилиндра выудил тощую стопку маек, трусишек, прочего мужского интима и брезгливо отложил в сторону. Бельишко явно не представляло для искателей сокровищ профессионального интереса. Верхний слой содержимого был вскрыт и оказалось, что всё остальное пространство внутри кожаного красавца плотно заполнено разномастной обувью. Туфлями, ботинками, сапожками, тапочками и кроссовками. — Зачем Вам, гражданин, столько обуви? — Искренне удивился старшой. — Понимаете, уважаемый, там, ну куда еду… воссоединяться… хорошая обувь очень дорога, а я прораб-строитель, человек бедный, размер ноги у меня уникальный… Продал всё нажитое честным трудом советского человека и закупил на последние кровные денежки немного обувки на разные случаи жизни. Ведь можно? Вся обувка моя, без ярлычков, немного даже ношенная… — Можно, можно. Почему же нельзя? Если на последние кровные, то очень даже можно. Размерчик у Вас, того, действительно редкий. Везите на здоровьеце… Только сначала мы её немножко проверим на наличие… или же обратно, отсутствие контрабандочки. Вы, надеюсь, не возражаете? — Возражаю, не возражаю, но с вами же не поспоришь… Раз надо так надо. Проверяйте. Только пожалуйста, поаккуратнее. Мне эта обувь тяжело досталась. Ударным, можно сказать, аккордным трудом на стройках областного и районного значения. Два таможенных пальца, словно белые голые ноги бесстыжей девки проскакали, прощупали содержимое и ткнули в изящные осенние итальянского происхождения сапожки. — Здесь! Наверняка здесь! Сапоги безжалостно выдернули из общей массы вещей и водворили на свободное пространство холодной металлической поверхности. Старшой лично заботливо прощупал каждый шовчик добротно сработанной пары, пощелкал ногтем по вишневой только слегка поцарапанной подошве, вздохнул непроизвольно с сожалением, покачал головой. — Эх, хорошая обувка, превосходная можно сказать.