– В общем, да, – ответил он, вспоминая, что именно сообщила ему синьора Кросера и свое нежелание в этом участвовать. – И что ты ей сказал? – Попытался объяснить, что мы мало что можем сделать в этой ситуации. Конкретной информации она мне не дала. Я даже не уверен, что поведение мальчика, которое она описывает, связано с наркотиками. – Отвечая на скептическую гримасу коллеги, Брунетти пояснил: – Парню пятнадцать, он стал угрюмым, замкнутым… Клаудиа кивнула, выражая понимание и согласие. – Странно, но большинство родителей, с которыми мне доводилось общаться, хотят услышать, что этого быть не может, что их дети ни в коем случае не… – Она завершила фразу красноречивым жестом, описывающим все то, что родители не желают знать о своих отпрысках. Брунетти глянул на мужчину. Тот лежал на спине, со слегка запрокинутой головой, словно демонстрируя всем свою повязку, похожую на сбившийся набок тюрбан: с одной стороны она прикрывала часть лба и ухо, с другой – переходила в широкую, с ладонь, ленту над вторым ухом. Невозможно было понять, что под повязкой и где, собственно, находится повреждение. Рана ли это, которую зашили? Или царапина, продезинфицированная и прикрытая бинтом из гигиенических соображений? Или же упомянутая доктором вмятина? На лице у пострадавшего были ссадины и порезы, нижние и верхние веки припухли. Похоже, он был погружен в глубокий сон. – Пожалуй, надо сходить и сказать персоналу, что я его знаю, – произнес Брунетти. Комиссар вынул блокнот и пролистал его до страницы с записью «Альбертини». Посмотрел на наручные часы: пять тридцать семь. Опять-таки, время, когда телефонный звонок предвещает лишь боль… – Я позвоню его жене, – сказал он Гриффони. Клаудиа отошла к стулу у изножья каталки, освобождая проход. Брунетти вернулся к сестринскому посту, где нашел дежурную медсестру. – Кажется, мы знаем, кто этот человек. Медсестра улыбнулась и произнесла: – Быстро же ваши коллеги управились! Брунетти слишком устал, для того чтобы шутить, но кивнул, подтверждая, что воспринял это как комплимент. – У меня есть номер его жены. Скажу ей, что он здесь. – И, видя замешательство медсестры, добавил: – Я знаком с этой женщиной, но мужу ее представлен не был, поэтому имени его не знаю. Гвидо достал из кармана телефонино, полистал контакты и выбрал номер профессорессы Кросеры. На том конце – молчание. Брунетти посмотрел на медсестру: – Не берут трубку. То же самое он сказал и Гриффони. – Давай проверим, может, Rosa Salva[29] уже открылась. Я еще раз позвоню с кампо. Когда они вышли на кампо Санти-Джованни-э-Паоло, только-только занимался рассвет. – Знать бы, из-за сына это или нет, – проговорил Брунетти. Переходя через площадь, он замедлил шаг, обдумывая вероятности и все те вопросы, которые следует задать профессорессе Кросере. Брунетти задержал взгляд на лице бронзового изваяния кондотьера Коллеони, таком решительном и непреклонном. Уж он-то добился бы от нее правды! Комиссар еще раз набрал номер на мобильном, и опять ему никто не ответил. Он несколько раз стукнул левой рукой в стеклянную дверь Rosa Salva, прежде чем подошел бармен. Узнав Брунетти, он открыл, впустил Гвидо и его спутницу в помещение и снова запер дверь на замок. Внутри было тепло и волшебно пахло свежей выпечкой. Молодая женщина в белом пекарском жакете вышла из комнаты справа с подносом булочек-бриошей, завернула за барную стойку и поставила поднос в стеклянную витрину над кассой. Брунетти заказал два кофе. Вдыхая аромат сладкой выпечки, он возблагодарил небеса и за кофе с бриошами, и за сахар, и за сливочное масло, и за абрикосовый мармелад – и еще множество мелочей, которые считаются вредными для человека. Помнится, много лет назад он возмутился, когда Паола сказала, что с радостью променяла бы право голоса на стиральную машину; теперь же он сам, по крайней мере, в этот утренний час, готов был отдать все за кофе и сладкую булочку. Продал же кто-то из ветхозаветных персонажей право первородства за блюдо чечевицы! Это обстоятельство всегда волновало Брунетти, хотя если бы речь шла о кофе с бриошью, он отнесся бы к нему с куда бо́льшим пониманием. Указывая на поднос с выпечкой, комиссар спросил у своей спутницы: – Если бы дьявол предложил тебе обменять душу на чашку кофе и булочку, ты бы согласилась? Принесли кофе и две бриоши на тарелке. Клаудиа взяла салфетку, потом – булочку. Отпила немного из своей чашки, откусила кусочек сдобы. – Сперва я бы попросила у него три евро, – сказала она, откусывая еще немного булки и запивая ее кофе. – А если бы дьявол отказался, наверное, взяла бы что дают. – Я тоже, – сказал Брунетти и приступил к еде, радуясь, что судьба подарила ему коллегу-единомышленницу. Допив кофе, он сказал Гриффони, что еще раз попробует дозвониться до профессорессы Кросеры. Клаудиа достала кошелек, положила на барную стойку денежную купюру и заказала еще кофе. Брунетти жестом поблагодарил ее и вышел на улицу. Ощущая новый прилив сил (спасибо сахару и кофеину!), комиссар вынул из кармана телефонино и позвонил синьоре Кросере. После первого же гудка ответил женский голос, дрожащий то ли от страха, то ли от гнева: – Это ты, Туллио? – Профессоресса Кросера? – уточнил Брунетти. Она настороженно спросила: – Кто это? – Комиссарио Гвидо Брунетти, синьора, – сказал он. – Звоню из больницы. Здесь ваш муж. – Мой муж? – переспросила она. – Да. – Брунетти старался говорить ровным тоном. – В отделении радиологии. – Что случилось? – спросила она, после чего повисла пауза, во время которой женщина несколько раз глубоко вдохнула. – Предположительно, он упал на мосту и ударился головой. Поэтому он в радиологии. Рентгеновский снимок уже сделан, и теперь врачи решают, что предпринять. Брунетти понятия не имел, правда это или нет, но ей наверняка будет спокойнее при мысли о том, что у врачей все под контролем. – Как он себя чувствует? – Синьора, как я уже сказал, еще нет полной картины, – объяснил Брунетти, решив не уточнять, что именно сказали ему в приемном отделении. – Вы говорили с ним? – спросила женщина, удивив Гвидо. – Нет, синьора. Он еще не приходил в сознание. Она опередила его следующую реплику: – Я уже еду! И повесила трубку. Комиссар немедленно набрал номер Вианелло. Когда инспектор ответил (его голос звучал довольно бодро), Гвидо сразу перешел к делу: – Я в больнице. Мужа той дамы, что на прошлой неделе приходила поговорить о своем сыне (ее фамилия Кросера), сегодня ночью нашли возле моста. Он упал и ударился головой. Возможно, не без чьей-то помощи. Сейчас пострадавший в радиологии. Я буду там же, пока его не осмотрит невропатолог. – Что требуется от меня? – поинтересовался Вианелло, больше ничего не уточняя. – Свяжись с редакцией Il Gazzettino и La Nuova. Скажи, что у моста Форнер, возле палаццо Ка’Пезаро, нашли мужчину. Пусть попросят позвонить нам всех, кто был поблизости около полуночи и что-нибудь видел или слышал. – Что еще? – Когда придет синьорина Элеттра, попроси ее поискать информацию о профессорессе Кросере и ее муже. И хорошо бы узнать его имя. – Все как обычно? – уточнил Вианелло. – Да. Странные друзья, вообще все подозрительное. И сына проверь, Алессандро. Были ли у него проблемы с полицией? – Сколько парню лет? – Пятнадцать. – Тогда это закрытая информация – он несовершеннолетний. – Лоренцо, – произнес Брунетти тоном, каким обычно упрекают ребенка, – попроси синьорину Элеттру это сделать. – Конечно! Они так хорошо друг друга знали, что Брунетти легко представил выражение лица Вианелло, обдумывающего поручение. Наконец инспектор сказал: – Жена потерпевшего говорит тебе, что ее сын наркоман, и вскоре отец мальчика поскальзывается и падает на мосту. Ты хочешь, чтобы мы раскопали все, что только можно, о нем и его жене… – Лоренцо, ты забываешь о сыне, – мягко напомнил комиссар. – Ну да, и о сыне. – Если это не несчастный случай, значит, он сделал что-то такое, что закончилось плачевно. Так что мы пока наводим справки. – Это я понимаю, Гвидо, – ответил Вианелло резко, что свидетельствовало об одном: утренний кофе он выпить еще не успел. – Нападение хулигана ты исключаешь? По тону было ясно, что он и сам не верит в эту версию.