– Я в больнице, – сказала она. – Пострадавший – мужчина. Возможно, на него напали. – Где? – спросил Брунетти. Он встал с постели и вышел в коридор, плотно закрыв за собой дверь. – Возле церкви Сан-Стае. – Повреждения тяжелые? – На вид – да. – Как это произошло? – В больницу позвонили около часа назад: у моста, на нижних ступенях, нашли человека. Судя по крови на мостовой, бедняга упал и поранился. – Но? – уточнил Брунетти. Если бы все было так просто, Клаудиа ему бы не звонила. – Но когда пострадавшего привезли, врач в отделении неотложной помощи увидел на его левом запястье отметины – возможно, следы чьих-то ногтей. Как будто кто-то его схватил. – Прежде чем Брунетти успел задать следующий вопрос, Клаудиа добавила: – Врач взял образцы. На земле, где бедняга ударился головой, было много крови. Врач говорит, что у него сотрясение мозга. Наверное, падая, он стукнулся о металлические перила. Сейчас работники больницы выясняют, насколько серьезны эти повреждения. – Она перевела дух. – Врачи позвонили в квестуру, а я сегодня дежурю. – Мост перекрыли? – Да. Двое сотрудников vigili urbani[26] как раз патрулировали Риальто. Их попросили проследить, чтобы никто не приближался к мосту. Криминалисты уже выехали на место происшествия. – Свидетели есть? – спросил Брунетти. Клаудиа хмыкнула. – Хочешь, чтобы я туда сходил? – Можно туда, а можно и в больницу, – сказала она. – Что это за мост? Гляну, что там, и поеду в больницу. – Минутку… Я записала его название. – На другом конце послышалось шуршание бумаги. – Мост Форнер. Это… – Я знаю, где это, – перебил ее Брунетти. – Прислать за тобой катер? – Спасибо, Клаудиа, не надо. Я доберусь туда пешком за пятнадцать минут. Быстрее, чем на лодке. – Ладно. Тогда жду тебя тут, в больнице. Приезжай, когда управишься. Брунетти нажал на «отбой» и открыл дверь в спальню. Поставил трубку радиотелефона на базу и вернулся к кровати. В свете полной луны белокурая макушка Паолы, казалось, тоже излучала сияние. Брунетти включил прикроватную лампу, увидел, что уже почти два часа ночи, прошел к армадио и оделся возле него. Бросил пижаму на свою сторону кровати и присел, чтобы надеть туфли. Выключил лампу, дал время глазам привыкнуть к лунному свету, после чего обошел кровать и потрогал супругу за плечо. – Паола! Паола! Ее дыхание изменилось. Она повернула голову в его сторону и что-то вопросительно пробормотала. – Мне надо уйти. Еще один невнятный звук. – Я позвоню. Снова бормотание. Брунетти хотел было сказать, что любит ее, но это не те слова, в ответ на которые хочешь услышать невразумительный лепет… Уже в холле он накинул пальто и тихонько вышел из квартиры. Ночь выдалась туманной. Каиго[27] – типичное для Венеции влажное марево, которое забивается в легкие, застилает глаза и оставляет на мостовых липкую скользкую пленку… Брунетти направился к Риальто, почти наслаждаясь ощущением одиночества в этом пустом городе, окутанном сероватой мглой, которая гуще, чем дымка, но еще не настоящий туман. Комиссар остановился и прислушался, но шагов не услышал. Он двинулся дальше, к кампо Сан-Апональ. Еще немного – и он будет на месте, где произошло нападение, повлекшее за собой боль и увечья, но душевного дискомфорта Брунетти не испытывал. Только спокойствие, ведь он снова в той, давнишней Венеции, которой уже нет, – сонном провинциальном городе, где мало что происходит и улицы часто безлюдны. Едва Брунетти вышел на кампо, как мимо него, глядя под ноги, прошел человек. Мимо церкви медленно шли мужчина и женщина. Они держались за руки и, как зачарованные, глазели по сторонам. Подойдя ближе, Брунетти услышал стук их походных ботинок, а когда поравнялся с парочкой, увидел и тяжелые рюкзаки. Прохожие его не заметили, и он подумал, что так и должно быть. Комиссар пересек кампо, направляясь к церкви Сан-Кассиано. В темноте почти не было видно ориентиров, но он доверился своим ногам, помнившим все эти узенькие мостики и еще более узкие ка́лли[28], к которым они ведут. Оставив Сан-Кассиано по правую руку, Брунетти перешел через мост, оттуда – вниз, потом – направо, налево, опять через мост… Наконец впереди, метрах в пятидесяти, дымку проре´зал луч фонарика, направленный в сторону Гвидо. – Эй, прохожий! Мост перекрыт, – прозвучал спокойный мужской голос. – Возвращайтесь к калле-дела-Реджина. Человек говорил на венециано, как будто среди ночи по городу могли бродить только местные. – Это я, Брунетти, – представился комиссар, даже не остановившись. – А, комиссарио! Доброе утро! – сказал мужчина, и свет фонарика метнулся вверх-вниз, когда он поднял руку, отдавая честь. Для Брунетти до сих пор оставалось загадкой, почему по мере приближения к мосту туман редел. Встретивший его офицер, наверное, тоже это заметил: он выключил фонарик и снова повесил его на пояс. Офицер был из муниципальной полиции, то есть подчинялся другому ведомству. Тут внимание комиссара привлек шум и мужские голоса у офицера за спиной. – Там работают криминалисты? – спросил Брунетти. – Да, синьоре. После этих слов дымка на другом конце моста внезапно рассеялась – там появился источник яркого света. Брунетти поспешил к мосту, и патрульный последовал за ним. Возле первой ступеньки комиссар остановился и крикнул: – Это Брунетти! Можно мне подняться? – Да, синьоре, – отозвались с моста. Гвидо взошел на середину, отметив про себя толщину металлических перил. Офицер муниципальной полиции постоял, а потом повернул назад, к калле – останавливать случайных прохожих. Сверху было прекрасно видно двух криминалистов в белой спецодежде, исследующих место происшествия строго по протоколу. Они как раз подбирали с земли все, что теоретически могло принадлежать жертве или предполагаемому злоумышленнику. Амброзио из отдела Боккезе, высокий и пугающе худой даже в этой пухлой белой робе, поднялся по ступеням моста наверх, к комиссару. – Мы как раз проверяем, не упало ли на мостовую что-то еще, когда пострадавший рухнул на землю. – У врача, с которым беседовала Гриффони, сложилось впечатление, что его схватили и стащили вниз по ступенькам, – сказал Брунетти. – Я вас понял, синьоре, – отозвался Амброзио тем вежливым тоном, каким технические специалисты обычно отвечают на предположения коллег. – Она уже звонила нам и все рассказала. Мы ищем свидетельства постороннего присутствия. И хоть что-то, что поможет нам понять, что же тут произошло. Криминалист кивнул в сторону своих занятых делом коллег. – Свидетели? – спросил Брунетти. Амброзио пожал плечами. – За то время, пока мы работаем, пару человек выглядывали из окон – посмотреть, что мы делаем. Когда мы спросили, не слышали ли они что-нибудь, нам ответили, что нет. Опрос потенциальных свидетелей не та работа, которую положено выполнять криминалистам. Брунетти сказал: – Утром пришлем сюда людей, они опросят местных. Il Gazzettino и La Nuova Venezia наверняка напишут о несчастном случае, и комиссар мысленно сделал пометку: поручить кому-нибудь из своих позвонить в редакции, пусть газетчики попросят в статье всех, кто видел или слышал что-то подозрительное возле церкви Сан-Стае, связаться с квестурой. Толк от этого бывает редко, но почему бы не попробовать? Брунетти окликнул мужчину по ту сторону моста: – Можно мне спуститься? – Да, синьоре. Мы уже исследовали территорию. – Что-нибудь нашли? – спросил Гвидо, спускаясь к криминалистам. – Обычный уличный мусор: сигаретные окурки, билет на вапоретто, конфетный фантик. – Про собачье дерьмо не забудь! – сказал второй, поднимаясь с корточек. Он уперся руками в поясницу и отклонился назад, пытаясь выпрямить наконец спину. И произнес, обращаясь к Брунетти: – Это – худшее в нашей работе. В последнее время, правда, дерьма стало поменьше, но нам его все же хватает. С избытком. Проигнорировав эту реплику, комиссар спросил у Амброзио, который подошел и встал рядом с ним: – Пострадавший ударился головой вон там? Криминалист кивнул и указал на место возле самого моста, где было большое красное пятно. – Кровь обнаружена также на перилах, синьоре, – сказал он, показывая, где именно. – Создается впечатление, – по крайней мере, у меня, – что мужчина ударился головой вот тут, падая, «мазнул» раной по кирпичной кладке под перилами и в конце концов оказался на мостовой, где и лежал, истекая кровью, пока случайный прохожий не нашел его и не позвонил в больницу. Жестом Амброзио изобразил весь путь падения, прервавшийся у подножия моста.