– Слезай, – мгновенно раздался приказ. – Это олени. Мы на них поедем. – У оленей не бывает клыков, – возразила я сверху. – У них ветвистые рога, и вообще они изящные. – Это твой маг так делал перевод, – укоризненно посмотрел на меня шеосс. – Значит, другого подходящего зверя не нашел. Слезай, они добрые и бегают быстро. До темноты доедем. Я глянула на небо и медленно полезла с дерева вниз. Солнце и в самом деле уже наполовину ушло за кроны дубов, и путешествовать по лесу ночью – наверняка не самое лучшее развлечение. Глава третья На клыкастых оленях шеоссы ездили без седла и поводьев, просто вцепившись покрепче в гриву да пониже опустив голову, чтобы не выбило сучком глаз. Распластавшись на шее стремительно ринувшегося вперед животного, я жалела лишь о том, что лешие не научились выращивать себе панцирь на лбу. А еще на затылке и плечах, хотя густая шерсть очень хорошо смягчала удары ветвей, заодно причесавших и вымывших теперь мою спину. Вообще, за шерстью, оказывается, очень удобно ухаживать: погулял по кустам после дождя – и мыться не нужно. А мелкие веточки и всякие листочки-цветочки обсыплются сами, когда просохнешь. Как выяснилось, дорогу олени знали отлично и привезли нас к небольшому домику как раз к тому моменту, когда на небе поблекли розовые, как малина, облака. На несколько секунд замерли, позволив спокойно слезть, и так же стремительно умчались в заросли. Шеосс не оглядываясь поспешил к дому, одним прыжком заскочил внутрь и закрыл за собой дверь, а я постояла, озираясь, и потихоньку побрела следом за ним. Все правильно он соображает, больше мне отсюда идти некуда. Если с того места, куда рассчитывал забросить меня Бес, он советовал идти на юг, то теперь я и близко не могу понять, как выбираться. На этой планете больше лесов, чем морей, и я вполне могу совершить кругосветное путешествие и вернуться сюда же, так и не попав ни в один город. – Долго ты будешь раздумывать? – ехидно спросили откуда-то сверху. Подняв голову, я увидела распахнутое окно и глядящую на меня из него женщину. Самую обычную, деревенскую, я таких в поселке встречала, где дед живет. В каких-то пестреньких кофточках и несуразных платках, они с ранней весны копали и пололи грядки, продавали на лавочках у станции первую клубнику и молодую картошку, а по осени – груши и яблоки в ведерках разных размеров. – А мне можно войти? – спросила я вежливо. – Входи, – как-то странно скривилась она и захлопнула окно. Мое «спасибо» никто уже не услышал, но ведь это и не важно? Главное, я его сказала. В доме властвовали три сестры запустения: темнота, тишина и сыроватая прохлада, но из-за приоткрытой двери, ведущей из сенцев в какую-то комнату, тянуло дымком и доносился тихий треск разгоравшихся дров. Подождав немного, но так и не услыхав приглашения, я решительно направилась именно туда. Просто потому, что в другие двери входить не хотелось абсолютно. Судя по первому впечатлению, это кухня. Небольшая, почти как в доме деда, только печь незнакомой конструкции. Снизу – маленький камин, в котором разгораются наломанные неровными кусками сучья, а выше – несколько глубоких ниш вроде духовок, и пара из них даже имеет дверцы. Однако едой оттуда не пахло, да и никого, кроме меня, здесь не было. Но идти дальше не хотелось, и я скромно присела возле печи, протянула к огню руки, обросшие зеленоватой влажной шерстью. – Тебе нужно выпить вот это и искупаться, – раздалось от двери указание, как хлыстом ударившее меня своей безапелляционностью. И хотя девушка я вежливая, довольно покладистая и ни капли не хабалка, но вот такой командирский тон просто на дух не переношу. – Ничего мне не нужно, – огрызнулась в ответ и показала ей зубы, как делает дедов ротвейлер. Подумала и добавила: – Согреюсь и пойду спать в кустики. – Как тебя зовут? – Женщина вошла в кухню, поставила на стол свою кружку и корзинку, достала с полки котелок и принялась бросать в него все подряд. Куски мяса, какие-то корни, крупу, травки, орешки. В общем, суп а-ля Гекельберри Финн. – Варя, – нехотя буркнула я, глядя, как она вешает котелок над огнем. Значит, ужин будет по-туристски, с дымком. – Варья? – повторила она. – Хоть горшком зови, только в печь не ставь, – само сорвалось с языка. – Расскажи про деда. – Откуда ты знаешь? – изумленно подняла я бровь и сразу сама сообразила, кто меня заложил. – А, тот зеленый изверг успел наябедничать. Ну, тогда он тебе все рассказал, мне добавить нечего. – Почему ты такая злая? – укоризненно смотрела на меня женщина, и ее зеленые глаза казались смутно знакомыми. – А чему мне радоваться? – с сарказмом ухмыльнулась я. – Не успела попасть в ваш мир, как вляпалась по самое не балуйся. И ведь предупреждал дед: сиди тихо в кустиках, нет, пошла к этому проклятому дубу, как поманил кто! – Не говори так больше про дубы, они живые и могут наказать, – очень строго прикрикнула женщина и подвинула мне кружку: – Пей и не спорь. А потом иди в подвал, дверца под лестницей. Под домом теплый родник, выкупаешься, и будем ужинать. Да не забудь, как в воду влезешь, шерсть сбросить. Рубаху и юбку я там уже положила. Целую минуту я испытующе сверлила ее взглядом, потом понюхала кружку: – А это пойло… пить обязательно? – Если хочешь, чтобы шерсть слезла быстро и кожа не чесалась, – ехидно ухмыльнулась хозяйка, и я решительно опрокинула в себя какой-то настой. Слишком хорошо помнила по дедовым опытам, как трудно избавляться от проклятого меха. Лесенка в подвал оказалась узкой и крутой, но откуда-то снизу тянуло теплом, и мне вдруг остро захотелось поплескаться в горячей водичке. Чтобы щедро текла по плечам и спине, прогревая каждый позвонок, унося с собой и телесную усталость, и душевные обиды. Ступеньки закончились как-то неожиданно, и передо мной открылся не погреб, а небольшая пещерка с покрытыми мхом стенами. Никаких светильников тут не было, но не было и темноты, царил такой странный, зеленоватый полумрак, какой бывает только вечером в густом лесу. Из торчащего под потолком деревянного желобка лилась струйка теплой воды, стекала по выложенному плоскими камнями полу и терялась в дальнем углу. Я встала под нее, закрыла глаза и постаралась припомнить то ощущение освобождения от чужого образа, вызывать которое дед учил меня почти две недели. Главное тут – свято верить, что покрывавшая меня шерсть – это просто продукт магии, материализовавшаяся энергия, и ничего общего с моим телом она не имеет. Лишь служит ему как обычная шуба, которую можно сбросить в любой момент и забыть о ней до следующего случая. Хуже было другое: в этот момент нельзя отвлекаться, пытаться вносить в процесс снятия шкуры какие-нибудь коррективы или оговаривать исключения. Поэтому каждый раз после тренировок моя голова напоминала гладкостью пресловутый бильярдный шар. Слава богу, дед знал заклятие ускоренного выращивания локонов, и вот его я учила с особой старательностью. В этом мире короткие прически носят только наемницы и девушки, наказанные за неподобающее поведение. Теплая струйка как-то подозрительно быстро отчетливо застучала мне по темени. Неверяще схватившись за голову, я ошеломленно замерла, ощутив под ладонью гладкую кожу лысого черепа. Почему-то в этот раз шерсть сползла с меня почти мгновенно. Поплескавшись еще немного, я отстранилась от струи, немного подождала, пока с меня стекут капли, так как никакой тряпки, напоминающей полотенце, нигде не обнаружила, и натянула висящую на колышке одежду. Нечто длинное и бесформенное вроде старушечьей ночной рубахи и темная юбка по щиколотку, собранная на талии под продетый в дырочки ремешок. Обуви не нашлось, но сейчас я и за эти вещи была благодарна от всего сердца. По крайней мере, не придется щеголять голым телом и воровать крестьянские обноски. Одевшись, уже уверенно произнесла заклинание роста, одновременно представляя пышную волну ореховых, с легкой рыжиной, локонов, и со спокойной совестью полезла наверх. Ходить босиком я любила всегда, да и дед с детства никогда не заставлял обуваться, как некоторые родители моих немногочисленных подружек. Поэтому безмятежно протопала на кухню, посмотрела на хозяйку дома, раскладывающую по мискам горячую еду, и спросила напрямик: – Ты маг? – Да, – миролюбиво ответила она и достала из духовки свежий хлебец. Ловко разломила и подвинула мне больший кусок: – Садись, ешь. – А этого… монстра кормить не будешь? – поинтересовалась я, пробуя кашу. Вроде ничего, чем-то напоминает жидкий винегрет. – Это ты шеосса монстром зовешь? – помолчав, переспросила женщина. – Его. – Что плохого он тебе сделал? – Все. Обманом в рабство взял… и не смотри так возмущенно. Вы с ним заодно, раз он привез меня к тебе. – Варья, ты ошибаешься, – сказала она, сердито стукнув по столу ложкой, и в глазах мелькнула хорошо запомнившаяся мне зеленая искра. Тугодумкой по жизни я никогда не была и делать смелые предположения тоже обычно не стеснялась. Как и вываливать их противникам на голову, не строя долгоиграющих планов мести. Мстительность, по-моему, вообще ущербное чувство. – Нет. Ты ведь и есть тот шеосс, верно? Не смогла меня запугать, так начинаешь задабривать! Молчишь? Нечего сказать? Вот объясни, зачем тебе рабы, если ты и сама сильный маг? Я своими глазами видела, как слушались тебя эти вепри, которые у вас оленями зовутся! – Давай поедим и поспим, а потом будем разговаривать? – с надеждой смотрел мне в глаза этот зеленый оборотень в бабьем платке. – Ты думаешь, я смогу спокойно спать, когда знаю, что ты вокруг меня сети плетешь? – Я думаю не так. Но сегодня у меня просто сил не хватит все тебе объяснить. И мне нужно вставать на рассвете, поэтому спать ложусь с закатом. Ешь и иди наверх, там уже постелено. Я сплю внизу. – Ну да, чтобы рабыня не сбежала, – вредничала я, доедая винегрет с мясом. – Добрых снов, – не пожелала отвечать хозяйка, прихватила свою миску и ушла. Хлопнула где-то неподалеку дверь, нарочито звонко лязгнул засов, и мне ничего не оставалось, кроме как выполнить приказ незнакомки. Или все же незнакомца – кто там превалирует в сознании этого оборотня? Разберусь завтра. Сейчас от горячей еды и купания сделалось не то чтобы легче, просто тревога стала не такой острой, безвыходно горькой, как была там, у синего дуба. И потихоньку ожила надежда, которую я считала окончательно погибшей. А вместе с ней и планы, которые Бес просто вбил в меня, как в память компа. Не такие уж простые: постепенно меняя одежду на все более качественную, стать похожей на одну из горожанок из уважаемого сословия, иначе меня просто не пустят к городскому магистру. Соваться в замки к своим собратьям дед не советовал категорически, все они не любят, когда им мешают работать, и могут от раздражения лет на пять превратить в какую-нибудь бессловесную тварь в назидание остальным непрошеным гостям. Дверей на втором этаже, который был обычной мансардой, обнаружилось три, но открылась только одна. Комнатка оказалась очень небольшой, квадратов восемь, и на них уместились лишь кровать, сундук с плоской крышкой и одноногий круглый столик, на котором стояли кувшинчик и стакан. – Сама пей свои зелья, – презрительно буркнула я, и не думая прикасаться к кувшину, и влезла под одеяло. Повозилась, удобнее устраиваясь на довольно мягкой, пахнущей какими-то травами постели, и с огорчением признала: если быть честной, мне в чем-то повезло. По плану деда я должна была сегодня спать под елкой, укрытая только собственной шерстью. Наверное, потому, что, засыпая, я думала про деда, он приснился мне таким, каким был в самый последний день. Очень серьезным, собранным и решительным, но в глазах изредка застывала такая скорбь, словно он и сам не верил в успех собственной затеи. Проснулась я резко, почувствовав скользивший по лицу чужой взгляд, распахнула глаза и увидела сидящую на сундуке хозяйку.