Потом он увидел неяркую молнию, промелькнувшую на антрацитовом фоне грозовых туч, и почувствовал ее вкус – свежий вкус озона. Гром, мягко раскатившийся над шоссе, тоже вызвал в его мозгу свою особую ассоциацию – глаза японца Фудзи за мгновение до выстрела, открывающиеся все шире, шире и шире. Даже в безвоздушной мертвой пустоте между галактиками существуют свет и тьма, форма и цвет, движение и боль… Шоссе пошло в гору, и деревья подступили к самым обочинам. На повороте фары «хонды» скользнули по склонам близких холмов, и Кот успела разобрать, что они густо поросли неохватными соснами и елями. Вскоре должны были начаться рощи калифорнийского мамонтового дерева[11]. Она гнала машину, не снимая ноги с педали акселератора. На памяти Кот это был, пожалуй, единственный случай, когда она позволила себе превысить установленный предел скорости. Ни разу ее не привлекали к ответственности за нарушение правил дорожного движения, но если бы сейчас ее остановил полицейский патруль, она была бы только рада. Незапятнанная водительская репутация Кот проистекала из склонности к умеренности во всем, включая скорость, с какой она обычно водила машину. Наблюдая аварии и несчастные случаи, которые время от времени происходили с другими, Кот поняла, что для того, чтобы сохранить жизнь, важно не переходить некие границы и во всем придерживаться золотой середины. И в этом не было ничего удивительного, поскольку целью ее жизни было именно выживание – совсем как для монашенки целью существования служила вера, а власть являлась путеводной звездой политика. Котай редко выпивала больше одного стакана вина, никогда не пробовала наркотиков, не занималась никакими видами спорта, которые могли быть связаны с риском, в еде избегала жиров, сахара и соли, никогда не оказывалась вблизи мест, пользующихся дурной репутацией, не высказывалась категорично и, иными словами, – благоразумно не выделялась из общей массы, сосредоточив все свое внимание на том, чтобы не лезть на рожон, обойти стороной, притаиться и выжить. И вот теперь, несмотря на то что все шансы были против нее, Кот благополучно пережила события последних нескольких часов. Убийца даже не подозревал о ее существовании. Она добилась своего и снова могла чувствовать себя свободной как ветер. Для нее все закончилось, и самым умным, самым рациональным, самым котайским решением в подобной ситуации было бы оставить все как есть, дать возможность убийце ехать своей дорогой, а самой свернуть на обочину, остановиться и отдаться во власть нервной дрожи, подавлять которую ей стоило больших усилий. Слава богу, она вышла из этой переделки невредимой. И, продолжая давить на газ, Кот спорила сама с собой, пытаясь разрушить свое прежнее убеждение и доказать себе, что никакой юной девушки, запертой в подвале, девушки с ангельским лицом и небесно-голубым именем Ариэль, не существует в природе. Фотография могла быть сделана с той, кого преступник давно убил, а вся история о том, что Ариэль, словно сказочная принцесса, томится в сыром и мрачном подземелье, могла оказаться плодом извращенной фантазии пожирателя пауков, психотической версией известной сказки братьев Гримм о заточенной в темнице Рапунцель. «Лгунишка», – сказала Кот самой себе. Девочка на фотографии была жива и действительно томилась в каком-то подвале. Ариэль не могла быть плодом фантазии. Ну конечно же нет, потому что она – Котай – существовала, а они с Ариэль были одним целым, ибо страдания объединяют всех девушек, которым грозит насилие и смерть. И Кот продолжала гнать вперед, не снимая ноги с акселератора. «Хонда» легко взлетела на гребень холма, за которым, на длинном пологом спуске, замаячил видавший виды дом на колесах, опережавший ее на каких-нибудь пятьсот футов. Кот почувствовала, как дыхание сперло в груди. – Господи Иисусе!.. – вот и все, что удалось ей сказать. Она нагоняла убийцу, но слишком быстро. Пришлось перестать давить на газ и уменьшить скорость. Когда дистанция между машинами сократилась до двухсот футов, их скорости уравнялись, но Кот притормозила еще, надеясь, что убийца не заметил ее первоначальной спешки. Фургон шел со скоростью пятьдесят – пятьдесят пять миль в час, что было довольно благоразумно на таком шоссе, поскольку полосы для движения стали yже, а разделительный бордюр посередине исчез. Кот рассчитывала, что в этих условиях убийца не будет ожидать, что она непременно пойдет на обгон, и ничего не заподозрит, если она и дальше будет держаться позади него; в конце концов, в этот сонный час далеко не каждый калифорнийский водитель спешит, сломя голову, сам не зная куда и проявляя при этом самоубийственную беспечность и лихость. Снизив скорость, Кот получила некоторую передышку. Ей больше не нужно было отдавать всю себя управлению бешено мчащейся машиной, и она воспользовалась этим, чтобы бегло осмотреть салон в поисках сотового телефона. Разумеется, шансы на то, что ночной дежурный с бензоколонки обзавелся переносным радиотелефоном, были невелики, однако с другой стороны, подобные игрушки были уже почти у половины водителей страны, а не только у брокеров, юристов и риелторов. Сначала она проверила перчаточницу, потом отделение под приборной доской и даже пошарила под водительским сиденьем. К сожалению, ее скептицизм оказался обоснованным. Навстречу попалось несколько транспортных средств; первым прокатился внушительных размеров культиватор, за рулем которого сидел заспанный водитель. Следом появился «мерседес», а чуть дальше – «форд». На легковые машины Кот обратила особое внимание, надеясь, что хоть одна из них окажется полицейским патрулем. В случае встречи с полицией она рассчитывала привлечь внимание копов, сигналя фарами, гудком или виляя из стороны в сторону, словно она пьяная. Если бы с гудком она опоздала и если бы коп поленился поглядеть в зеркало заднего вида, чтобы заметить ее головоломные упражнения в слаломе, ей пришлось бы развернуться и самой последовать за ним, хотя так она рисковала потерять из вида фургон. Впрочем, Кот уже не надеялась на скорую встречу с представителями закона. Удача, похоже, была на стороне убийцы. Во всяком случае, вел он себя с такой спокойной уверенностью, что это начинало сильнейшим образом нервировать Кот. Возможно, именно этим нечеловеческим спокойствием и объяснялось его везение, хотя даже человеку, держащемуся за реальность мира так же крепко, как Кот, было бы не легко разобраться в этом, не приписывая убийце никаких сверхъестественных способностей и звериного чутья. Нет. Он всего лишь человек. И еще у нее есть револьвер. Она больше не беспомощна и не беззащитна. Самое худшее позади. Еще одна молния пересекла небо на севере, но на этот раз она не была бледной, рассеянной слоем облаков. Слетевшие с неба огненные стрелы показались Кот такими яркими, словно само солнце проглядывало с обратной стороны ночи сквозь прорехи в облаках. Вспышки следовали одна за другой, будто где-то высоко-высоко работал гигантский стробоскоп, и в этом трепещущем свете дом на колесах то исчезал, то появлялся вновь, словно Божественный гнев наконец-то пролился с неба, готовый вот-вот испепелить и страшный фургон, и его водителя. Однако в этом мире меч возмездия был вложен в руки простых смертных – мужчин и женщин. Господь Бог, похоже, был склонен переносить воздаяние за грехи в следующие жизни. На взгляд Кот, это была, пожалуй, единственная жестокость, которую он себе позволял, но зато жестокость божественно большая. Молнии сопровождались артиллерийскими раскатами грома. Они были такими трескучими, что становилось ясно: там, наверху, что-то ломается и бьется, однако ничего больше не происходило, и дождь, все еще закупоренный в тучах, никак не желал пролиться. Кот продолжала оглядываться по сторонам, выискивая знак или указатель, что где-то поблизости находится база дорожного полицейского патруля, куда она могла бы обратиться за помощью, однако знак все не появлялся. Ближайшим городком, достаточно крупным, чтобы там мог оказаться полицейский участок, была Эврика, которую по-настоящему и городом-то назвать было нельзя, однако и до нее оставалось около часа пути. Будучи ребенком, Кот всегда пережидала гнев и ярость взрослых, распластавшись под кроватью, забившись в самый дальний угол платяного шкафа, балансируя на крыше или на верхних ветвях дерева, замерзая в пустых амбарах или считая звезды на берегу теплого океана. При этом она неизменно испытывала страх, но не только, – жизнь ей существенно облегчали бесконечный запас терпения и некая дзен-буддистская отрешенность, с которой она взирала на происходящие вокруг события. Сейчас же нетерпение сжигало ее, как никогда раньше. Она очень хотела видеть, как этого человека настигают, заковывают в наручники, подвергают суду и наказанию. В отчаянии Кот молилась, чтобы все это произошло как можно скорее, до того, как он успеет убить кого-то еще. В данную минуту ее собственному существованию ничто не угрожало, но на карту была поставлена жизнь шестнадцатилетней девочки, которую она даже не знала. Кот самой было удивительно и немного тревожно от того, что она оказалась способна так беззаветно и безрассудно заботиться о постороннем для себя человеке. Возможно, однако, что эта способность всегда была скрыта внутри ее; просто Кот никогда раньше не попадала в такую ситуацию, в которой эта черта ее характера проявилась бы. Впрочем нет, не надо себя обманывать. Десять лет назад она не погналась бы за страшным фургоном ни за какие коврижки. И даже пять лет назад. Даже один год. Даже вчера… Что-то незаметно – исподволь, но сильно – повлияло на нее, да так, что переменился самый ее характер. И виновато в этом было не зверство, свидетельницей которому она стала в доме Темплтонов. Душой Кот понимала, что эта непонятная метаморфоза должна была произойти с ней уже давно; так, день за днем, понемногу подтачивая берег, готовит река грядущее изменение русла. И вот каким-то образом собственная жизнь перестала быть для нее основным – река размыла последний тонкий перешеек, сдвинула последний тяжелый камень и шумным потоком устремилась в низину, которая отныне будет служить ей новым ложем. Эта не рассуждающая забота о другом, постороннем человеке испугала ее саму. Новая молния, ослепительная и яростная, выхватила из темноты стволы мамонтовых деревьев. Они были столь массивны и высоки, что напомнили Кот соборные шпили. За вспышкой холодного света последовал гром такой силы, словно в разломе Сан-Андреас[12]. Самая активная подвижка геологических пластов зафиксирована во время сан-францисского землетрясения в 1906 году. Снова пришли в движение тектонические пласты. Небо наконец раскололось, и на землю пролился долгожданный дождь. Первые капли были крупными и казались молочно-белыми в свете фар, словно вся ночь в один миг превратилась в изысканный подсвечник, в котором горят миллионы свечей и переливаются миллиарды хрустальных подвесок. Неожиданно срываясь со своих мест, они с глухим стуком разбивались о капот, о ветровое стекло и об асфальт. Понемногу ливень перегородил шоссе сплошной стеной, за которой начал исчезать свет задних огней фургона. За считаные секунды размер дождевых капель уменьшился, а число их стремительно возросло. Теперь они казались серебристо-серыми и падали не вертикально вниз, а летели навстречу, подгоняемые усилившимся ветром. Кот включила дворники на полную мощность, но видимость продолжала падать, и дом на колесах почти совсем исчез из ее поля зрения. Кот поняла, что, несмотря на погоду, убийца и не подумал притормозить; напротив, он увеличил скорость. Боясь выпустить его из вида хоть на мгновение, Кот снова сократила разделявшую их дистанцию до двухсот футов. Вместе с тем ее снова посетило тревожное чувство, что убийца разгадает ее маневр и поймет, что кто-то его преследует. Встречные машины с самого начала попадались редко, а теперь их число сократилось обратно пропорционально силе неистовствующей стихии – как будто большинство автомобилей просто смыло с шоссе ливнем. В зеркальце заднего вида тоже не мелькал свет ничьих фар. Психопат за рулем фургона задал такой темп, что, кроме Кот, его вряд ли кто-нибудь взялся бы догонять. И на этом пустынном и мокром шоссе Котай снова почувствовала себя один на один с преступником – точно так же, как тогда, когда она пряталась в его моторизованной скотобойне. Когда же прошло достаточно времени – ровно столько, чтобы пустынное шоссе и страшные катаракты дождя стали не такими пугающими, более привычными, – преступник неожиданно предпринял странный маневр. Не потрудившись включить сигнал поворота, он быстро нажал на тормоза и свернул на съезд какой-то второстепенной развязки. Он застал Кот врасплох. Она снова испугалась, что преступник встревожится, если увидит, как она поворачивает вслед за ним. На дороге в пределах прямой видимости оставалось только две машины – ее «хонда» и его фургон, так что не привлечь к себе внимания было практически невозможно. Но другого выхода у Кот не было. Когда она достигла конца наклонного съезда, дом на колесах уже растворился в пелене дождя и легком тумане, однако, еще находясь на шоссе, Кот заметила, что убийца свернул налево. Собственно говоря, дорога была здесь только одна, она вела на запад и, если верить указателю, пролегала по территории Национального заповедника мамонтовых деревьев имени Гумбольдта. Где-то впереди лежали три населенных пункта: Ханидью, Петролия и Кейптаун. И хотя Кот никогда не приходилось слышать ни об одном из них, она не сомневалась, что это всего лишь придорожные поселки, в которых не найдешь никакой полиции. Подавшись вперед к рулевому колесу и вглядываясь в залитое дождевой водой ветровое стекло, Котай увеличила скорость, торопясь поскорее нагнать убийцу, потому что он мог жить либо в одном из трех поселков, либо где-то вблизи них. Она поступила довольно разумно, на некоторое время выпустив фургон из поля зрения, так что теперь преступник не мог быть абсолютно уверен, что за ним следует та же самая машина. Тем не менее Кот понимала, что если она не хочет потерять его след, то ей придется снова сократить разрыв и сделать это нужно до того, как фургон покинет пределы национального заповедника и либо вернется на шоссе, либо свернет на какую-нибудь потайную тропу. Чем глубже уходила дорога в чащу подпирающих небо великанов, тем слабее хлестали ветер и дождь ее «хонду». Буря нисколько не ослабела, просто теперь ее главные удары приходились на могучие мамонтовые деревья, защищавшие дорогу от неистовой ярости непогоды. Проезжая часть здесь была намного yже, к тому же дорога прихотливо петляла, и поддерживать такую же, как на Сто первом шоссе, скорость было невозможно. Убийца, по-видимому, тоже решил, что ему незачем спешить, так как он уже удалился от разгромленной бензоколонки на вполне безопасное расстояние. Когда Кот наконец завидела впереди фургон, убийца ехал много медленнее верхнего предела скорости, установленного дорожным знаком. Впервые оказавшись так близко к фургону, Кот рассмотрела, что на нем нет никаких номеров. Насколько ей было известно, в Калифорнии и в некоторых других штатах временные номерные знаки для только что купленных автомобилей не были предусмотрены официально, поэтому – до тех пор, пока соответствующие таблички не приходили по почте из департамента автомототранспорта, – ездить без номеров не возбранялось. Или, возможно, убийца снял номера прежде, чем отправиться к дому Темплтонов, опасаясь нарваться на нежелательного свидетеля с хорошим зрением и цепкой памятью. Отпуская педаль газа, Кот бросила взгляд на спидометр и заметила красный глазок сигнальной лампочки. Стрелка указателя топлива упала ниже нулевой отметки. Кот понятия не имела, как долго уже горит эта лампочка, потому что, сосредоточившись на преследовании фургона по мокрому шоссе, Кот почти не глядела на приборную доску. В баке могли оставаться еще один или два галлона, а могли – последние полпинты. В любом случае о том, чтобы преследовать преступника до его логова, нечего было и думать. Мамонтовые деревья придуманы вовсе не для того, чтобы символизировать величие, красоту, безмятежный покой или вневременное бытие природы. Они предназначены олицетворять собой могущество. Крейбенст Вехс опустил оконное стекло и глотнул холодного влажного воздуха, напоенного ароматом мамонтовых деревьев – запахом могущества и силы. Этот запах попадет к нему в легкие, проникнет в кровь, и таким образом его собственное могущество возрастет еще больше. С их размерами не может сравниться никакое другое дерево. Это удивительно долгоживущие деревья: возраст многих экземпляров, которые росли здесь еще до Рождества Христова, составляет несколько десятков веков. И все благодаря коре – толстой, как броня, и исключительно богатой танином, так что лесным великанам не страшны ни вредители, ни болезни, ни даже лесные пожары. Они стоят и стоят, а все вокруг них рождается и умирает. Проходят меж их стволами люди и животные – проходят и исчезают; птицы спускаются на их верхние ветки, и кажется, что они-то гораздо свободнее и сильнее, чем прикованные корнями к земле деревья, но в конце концов беспечные летуньи падают со внезапно охладевшим сердцем с ветвей и глухо бьются о землю или умирают в полете, а деревья-великаны все растут, все тянутся к небу. Пусть под сенью мамонтовых лесов застилают землю стыдливые папоротники, и каждый сезон распускаются нежные рододендроны – их бессмертие не более чем иллюзия, потому что и они в конце концов умрут, а на гниющих останках поднимутся новые поколения рододендронов и папоротников. Христос – этот апологет смирения и пророк любви – закончил свою жизнь на кизиловом кресте, однако за всю его жизнь ни одно из этих деревьев не рухнуло на землю под напором ветра; мамонтовые деревья выжили, хотя не знали ничего ни о смирении, ни о любви. Смерть, этот неустанный жнец жизней, отбрасывает лишь тень на эти могучие рощи, и мрак, поселившийся меж стволами лесных гигантов, лишь безвредно скользит по толстой коре, – так огонь в бессилье лижет камни очага. Могущество заключается в том, чтобы жить, в то время как другие неизбежно гибнут. Могущество – это спокойное равнодушие к чужим страданиям. Могущество – это способность извлекать чувственное наслаждение из смерти других – точно так же, как могучие мамонтовые деревья черпают силу, усваивая продукты разложения тех, кто когда-то – но слишком недолго – жил рядом с ними. И это тоже было частью философской системы Крейбенста Чангдомура Вехса. Через открытое окно он вдыхал аромат могучего леса, и молекулы этого запаха оседали в верхушках его здоровых легких, а тысячелетнее могущество древних деревьев впитывалось в кровь вместе с кислородом, омывало сердце, достигало самых удаленных участков тела, наполняя все его существо энергией и силой. Могущество есть Бог. Бог – это природа. Природа – сила, которая бушует в нем. И его могущество продолжает расти с каждым днем. Если бы Вехс был верующим, он непременно стал бы пламенным пантеистом, убежденным в том, что каждая вещь на земле свята: каждое дерево, и каждый цветок, и каждая былинка, жучок или птица. В мире полным-полно пантеистов, и Вехс мог бы стать среди них своим, если бы ему вздумалось примкнуть к ним. Если все свято – значит не свято ничто. В этом-то и заключена вся прелесть пантеистического мировоззрения, которое уравнивает жизнь ребенка и жизнь неясыти. Раз так, значит Вехс может убивать маленьких девочек с такой же легкостью, с какой он раздавил бы каблуком скорпиона или фалангу – без особых угрызений совести, но с гораздо большим удовольствием. Но он не преклоняется ни перед чем. Обогнув очередной поворот, Вехс оказался на прямом участке дороги, окруженном такими толстыми деревьями, каких он никогда еще не видел. Резкие, белые, как кости, молнии раздирали набухшую кожу небес. Гром с оглушительным, гневным ревом сотрясал воздух, а дождь прибивал к земле электрический запах молний. Два аромата силы – молний и мамонтовых деревьев – смешались в один и наполнили его грудь. Свернув на эту проселочную дорогу, идущую параллельно побережью сквозь заповедник мамонтовых деревьев и снова соединяющуюся со Сто первым шоссе южнее Эврики, Вехс удлинил свой путь на полчаса или час – в зависимости от того, с какой скоростью он будет ехать и насколько сильно будет бушевать гроза. И все же, как ни хотелось ему поскорее вернуться домой, к Ариэль, Вехс не смог избежать соблазна глотнуть живительной мощи гигантских деревьев. Позади фургона неожиданно блеснул свет фар; Вехс заметил его в боковом зеркальце заднего вида. Автомобиль. Кто-то преследовал его по шоссе на протяжении часа, осторожно держась на самой границе видимости, однако это, скорее всего, какая-то другая машина – уж больно агрессивно ведет себя его водитель, на большой скорости сокращая разделяющее их расстояние. Неизвестный автомобиль – «хонда», машинально отметил Вехс, – вырулил на встречную полосу и стал обгонять фургон, хотя обгон на этом участке дороги был запрещен. Обе машины находились на прямом отрезке дороги, и никакое встречное движение «хонде» не угрожало, однако впереди был крутой поворот, и Вехс видел, что обгоняющему автомобилю не хватит места, чтобы завершить маневр и вписаться в изгиб дороги на опасном, скользком асфальте. Вехс слегка притормозил. «Хонда» поравнялась с ним. Бросив взгляд сквозь ветровое стекло «хонды», Вехс попытался рассмотреть водителя, но из-за дождя и частых взмахов работающих дворников это было нелегко. Он сумел заметить только расплывчатое красное пятно рубашки или свитера и бледную руку, лежащую на руле. Судя по толщине запястья, за рулем «хонды» сидела женщина. Кроме нее, в салоне, похоже, никого больше не было.