– Я переоденусь и поеду навестить леди Тонтон. Завтра, Вероника, мы отправимся с визитом к леди Маргарет, пока ее мать в Париже. И я еще раз повторяю: когда тебе исполнится девятнадцать лет и ты начнешь выезжать, твоей задачей станет возвеличить имя своей семьи. И ты это сделаешь. Я призываю тебя сделать достойную партию. И она удалилась. Вероника и Оберон немного помолчали, потом она повернулась к брату: – Не заводи ее. Лучше постарайся навести мосты. А заводить ее делу не поможет. Точно не поможет. Он вздохнул, белокурая прядь волос, как обычно, закрыла ему левый глаз. Он отбросил ее. – Ничего не могу с собой поделать. – Очень даже можешь. Все очень просто: не открывай рот. Вероника дернула его за руку. Он пожал плечами. – И это будет называться «глупая дерзость». Оба засмеялись. – Что плохого в том, чтобы подразнить гусей, Вер? Она в раздражении снова дернула его за руку. – Сам знаешь что. И как бы отнеслась к этому Вейни? – Не впутывай ее в это, – резко оборвал ее он и уставился в холодный камин. Раньше четырех его не разожгут. – А почему, если для нас она была главной? Иди вперед, ты просто должен. Она не хотела бы, чтобы ты вел себя так, как ты ведешь. Он стиснул ее пальцы, все еще лежащие на его руке. – Почему она это сделала, Вер? Ты же была здесь. Она что-нибудь говорила? Ну да, ее попросили уйти, но мы бы навещали ее, проверяли, что с ней все в порядке. Мы бы остались близкими людьми. Почему она бросилась вот так с балкона? Оба смотрели на высокое окно и балюстраду, через которую, как сказал отец, бросилась вниз Вейни. Оберон выпустил ее руку, нагнулся вперед, обхватив руками голову, и заговорил глухо: – Это моя вина. Я уехал, и, чтобы отыграться, они уволили ее. Если бы я не уехал… Как он мог сказать, что в ней больше не нуждаются? Видит бог, она была частью нашей семьи. Знаешь, я иногда задаю себе вопрос, может быть, она не бросалась, а… Он замолчал, выпрямился и посмотрел на золотые часы на камине. Их привезла с собой их мачеха из Хидон Холла, громадного обветшавшего особняка, принадлежащего ее семье. – Прости, Вер, я не должен и не буду больше. Все кончено, он скоро вернется, и вот тут мне придется встретиться лицом к лицу с его бешеной злобой. – Об, конечно, она выбросилась, не глупи. – Вероника притянула его к себе и погладила по голове. – Об, дорогой мой, это бы сделал любой, кому пришлось бы иметь дело с его злобой, да если еще разбито сердце. Поэтому никогда больше не думай о чем-то таком. Это ужасный эпизод. Когда-то, может быть, будет лучше. Она крепко обнимала его, как будто могла как-то защитить, потому что она так хотела, чтобы Оберону не угрожала никакая опасность. Она любила его, а ярость их отца обрушивалась на него, не на нее, помоги ей бог. А раньше, до Оберона, это их мать выносила злобу отца на себе? В какой-то момент она подумала, что заплачет от страха и тоски, но нет, она должна удержаться, потому что, если она начнет, она уже не сможет остановиться. Глава 6 Двумя неделями позже, в субботу, Эви, как обычно, приготовила на завтрак овсяную кашу. Вечером ожидались гости, а к ланчу должен был прибыть лорд Брамптон. В воздухе витало напряжение, и это было для нее внове. Миссис Мур ни разу не улыбнулась, голос ее звучал резко. Двадцать человек гостей да еще лорд Брамптон. Атмосфера была тяжелая, так что, казалось, трудно было дышать, но по крайней мере у них были новая судомойка и помощница на кухне. – Ну надо же, блюда, подобранные по цвету, – бормотала миссис Мур, гремя сковородкой, где жарились почки на завтрак для хозяев. – В жизни не слышала ни о чем подобном. Эви написала карточки меню, потому что у нее руки послушные и она знает французский язык, как сказала миссис Мур несколько дней назад, решительно отказываясь тратить время на болтовню на тарабарском языке только для того, чтобы помочь Эви практиковаться. Вместо этого она заявила: – В какой-то момент тебе придется часто слышать французский, и это сослужит тебе хорошую службу, красавица. Она категорически отказалась развить свою мысль и указала на сита. – Кнели тебя ждут не дождутся, а у меня и так дел полно, дальше тебя учить мне некогда, – твердо заявила она. Вечером гостям будет подан прозрачный золотистый суп на телячьем бульоне, за ним последует палтус в сливочном соусе, далее, по требованию лорда Брамптона, тушеные голуби, а их едва ли, как ни напрягай воображение, можно назвать блюдом кремового цвета. И так далее, а всего восемь блюд, в основном со сливочным соусом, чтобы соблюсти цветовое сочетание сливочного и белого. – И все это для того, чтобы отнюдь не умирающая с голоду публика там, наверху, хорошо пожрала, – сморщилась миссис Мур. – Ну что ж, дамы и господа, бог даст, ваши корсеты выдержат, – буркнула Эви, энергично мешая кашу. Жар от плиты был просто невыносимым. Весь кухонный персонал был на месте в половине пятого утра, чтобы начать приготовления, развести огонь в печи, проверить, хватает ли запасов продуктов в кладовых. Без лишнего часа в это утро никак было не обойтись. Прислуга в доме тоже поднялась вместе с жаворонками, но завтрак и наверху, и внизу прошел в обычное время, поскольку привычки хозяев не подлежат изменению. Миссис Мур, перекладывая почки в сковороду, буркнула: – Твои умные замечания к делу не относятся, Эви Энстон. Брось канителиться с этой чертовой кашей и займись чем-нибудь полезным. Милли, кашей займешься ты. Отнеси ее в зал для прислуги, да побыстрее. Надеюсь, это в пределах твоего разумения? Милли была родом из Истона, что тревожило Эви, пока ее мать не рассказала семье Милли о необходимости соблюдать тайну. Ее наняли как новую помощницу на кухне, после того как эту работу предложили Энни, но та не захотела, предпочитая оставаться судомойкой, потому что, как сказала она, чтобы заниматься готовкой, надо слишком много учиться. Эви предложила поучить ее, но Энни отказалась наотрез. Эви сказала Милли: – Потом разложишь для нас кашу по мискам, и мы поедим на том конце стола. Миссис Мур перебила: – Эви, нам будут нужны все ножи, сита, все эти чертовы мелочи, только налей мне чашку чая и проверь, что эти проклятые кролики уже скоро прибудут. Руки у нее дрожали, лицо стало совсем бледным. На щеках заблестел пот. Когда она убирала выбившуюся прядь волос под шапочку, пальцы ее выглядели еще более одеревеневшими и распухшими. Эви прикинула, не выросла ли у нее еще одна пара рук, чтобы поспевать повсюду, но ничего не поделаешь, придется выдерживать все это стойко и терпеливо. Милли до того медленно мешала кашу, что на нее больно было смотреть. Эви помогла ей переложить овсянку в глиняный горшок, оставляя в то же время достаточно для них самих на кухне, постучала поварешкой о край кастрюли и положила ее на тарелку на край плиты. – А приятно было увидеть Саймона, правда? – сказала Милли, вытирая край горшка. Эви кивнула. Садовники и конюшенные неделю назад заходили выпить чаю в тот день, когда взяли Милли и Сару, новую посудомойку. Руки у бедной Сары за пару дней стали выглядеть как куски сырого мяса. – Отнеси кашу, и ты еще не накрыла на четверых на том конце стола. Миссис Мур гремела сковородкой на плите, и Эви налила ей чаю. Милли кивнула, и они с Сарой понесли кашу в зал для прислуги. – Лень родилась раньше этой девушки. И где мой бисквит? – рявкнула миссис Мур. Эви метнулась к сухарнице и бросила бисквит на блюдце миссис Мур. В ее гостиной Эви утром нашла еще одну пустую бутылку из-под джина. Это значит, что повариха за последние два дня прикончила целую бутыль. То ли усилившаяся боль тому причиной, то ли напряжение в связи со званым ужином. Эви забрала у нее сковороду. – Попейте чаю, – настаивала Эви, подталкивая повариху к ее табуретке. Они уже задерживались, но миссис Мур нужно было взбодриться, ничего не поделаешь. Вернулась Милли и с растерянным видом встала рядом с Эви. – А теперь что? Эви отрезала: – Да просто поставь четыре миски на стол и налей в них кашу, третий раз говорю! Милли вспыхнула: – Да что сегодня такое со всеми? Миссис Мур взорвалась: – Ты что себе думаешь, безмозглая малолетка! Мы разбираемся с их завтраком, а уже должны думать об их ланче, потому что милорд на пути домой и потребовал кроличий пирог. Кроличий пирог на званый обед, понятно тебе, черт побери? Не говоря уже о самом обеде на двадцать четыре персоны, и чтобы все блюда были подобраны по цвету, сливочному и белому. Что прикажешь с этим делать? Сливочный и белый – сам по себе странный выбор цветов, а ты еще стоишь тут… Эви перебила ее: – Просто подай кашу, Милли, а потом отнеси сковороду на мойку. Попробуй вспомнить, чему ты научилась, когда работала у миссис Фредерикс, так ее, кажется, звали, в Госфорне. То же самое здесь, только дел побольше. Мы понимаем, что тебе непросто освоиться. Она старалась говорить мягко и одновременно перекладывала почки в супницу, потом схватила толстую тряпку, дернула за ручку духовки и поставила туда блюдо. Милли прошлепала через кухню в моечную. Интересно, почему леди Брамптон непременно настаивала на пассерованных почках, хотя их прекрасно можно было приготовить в духовке, а сама она все равно их не ест? Вот сегодня, когда она завтракала у себя в комнате, вместо гренок, боже мой, она захотела свежие фрукты и сваренное всмятку яйцо с полосочками жареного хлеба[11]. Полосочками?! Она почувствовала, что вот-вот расплачется. Да они никогда не справятся, никогда не смогут сделать все, что от них хотят. Милли выпорхнула из моечной и остановилась перед Эви, уперев руки в бедра. – Как бы там ни было, Эви, дорогуша, а в школе ты так и не научилась считать. Эви засунула прихватку в печную решетку и резко обернулась. – Нас пятеро, а вовсе не четверо, так что если бы ты потрудилась взглянуть, то увидела бы, что я поставила пять мисок на стол, а не то ты бы осталась голодной. Заруби это себе на носу.