— Между шестью и семью. — Мимо, — вздохнул Валера. — А зачем он летал, известно? — спросил Наумов. Последняя зыбкая ниточка лопнула. — Жена с ним развелась. Запрещает видеть дочь. Его мать возила дочку в аэропорт на свидание с отцом. Я говорил по телефону с матерью, подтверждает. Кроме того, в аэропорт его подвозил шофер Карл Гаспль, показания его у меня. — Ну что ж, слава богу, что Александров оказался непричастным, — сказал Олег. — Ты рад этому? — усмехнулся Данилевский. — Да, — твердо ответил Олег. — Что теперь? — Хочу увидеть Александрова. — Он будет на работе после шестнадцати, — доложил Леус. — Ты пока иди поспи, — засмеялся Валера, — а в шестнадцать у тира встретимся. — А где тир? — Да у вокзала, помнишь, мы там стреляли? — Ты можешь меня разбудить в тринадцать? — Могу. Свидание? Наумов радостно кивнул. Уже в дверях Олег спросил Леуса: — Как себя ведет Александров? — Хорошо. Заведует тиром. Неделю назад начал тренироваться, будет выступать за сборную города. — Ничего за ним не замечали? — В конце мая, а точнее, 29 мая избил в тире гражданина Захарко, прилетевшего из Москвы. — Наказали? — Нет. Пострадавший скрылся с места происшествия. — Понятно. Как говорят наши клиенты, нет вещей — нет кражи. Валера, закажи мне билет на вечерний рейс. — Быстро ты. — Дела. А потом были два часа, не связанные со службой. Они с Леной пили кофе и обедали в «Монди-баре». Сидели в душноватой темноте. Горели на столиках крохотные светильники. Шкуры на стенах ассоциировались с охотничьими забавами, неслышно сновал официант. И им казалось, что они плывут через время. Не было вчера, есть только сегодня, и должно быть завтра. Потом Лена проводила его к тиру. — Приедешь в аэропорт? — спросил Олег. — Конечно. А ты? Через три дня она возвращалась в Москву. — А я там ждать буду. — Ну иди. — Пошел. В тире слышались негромкие хлопки пневматического ружья. Стреляли Леус и Валера. — А вот и наш друг, — сказал Данилевский, — знакомьтесь — Юрий Гаврилович. Олег осмотрелся. Обычный тир, каких много. На стенах плакаты добровольного общества, мишени с облупленной краской, вытертый локтями прилавок. Только хозяин был здесь необычный. Высокий, лицо словно из камня вырублено, на кожаной куртке знак «Заслуженный мастер спорта». — Я майор милиции Наумов. Юрий Гаврилович, зачем у вас был Захарко? Александров повертел в руках духовое ружье, положил на прилавок. — Мне скрывать нечего. — Говорил он как-то странно, словно зубов не разжимал. — Он пришел, издевался надо мной, предлагал всякие мерзости. — Какие именно? — Цех здесь какой-то организовать. Ну я и ударил. А что, он подал на меня в суд? — Нет. Вы знали Бурмина? — Нет. Фамилию где-то встречал. Кажется, в газете. — Захарко ее вам не называл? Александров посмотрел на Наумова, потом переложил ружье на край прилавка. — Нет. Он вообще здесь разговаривал мало. Олег поверил, принимая во внимание руку Александрова. Видимо, ладонь, сжатая в кулак, была ничуть не меньше боксерской перчатки. — Значит, вы не согласились с предложениями Захарко? — Вопрос чисто риторический. Последствия встречи являются ответом на него. Я вам так скажу, майор. Я где-то даже рад, что все так случилось. Прежний Александров остался в зале суда. А в Таллин приехал иной. Конечно, смешно говорить, но все происшедшее провело четкую грань. По ту сторону осталось все ненужное, наносное, а здесь я начинаю жить по новой. Только дочку жалко. Олег не успел ответить, в тир вошел человек лет шестидесяти, седой, поджарый, с сухим, аскетическим лицом. — Добрый день, — вежливо поздоровался он и положил на стойку два рубля. Александров отсчитал пули. Человек раскрыл портфель, вынул пневматический пистолет из тех, что когда-то давно продавались в спортивных магазинах. Зарядил. Стрелял он не целясь. Просто быстро вскидывал руку и нажимал на спуск. Тукали выстрелы, с жестяным звоном падали мишени. Потом он сбил шарик, пляшущий в струе воды, потом разбил висящие спички. Олег с интересом смотрел на этого человека. Как только он поднял оружие, лицо его помолодело, а глаза стали острыми, как кинжал, но вместе с тем в них жило странное ощущение отрешенности от сегодняшнего дня. Словно они видели что-то доступное только им. Странное лицо было у этого человека, очень странное. Наумов повернулся к Данилевскому, ему хотелось высказать восхищение умением стрелка, и увидел, как у Валеры сжались губы, глаза словно для стрельбы прищурились, резко обозначились скулы. — А вы все стреляете, гражданин Хинт? — резко сказал он. — Да, гражданин милиционер. Тем более что я как член стрелкового общества имею право хранить дома пневматический пистолет. — Я знаю. Не надоело стрелять-то? — Нет. — Вам уже за шестьдесят, а вы все тренируетесь. — У меня был большой перерыв. — Может быть, вы считаете, что суд был не прав? — Во-первых, не суд, а трибунал. Во-вторых, я с вами не намерен обсуждать это. — Я уж обещаю, что вам до смерти придется стрелять только в этом тире. — Жизнь покажет. — Хинт вежливо поклонился и вышел. — Гад, — зло посмотрел ему вслед Данилевский. — Кто это? — удивленно спросил Наумов. Ему давно не приходилось слушать такой злой, недобрый разговор. — Юулло Хинт. Бывший «лесной брат». Отсидел свой четвертак, вернулся и тренируется. — Националист? — Да, бывший. Лесной бандит. К нему закон почему-то был весьма гуманным.