— Валяй, — сказал Рорк, — ты же не боишься меня, так ведь? О чём ты хотел спросить? — О моей стипендии на учёбу в Париже. Я получил приз Общества архитектурного просвещения. — Да? — На четыре года. Но, с другой стороны, Гай Франкон недавно предложил мне работать у него… Сегодня он сказал, что предложение всё ещё в силе. И я не знаю, что выбрать. Рорк смотрел на него, его пальцы выбивали на ступеньке медленный ритм. — Если хочешь моего совета, Питер, — сказал он наконец, — то ты уже сделал ошибку. Спрашивая меня. Спрашивая любого. Никогда никого не спрашивай. Тем более о своей работе. Разве ты сам не знаешь, чего хочешь? Как можно жить, не зная этого? — Видишь ли, поэтому я и восхищаюсь тобой, Говард; ты всегда знаешь. — Давай без комплиментов. — Но я именно это имел в виду. Как получается, что ты всегда можешь принять решение сам? — Как получается, что ты позволяешь другим решать за тебя? — Но видишь ли, я не уверен, Говард, я никогда в себе не уверен. Я не знаю, действительно ли я так хорош, как обо мне говорят. Я бы не признался в этом никому, кроме тебя. Думаю, это потому, что ты всегда так уверен в себе, я… — Питти! — раздался сзади громкий голос миссис Китинг. — Питти, милый! Что вы там делаете? — Она стояла в дверях в своём лучшем платье из бордовой тафты, счастливая и злая. — Я сижу здесь одна-одинёшенька, жду тебя! Что же ты сидишь на этих грязных ступенях во фраке? Вставай немедленно! Давайте в дом, мальчики. Горячий шоколад и печенье готовы. — Но, мама, я хотел поговорить с Говардом о важном деле, — сказал Китинг, но встал. Казалось, она не услышала его слов. Она вошла в дом. Китинг последовал за ней. Рорк посмотрел ему вслед, пожал плечами, встал и вошёл тоже. Миссис Китинг устроилась в кресле, деликатно хрустнув накрахмаленной юбкой. — Ну? — спросила она. — О чём вы там секретничали? Китинг потрогал пепельницу, подобрал спичечный коробок и бросил его, затем, не обращая на мать внимания, повернулся к Рорку. — Слушай, Говард, оставь свою позу, — сказал он, повысив голос. — Плюнуть мне на стипендию и идти работать или ухватиться за Школу изящных искусств, чтобы поразить наших провинциалов, а Франкон пусть ждёт? Как ты думаешь? Но что-то ушло. Неуловимо изменилось. Момент был упущен. — Теперь, Питти, позволь мне… — начала миссис Китинг. — Ах, мама, подожди минуту!.. Говард, я должен всё тщательно взвесить. Не каждый может получить такую стипендию. Если тебя так оценивают, значит, ты того заслуживаешь. Курс в парижской Школе — ты ведь знаешь, как это важно? — Не знаю, — сказал Рорк. — О чёрт, я знаю твои безумные идеи, но я говорю практически, с точки зрения человека в моем положении. Забудем на время об идеалах, речь идёт о… — Ты не хочешь моего совета, — сказал Рорк. — Ещё как хочу! Я же спрашиваю тебя! Но Китинг никогда не мог быть самим собой при свидетелях, любых свидетелях. Что-то ушло. Он не знал, что именно, но ему показалось, что Рорк знает. Глаза Говарда заставляли его чувствовать себя неуютно, и это его злило. — Я хочу заниматься архитектурой, — набросился на Рорка Китинг, — а не говорить о ней. Старая Школа даёт престиж. Ставит выше рядовых экс-водопроводчиков, которые думают, что могут строить. А с другой стороны — место у Франкона, причём предложенное лично Гаем Франконом! Рорк отвернулся. — Многие ли сравняются со мной? — без оглядки продолжал Китинг. — Через год они будут хвастать, что работают на Смита или Джонса, если вообще найдут работу. В то время как я буду у Франкона и Хейера! — Ты совершенно прав, Питер, — сказала миссис Китинг, поднимаясь, — что в подобном вопросе не хочешь советоваться со своей матерью. Это слишком важно. Я оставлю вас с мистером Рорком — решайте вдвоём. Он посмотрел на мать. Он не хотел слышать её мнение по этому поводу; он знал, что единственная возможность решить самому — это принять решение до того, как она выскажется. Она остановилась, глядя на него, готовая повернуться и покинуть комнату; он знал, что это не поза, — она уйдёт, если он пожелает. Он хотел, чтобы она ушла, хотел отчаянно и сказал: — Это несправедливо, мама, как ты можешь так говорить? Конечно, я хочу знать твоё мнение. Как… Что ты думаешь? Она проигнорировала явное раздражение в его голосе и улыбнулась: — Питти, я никогда ничего не думаю. Только тебе решать, и всегда было так. — Ладно… — нерешительно начал он, искоса наблюдая за ней. — Если я отправлюсь в Париж… — Прекрасно, — сказала миссис Китинг. — Поезжай в Париж. Это отличное место. За целый океан от твоего дома. Конечно, если ты уедешь, мистер Франкон возьмёт кого-то другого. Люди будут говорить об этом. Все знают, что мистер Франкон каждый год выбирает лучшего парня из Стентона для своей фирмы. Хотела бы я знать, что скажут люди, если кто-то другой получит это место? Но я полагаю, что это не важно. — Что… Что скажут люди? — Ничего особенного, я полагаю, только то, что другой был лучшим в вашем выпуске. Я полагаю, он возьмёт Шлинкера. — Нет! — Он задохнулся в ярости. — Только не Шлинкера! — Да, — ласково сказала она. — Шлинкера. — Но… — Но почему тебя должно беспокоить, что скажут люди? Ведь главное — угодить самому себе. — И ты думаешь, что Франкон… — Почему я должна думать о мистере Франконе? Это имя для меня ничего не значит. — Мама, ты хочешь, чтобы я работал у Франкона? — Я ничего не хочу, Питти. Ты — хозяин. Тебе решать. У Китинга мелькнула мысль, действительно ли он любит свою мать. Но она была его матерью, а по всеобщему убеждению, этот факт автоматически означал, что он её любит; и все чувства, которые он к ней испытывал, он привык считать любовью. Он не знал, почему обязан считаться с её мнением. Она была его матерью, и предполагалось, что это заменяет все «почему». — Да, конечно, мама… Но… Да, я знаю, но… Говард? — Это была мольба о помощи. Рорк полулежал в углу на софе, развалившись, как котёнок. Это часто изумляло Китинга — он видел Рорка то движущимся с беззвучной собранностью и точностью кота, то по-кошачьи расслабленным, обмякшим, как будто в его теле не было ни единой кости. Рорк взглянул на него и сказал: — Питер, ты знаешь моё отношение к каждому из этих вариантов. Выбирай меньшее из зол. Чему ты научишься в Школе изящных искусств? Только строить ренессансные палаццо и опереточные декорации. Они убьют всё, на что ты способен сам. Иногда, когда тебе разрешают, у тебя получается очень неплохо. Если ты действительно хочешь учиться — иди работать. Франкон — ублюдок и дурак, но ты будешь строить. Это подготовит тебя к самостоятельной работе намного быстрее. — Даже мистер Рорк иногда говорит разумные вещи, — сказала миссис Китинг, — хоть и выражается как водитель грузовика. — Ты действительно думаешь, что у меня получается неплохо? — Китинг смотрел на него так, будто в его глазах застыло отражение этой фразы, а всё прочее значения не имело. — Время от времени, — сказал Рорк, — не часто. — Теперь, когда всё решено… — начала миссис Китинг. — Я… Мне нужно это обдумать, мама. — Теперь, когда всё решено, как насчёт горячего шоколада? Я подам его сию минуту. — Она улыбнулась сыну невинной улыбкой, говорящей о её благодарности и послушании, и прошелестела прочь из комнаты. Китинг нервно зашагал по комнате, закурил, отрывисто выплёвывая клубы дыма, а потом посмотрел на Рорка: — Что ты теперь собираешься делать, Говард? — Я? — Я понимаю, очень некрасиво, что я всё о себе да о себе. Мама хочет как лучше, но она сводит меня с ума… Ладно, к чёрту… Так что ты намерен делать? — Поеду в Нью-Йорк. — О, замечательно. Искать работу? — Искать работу. — В… в архитектуре? — В архитектуре, Питер. — Это прекрасно. Я рад. Есть какие-нибудь определённые планы? — Я собираюсь работать у Генри Камерона. — О нет, Говард! Рорк молча и не спеша улыбнулся. Уголки его рта заострились: