Леррг угрюмо посмотрел на меня. – Отступление? Куда? Это – моя планета, мой бог охраняет её, здесь прихожане, которых я пестовал все эти годы. Куда мне бежать? – «Ниобия», которую мы воссоздавали заново всё это время, стоит под всеми парусами, готовая воспарить к звёздам в любой момент. Команда только и ждёт, когда к нам присоединятся все желающие. Этот ковчег выдержит всех. А монстр за нами не последует, я уверена. Интуиция подсказывает, что это – кара вашего мира. Мы сможем найти новый дом, надо лишь решиться. Леррг, будто бы не слыша, что я ему говорю, бормотал свои мантры: – Большое зло – или же зло малое? Кем следует пожертвовать во благо жителей Эльвьеры? Я вздохнула, подивившись упрямству этого, в сущности, мягкого и приветливого антроптера, и невесело пошутила: – Ну тогда отдайте ему сотню милосердных и добрых существ, оно станет мягким и податливым, как желе, и вы без труда от него избавитесь. Глядя в просветлевшее разом лицо Леррга, я осознала, какую глупость только что сморозила. Но – поздно. ххх – Леррг, может, ты ещё передумаешь? Опомнись, пока не поздно, как же я? Едва успевая за быстрокрылым стеллмаром, резкими скачками я перетекала из одной точки пространства в другую. Наверное, напрямую это нельзя было назвать телепортацией, но, определённо, что-то от механизма червоточин в этом перемещении оставалось. Сам запыхавшись от быстрого полёта, стеллмар отрывисто произнёс: – Э-та. М-м-мой. Долг. Сотня добровольцев, конечно. Прекрасно. Именно так я и мечтала завершить свой жизненный путь – отправившись на корм космическому монстру. У меня тоже не было выбора: вбив себе в голову, что он обязан пожертвовать собой во имя жизни других, Леррг собрал вокруг себя таких же одержимых, но их всё равно не хватило. Всего девяносто, вместо обещанной сотни. Прикрыв глаза, я медленно досчитала до десяти, едва сдерживая птицей рвущийся вопль отчаяния и боли, вызвалась ещё одним добровольцем, и в нагрузку получила ещё девятерых членов экипажа, готовых умереть вместе со своим командиром. Если быть честной до конца – экипаж вызвался в полном составе, предлагая исключить меня из числа жертв, но я отказалась. Назначив нового капитана, отправила себя на досрочную пенсию, а заодно и обрекла на бессмысленную, но зато красивую и, безусловно, героическую смерть. Если там, далеко за горизонтом событий, где-то существует посмертное существование, пожалуйста, мама, прости свою сумасбродную дочь. Я умираю за идею, за людей и за Леррга. Судорожно пытаясь представить другое развитие событий, где Лерргу бы не пришлось так глупо и безрассудно жертвовать собой, я поняла, что не смогу обречь на неминуемую смерть кого-то вместо него. Кто я такая, чтобы судить? ...В итоге, к назначенному часу, я, крепко обняв Леррга, с чёрной пустотой в голове, смиренно ожидала нашей смерти. ххх Тьма опустилась внезапно, и те, кто остался после нас, увидели, что ненасытное чрево твари на этот раз заглотило добровольных жертв целиком. Я успела подумать, что больше всего среди нас было амфибий, когда моё сознание угасло. ххх Экипаж «Ниобии», приняв на борт всех, кто возжелал улететь, а таковых было не много, задраил люки и распустил солнечные паруса. Они не смогли смириться с гибелью своего капитана, пожертвовавшего свою жизнь этой планете. Внезапно в лобовой экран прилетела молния. Выглянув наружу, беженцы обнаружили, что снаружи началась война. Вылезшие из воды амфибии, вооружённые электрическими пиками, передвигались на кораблях, предусмотрительно снабжённых корнями, перемещавшими их. Лиосси подняли ввысь всю свою эскадрилью, их начищенные доспехи сияли в свете жаркой звезды. И началась бойня. Уже на околоэльвьерной орбите новый капитан обратился к штурману: – Похоже, капитан Даланна была права. Штурман, нехотя оторвавшись от навигационных карт, спросил: – Относительно чего? – Отдав в жертву самых добрых и самоотверженных, мы добились того, что некому стало сдерживать пыл противоборствующих сторон. Кроме того, чудовище, и впрямь, переняло свойства своих жертв, и скрылось в глубинах космоса. Надеюсь, мы его не встретим где-нибудь на пути к Столпам Творения. ххх Я очнулся напротив мерцающего в воздухе полотна транслятора, сразу же догадавшись, что увижу. Лиос, и моё последнее пристанище перед Вратами Перехода, всё это постепенно удалялось. Находясь в одном из отсеков гигантского корабля, признаться, я сгоряча подумал, что Даланна предала меня, и я остался на «Ниобии», когда вдруг увидел её, лежащую совершенно неподвижно, а также тела остальных добровольцев. Бросившись к моей атерри, я измерил было пульс и послушал дыхание, но потом вспомнил, что она теперь не-мёртвая. Но как проверить её функционирование? К счастью, она открыла глаза сама. – Атерри... – не веря себе, едва слышно выдохнул я. И немедля мелодичный, низкий для существа её пола, голос отозвался: – Атерри? Что это такое? Я смутился. Очень сильно. Она засмеялась, и мои крылья затрепетали от нестерпимого стыда, но Даланна, тут же перестав шутить над моей беспомощностью, кротко улыбнулась мне. И прошептала: Нет слов, чтобы выразить наши желанья. Мы – странники звёзд, отщепенцы Земли. Мы с верой пройдём сквозь мирские страданья. О, ангел, молитве моей ты внемли! Ушедши от мира, ушедши от мрака Себе мы избрали лишь светоч один. Так даже хромая, слепая собака Стремится к Тебе одному, Господин! И в разуме – вера, а в сердце – надежда: Мы знаем, мы помним завет дорогой. Как жили, любили, и рвались, как прежде – Уже мы не помним. Бредём мы Домой. Прими нас, прекрасный, Господь неизменный! В потёмках к Тебе мы полжизни брели. Звенящие перья поющей Вселенной Нас к тайне во мраке кромешном вели... Я решился. – Атерри, «запечатлённая», на вашем языке, точнее, наверное, будет «наречённая», – это та, которая разделит с тобой звёздный свет. Она, кажется, не совсем поняла. Вспомнив то, что она рассказывала о своей родине и её обычаях, я прошептал: – У вас есть такие птицы, с белоснежными крыльями, лебеди. Они летают всю жизнь вдвоём, без остальных, парят высоко, и падают камнем вниз, когда земное бытие одного из них обрывается... Всю жизнь фотоны лиосси омывают фотоны духа лишь одного существа... Нежно прикоснувшись своим ротиком к моим губам (этот обычай я тоже узнал от землян), она шепнула мне на ухо, будто ветерок пробежал по речной глади: – Что ищет во тьме вековечной фотон, стремясь в бесконечность, и умирая снова и снова? Тебя. Духи света осияли её бездонные синие глаза, и я обнял атерри своими крыльями. Она приникла ко мне, и моё сердце разорвалось сотней пламенных светил. Лиос снизошёл на меня, благословляя мой выбор. Остальные зашевелились. Механическое чрево этого монструозного космического корабля ожило и загудело. Серебристый экран моргнул, засиял ярче, и, на меня внезапно снизошло осознание, что эта сверкающая гладь ведёт куда-то прочь отсюда, так далеко, как я и не мог себе представить. Даланна взяла меня за руку, улыбнулась остальным, и мы одновременно сделали шаг. Врата Перехода, за которыми ждало бескрайнее синее небо, сомкнулись за нашими спинами. Адепт Джебедия Смит был учёным. Универсалом, в некотором роде. Физик-экспериментатор, химик, биолог, парапсихолог и просто человек, увлекающийся философией. Помимо всего прочего, Джеб являлся показным атеистом: даже себе он не мог сознаться, что верит в Бога. Он не считал необходимым вмешательство божественного промысла в его одинокую жизнь, наполненную наукой. Будучи скорее практиком, чем теоретиком, романтик Джебедия посвятил всю свою жизнь изобретательству. Особенно его интересовали невероятные открытия в области квантовой физики: бозон Хиггса, первоскалярное поле, адронный коллайдер – все это слова звучали для него музыкой небесных сфер. Доктор Смит мог часами торчать в своей лаборатории; он заплатил бешеные деньги, чтобы взглянуть на запуск Большого Адронного Коллайдера. Накопив состояние, Джебедия потратил его на полёт в космос: неисправимый романтик искал внеземные формы жизни с помощью своего эхобиокосмолокатора, испускающего особые волны на сверхкороткой и сверхбыстрой частотах. Не считая колонии бактерий на Марсе, всплеска магнитной активности на Солнце и мощного ноосферного излучения, идущего от его родной планеты Земля, он не обнаружил ровным счётом ничего. Но это его не разочаровало: примерно за эон лет его излучение точно что-нибудь обнаружит! Учёного не волновало даже то, что через этот почти бесконечный промежуток времени он сам, Джебедия Смит, давным-давно уже не будет существовать. Разве что в качестве возлюбленных им атомов. Доказательства, фактологическая информация, критика, формулы, кванторы, символы, знаки, теория аргументации, споры, логические построения и умозаключения – всё это служило стихией, в которой плавал Джеб. Его заветной мечтой – в этом он вполне отдавал себе отчёт – было развенчать Библию. Он решил начать с учения о душе и опровергнуть это понятие с научной точки зрения, доказав, что все мысли, чувства и прочие нематериальные эманации происходят сугубо от протекающих в организме физико-химических реакций. Джеб рьяно взялся за это дело. ххх Мистер Смит был известен в определённых кругах как подающий надежды молодой учёный, поэтому о его невозможном открытии узнали сразу. Люди науки были в восторге, они неистовствовали и требовали неопровержимых доказательств. Джеб сиял, назначал и переназначал время демонстрации. Это был четверг, восемнадцатое октября, как раз после недавно прошедшего над Нью-Йорком дождика. Наступил долгожданный день. Джебедия волновался, сновал туда-сюда, настраивая хитроумное оборудование, кричал на лаборантов и на своего ассистента – давнего друга, с которым они когда-то вместе мотались по всем ведущим университетам Европы и России. Он успокаивал подопытных людей, хотя валерьянка явно требовалась самому будущему профессору. Он ни секунды не ведал покоя, пока башенные часы не пробили ровно шесть часов после полудня. В просторном зале собрался, казалось, весь учёный свет. Аудитория была битком набита кандидатами наук, профессорами, видными светилами физики, химии, биологии и медицины. Присутствовали специально приглашённые теологи, религиоведы, священнослужители и философы. Все, затаив дыхание, смотрели на интерактивную доску, на которой отображались расходящиеся концентрические круги всевозможных формул и диаграмм. Случайно затесавшийся в толпу студент-математик первого курса одного уральского университета умилялся всем этим непонятным значкам. А мистерия меж тем всё развивалась. Джеб носился по всему залу, как одержимый. Он возбуждённо жестикулировал, рассказывал об истории своего открытия, тыкал указкой и пальцами в доску, мычал и разглагольствовал на вечные темы, что-то доказывал и опровергал, дискутировал сам с собой и отвечал на вопросы учёных коллег, отмахивался от назойливого математика, кланялся профессорам, ругал непонятливого ассистента, требовал больше света и звука, сам порывался чинить освещение в импровизированной лаборатории – в общем, умудрялся быть во всех местах сразу одновременно, делая всё возможное, невозможное и совершенно ненужное, разве что на голове не стоял. Один раз он даже споткнулся на ровном месте и упал прямо в объятия неугомонного математика с сияющими зелёными глазами. Тот вежливо поставил его на ноги и попросил немедленно продолжать. Джебедия пару раз моргнул глазами, но продолжил свою суету, по-русски поблагодарив странного юношу в грязном свитере. Наконец, с теорией было покончено. Смит перешёл к практике, сразу ощутив себя рыбой в воде. Подсоединив систему сложных проводов, маркеров, манипуляторов, светодиодов и магнитных датчиков к телу первого испытуемого, он включил свой невероятный агрегат параболической формы, занимавший полкомнаты. Сложный аппарат крякнул, чихнул, и сказал томным женским голосом: – Приступаю к трансляции сверхтонкого поля.