— О, черт возьми, нет. — Я хватаю ее за руку как раз вовремя, когда она пытается упорхнуть. — Достаточно того, что я иду на твой выпускной бал, когда достиг законного возраста употребления алкоголя. Я не… ай-яй-яй… — я прикладываю палец к ее открытому рту, втайне наслаждаясь ощущением. — …никаких возражений. Я не надену гребаный цветок с этим рыхлым белым дерьмом на лацкане, пока не женюсь. — Я также отказываюсь от смокинга, выбирая обычный черный костюм. — Но это традиция, — ноет она. — Плевать, детка. Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой или нет? Уголки ее рта опускаются, и она надувает губы. Господи Иисусе. Хочу поцеловать ее за это, но я знаю, что лучше этого не делать. Я попробовал это однажды, когда она была в пятом классе. Мне было тринадцать. Ей было десять. Это был единственный и неповторимый раз, когда мои губы коснулись ее. Моя голова витала в облаках, пока пощечина, разнесшаяся по лесу, не вернула меня с силой и болью на землю. Потом она бросилась от меня быстрее зайца, и я не видел ее три дня. Потребовалось около дюжины извинений, прежде чем она снова заговорила со мной. И заставила меня пообещать, что я никогда больше этого не сделаю. Я пообещал. Однако, я солгал. Я попробую еще раз, но время решает все. Выйти из френдзоны непросто. Нажми в неподходящее время, и ты навсегда потеряешь своего лучшего друга. И я не могу рисковать, потеряв Мавс. Никогда. Понимаю, что сейчас самое время копать глубже в поисках терпения, а не обязательств. Как бы мне ни хотелось, чтобы так и было, поскольку я заканчиваю колледж и поступаю в юридическую школу, а она вскоре уезжает в колледж, сейчас для нас неподходящее время. — Прекрасно. Пусть будет так, — говорит она, скрещивая руки на груди. — Пусть будет, — говорю я, скрещивая свои собственные, легко подражая ее упрямству. Она улыбается. Я улыбаюсь. Она смеется. Я тоже смеюсь. Все хорошо. Через десять минут мы заканчиваем с фотографированием и можем уходить. Вивиан даже позволяет нам немного постоять на краю ее гостиной. Мавс нарочно спотыкается, чтобы упасть на чистый ковер. Ее мама начинает беситься. Гребанная Вивиан и ее драгоценный ковер. Она вытаскивает эти чертовы щетки быстрее, чем я успеваю моргнуть, и все мысли о том, чтобы зафиксировать последний выпускной бал ее младшей дочери, почти забыты. Меня убивает, что Маверик держится на нижней ступеньке списка приоритетов своей матери. Вивиан и Ричард ДеСото не плохие родители, просто у них другие приоритеты, к которым не относятся их дети. Когда она станет моей, я буду поклоняться ей, как редкой находке, которой она и является. — Давай. — Я просовываю свои большие руки между ее маленькими и тащу к двери. Всего несколько минут спустя мы входим в двойные двери школы Святой Бернадетты, и моя рука собственнически лежит у нее на пояснице. Когда мы добираемся до спортзала, вечеринка в самом разгаре. Танцпол переполнен. Люди толпятся, болтаясь небольшими группами. И вот головы уже вскружены. Глаза вытаращены. Языки болтаются. Мужские умы крутятся в грязных мыслях о том, что скрывается под ее восхитительным платьем, и как избавить ее от него. Мои глаза путешествуют по ней, вид с такой высоты потрясающий. Но святой милосердный Боже. Где та гребаная услуга, о которой я просил ранее, потому что это не то. Ее соски похожи на чертовы маяки, гордо выступающие на фоне ткани того душащего член предмета, который на ней надет. Когда она спускается по лестнице, неуклюже балансируя в своих модных туфлях, мой член так болезненно напрягается, что мне приходится застегнуть пиджак, чтобы скрыть следы. Я сжимаю зубы и пальцы вокруг нее, прижимая ее ближе к себе. Подумываю накинуть на нее свой пиджак, но думаю, что пуговицы окажутся прямо на уровне груди, привлекая еще больше внимания, чем она уже привлекает. Я замечаю, как несколько похотливых придурков пялятся на нее, но они тут же отводят глаза. Хорошо. У меня такое чувство, что на моем лице всю ночь будет хмурое выражение. — Что случилось? — спрашивает она, такая невинная и такая чертовски рассеянная. — Ничего, — скриплю я. У меня уже болит челюсть. — Давай что-нибудь выпьем. Мы прокладываем себе путь сквозь толпу. Мои зубы сжимаются, пока я бросаю злобные невысказанные предупреждения всем, кто размахивает палкой в радиусе ста ярдов. И думаю, что все начинают понимать послание громко и чертовски ясно. Она моя. И всегда будет моей. Мы стоим там с нашими маленькими пластиковыми стаканчиками, полными какого-то ужасного сладкого пунша, и осматриваем хреново украшенный спортзал. Сейчас он кажется таким маленьким и незначительным, чем был, когда мы пытались попасть на региональные соревнования по баскетболу среди мальчиков всего четыре коротких года назад. — Ты делала это? — спрашиваю я, указывая на золотые, зеленые и фиолетовые воздушные шары, скрученные вместе, чтобы образовать арку вокруг входа в спортзал. Я замечаю фотобудку в углу с различными шляпами, боа и прочей ерундой. Мои глаза путешествуют по маскам, прикрепленным скотчем к стене, а затем к разноцветным бусам на шее Мавс, которые кто-то накинул ей на голову по дороге сюда. Бусы также присоединились к вечеринке сисек, тусуясь прямо в этом сладком местечке между ее холмиками. Бл****дь. Это будет чертовски долгая ночь. Она одаривает меня испепеляющим взглядом, заставляя усмехнуться. — Черт возьми, нет, я этого не делала, — хмыкает она. Это моя девочка. — Удивлен, что ты захотела прийти. Обнаженное, нежное плечо приподнимается и опускается. — Мэри-Лу была неумолима, пока я не сдалась. Бессмысленно бороться с ней, когда она становится такой. Упомянутая Мэри-Лу машет нам с другого конца комнаты. Они с Ларри стоят в очереди к фотобудке. Я бы не удивился, если бы к двадцати пяти годам они были женаты и имели троих детей. Думаю, что женитьба — это новая идея. Дети? Я хочу их, но спешить с этим не стоит. Сначала мне нужно насытиться Мавс. Мавс делает глоток своей сахарной воды, стараясь вести себя как можно беззаботнее. — Так… Киллиан вернулся, да? И вот так просто мое сердце камнем падает вниз, забирая с собой и желудок. Нет… даже не камень. Гребаный пятитонный валун. Такие, которые гравитация тянет вниз по горам во время схода лавин. Тот, который сокрушает, убивает надежды и мечты, забирает жизни. Да… такого рода. — Ага. Переехал обратно на прошлой неделе. — Папа сказал, что он будет работать у него? Эта нотка надежды в ее голосе заставляет мою кожу зудеть. Я провожу пальцем между воротником рубашки и горлом. Тяну, ослабляя ублюдочный галстук, чтобы я мог дышать. — Ага, — натянуто отвечаю я. Одержимость Маверик Киллианом, казалось, только растет, а не ослабевает. И, черт возьми, его тоже. Именно поэтому я здесь этим летом, стажируюсь в ДеСото Констракшн Индастрис. Я хочу вернуться в этот город также, как хочу провести время в своей спортивной форме после пятимильной пробежки, но Киллиан путает все карты. Маверик останется здесь до осени, пока не уедет в колледж. И я ни за что, бл*дь, не оставлю их наедине без присмотра на все лето. Этого не случится. — Эй, Маверик, — раздается сзади чей-то низкий голос. Я оборачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с Брюсом Чатни, иначе известным как Один Орех. Брюс происходит из семьи фермеров, и он совершил ужасную (в буквальном смысле) ошибку, переступив через ВОМ (вал отбора мощности) во время его работы. Любой фермер скажет вам, что это под большим запретом. Ему повезло, что он не умер, а вместо этого просто лишился одного ореха, отрубленного в результате инцидента, когда штанина его джинсов попала во вращатель и засосала его внутрь. История гласит, что он держался изо всех сил почти три часа, пока его отец не забеспокоился и не пришел проведать его. — Привет, Брюс, — мило отвечает Мавс. — Ты, э-э… ты хочешь, э-э… — взгляд Чата быстро скользит по мне, затем возвращается к Мавс, как будто меня не существует. Как будто я здесь не в качестве ее кавалера. И почему он так думает обо мне? Все в городе знают, какие у нас тесные отношения. Как у друзей. Просто как у гребаных друзей. — Эм, потанцуешь со мной позже? — он заканчивает заикаться. Похоже, придурок потерял в той аварии не только левый орех. А еще, например, способность общаться с противоположным полом, не описываясь в штаны. — Извини, — вставляю я как раз в тот момент, когда Мавс готовится ответить. Вероятно, согласиться. — Ее танцевальная карточка на этот вечер заполнена. Крошечный вздох вырывается из горла Мавс, когда я притягиваю ее к себе и обнимаю сильной рукой за талию. Затем чувствую, как ее пламя освещает правую сторону моего лица, пока я продолжаю пялиться на Один Орех, который еще не совсем понимает суть. Слава Богу, что я здесь сегодня вечером. Может, они и способны смотреть, но я переломаю им гребаные пальцы, если они хотя бы подумают о том, чтобы прикоснуться. Не то, что потанцевать. Она моя. На всю ночь. Я не очень часто заполучаю ее себе, так что собираюсь извлечь максимум пользы, когда это происходит. — О, да. Эм, ладно. Конечно. Я… э-э-э… Тогда увидимся где-нибудь. Господи, мне почти жаль беднягу. Почти. Как только он оказывается вне пределов слышимости, Мавс поворачивается ко мне. — Что, черт возьми, это было? — Что? — Что? Ее танцевальная карточка на этот вечер заполнена. — Она понижает голос, производя на меня ужасное впечатление, цитируя то, что я только что сказал. — Я так не говорю, — поддразниваю я, изо всех сил стараясь не накинуться и не завладеть ее губами в карающем поцелуе, показывая каждому гребаному мудаку здесь, что она уже занята. Показывая ей, что она уже занята. И не Киллианом. Терпение, Шепард. — Ты не говоришь, как? Как ревнивый парень-собственник? Мои зубы сжимаются. Каждое слово этого утверждения истинно, кроме «парня». То, чего я хочу больше всего. Титул, которого, боюсь, у меня никогда не будет. Трудно сохранять легкий тон, когда я киплю внутри, но мне это удается. — Я сделал тебе одолжение, Лебедь. — Одолжение? — она не столько спрашивает, сколько призывает объясниться. Так я и делаю. — Да, одолжение. Я прямо сейчас могу себе представить, как это будет. — Я провожу рукой по пустому пространству перед нами, вызывая в воображении образ. — Ты потанцуешь с этим беднягой, и он влюбится в тебя. — Точно. — Он будет ухаживать за тобой. Тогда ты влюбишься в него. — Черта с два. — И вскоре, после того, как вы двое поженитесь, — только через мое мертвое, безжизненное тело, — ты узнаешь, что он не только потерял одно яичко в том несчастном случае, но и пловцов в этом мертвом бассейне. — Эта часть может быть правдой. — Ага, никаких маленьких миниатюрных Орехов, бегающих по ферме. По мере того как я рисую картину того, какой была бы ее жизнь с Одним Орехом, ее улыбка становится все шире и шире. К концу моей тщательно продуманной сказки она смеется так сильно, что я вижу слезы в уголках ее глаз. — Видишь? Одолжение.