— Уже есть какие-нибудь известия? — вздыхает он. Я не была окружена широким телом Киллиана уже более трех лет. И это кажется… чужим. Совсем не так, как я думала, что это будет после стольких лет. Я привыкла к худощавому телосложению Кэла. К его хрипотце в голосе, когда он напевает мне на ухо. Я привыкла к тем дополнительным двум дюймам, которые у него есть по сравнению с Киллианом. Как идеально я вписываюсь в изгибы его тела. — Он все еще в операционной, — бормочу я в грудь Киллиана. Он отпускает меня, но держит мои щеки между ладонями. Его большой палец слегка поглаживает мой подбородок. Мою кожу там покалывает. Мое дыхание учащается, когда я понимаю, что мы близко. Слишком близко. Его дыхание попадает на мое лицо, когда он переводит взгляд с моих глаз на губы. На долю секунды я боюсь, что он собирается поцеловать меня. На долю секунды я думаю, что позволю ему это сделать. Только на одну короткую, мимолетную секунду. А потом все исчезает. Я отстраняюсь, разрывая его хватку. Его взгляд перемещается, останавливаясь на моей матери. Он покидает меня неохотно, чтобы подойти к ней и нежно обнять. Она шмыгает носом. Я наполовину задаюсь вопросом, не фальш ли это, но красный цвет ее глаз и выражение лица говорят мне, что это не так. Она любит моего папу, по-своему. — Где Кэл? — спрашивает Киллиан, как будто внезапно осознав, что моего мужа здесь нет. Слава Богу, что он не стал свидетелем того вопиющего, неуместного проявления привязанности, которое мы только что разделили. — Миннеаполис, — рассеянно отвечаю я. Как и несколько месяцев назад, его брови поднимаются в замешательстве, и я добавляю. — Он уже в пути. Скоро будет здесь. Папу привезли в местную больницу скорой помощи Дасти Фаллс три часа назад с болью в груди. На этот раз в ход пошли такие слова, как «обширный сердечный приступ», «без сознания» и «серьезные повреждения». Они немедленно перевели его в Де-Мойн, более чем в часе езды отсюда. Мы с мамой забрались в мой «Шевроле Малибу» и проехали за машиной скорой помощи семьдесят девять миль до больницы Милосердия, где работают одни из лучших кардиологов во всей Айове. Бригада хирургов увезла его, и с тех пор мы ждем. — Ты говорил с Джилли? Мускул на его челюсти несколько раз дергается, прежде чем он отвечает. — Она в аэропорту. Смогла попасть на более ранний рейс. Вылет через полтора часа. Я чувствую, как сжимаются мышцы моей собственной челюсти. Наш отец может быть мертв через полтора часа. Очевидно, Джиллиан улетела в Чикаго на целый день с друзьями. «За покупками». О да… Это сказано с большим сарказмом. И не дай Бог она возьмет напрокат гребаную машину и проедет пять часов, необходимых для того, чтобы побыть со своим отцом, который, возможно, умирает. Она уже должна быть на полпути к дому. Это то, что я бы сделала. Я бы мчалась, как летучая мышь из ада, чтобы добраться до него. У меня странные отношения с родителями. Напряженные, вероятно, является лучшим описанием. Они мои родители, и я люблю их, несмотря на недостатки. Они дали мне жизнь. И хорошо меня воспитали. Они научили меня морали и ценностям, и я никогда ни в чем не нуждалась. Они могут не поддерживать многие мои решения; с другой стороны, я не обязательно поддерживаю их, так что, думаю, это справедливо. Но в нашей семейной динамике чего-то не хватает, и мне всегда было трудно понять, чего именно. Это не любовь. Они любят меня. Я почти уверена, что мой папа отдал бы за меня свою жизнь. Моя мама? Она могла бы, но я бы не поставила на это свою пекарню. Думаю, может быть, дело в том, что они обычно ставят себя на первое место. Их желания. Их цели. Их друзья. Их дело. Их благотворительные организации. Мы всегда были запоздалой мыслью. По крайней мере, так я себя чувствую. Однако Джиллиан смотрит на вещи по-другому, чем я. В детстве она была подлизой. Да и сейчас все еще такая. Думаю, именно поэтому у нее с ними лучше отношения, чем у меня, особенно с моей матерью. Она умеет угождать. Она преклонялась перед ними там, где я бунтовала. Если бы они хотели, чтобы она пошла налево, та бы с радостью пошла. Никаких вопросов не задавалось. Но я? Я бы десять минут спорила о неблагоразумии идти налево. Почему не прямо, не назад, не вперед, не вверх, не вниз или не вбок? И вообще, зачем идти? Это приводило мою мать в ярость. Папа, с другой стороны, думал, что это сделает меня подкованной в бизнесе. И так оно и есть. Просто это не тот бизнес, который он хотел для меня, а именно, управлять его компанией. Когда я была маленькой, то представляла себя у руля. Мы даже говорили об этом. Я навещала папу в его большом угловом кабинете, сидя за его огромным столом в огромном кресле. Он выглядел таким важным. Звучал так авторитетно. Он говорил — люди реагировали. Я хотела этого. Уважения. Власти. Но все изменилось, когда Киллиан вернулся. Только он вернулся не за мной, а ради Джиллиан. Ради моего отца. Ради другой жизни, в которой не было меня. И только мазохистка стала бы ежедневно подвергать себя работе со своим бывшим любовником, ставшим шурином. Никогда не забуду свой разговор с папой в тот день, когда я подала заявление об отставке. Он доставил мне немало хлопот, оспаривая мой выбор, но в конце концов согласился. Он знал, какой упрямой я могу быть, когда чего-то хочу. Он хорошо меня обучил. Две недели спустя я вышла из ДеСото Констракшн Индастрис с тяжелым сердцем, но с невесомой душой. Позже я рассказала папе, что пекарня была моей давней мечтой, хотя на самом деле это было спонтанное решение, как только мой полный ненависти взгляд упал на руку моей сестры, переплетенную с рукой Киллиана. — Эй. — Упомянутая рука кружит вокруг моей. Пальцы Киллиана скользят к моей ладони и сжимают. Я не отстраняюсь. Знаю… Я все еще слишком слаба, когда дело касается его. — Ты ведь знаешь, что дьявол, вероятно, вышвыривает его, пока мы разговариваем, из-за всего того горя, которое твой отец причиняет ему прямо сейчас, не так ли? Я слегка фыркаю, вытирая водопад слез. — Наверное, ты прав, — вру я. Страх застывает как гигантский камень в глубине моей души. Мой отец скоро умрет. Я видела это по их лицам там, в отделении скорой помощи Дасти Фаллс. Это было сострадание. Сочувствие. Когда они увидели бледность его кожи, то так же, как и я, поняли, что мы планируем похороны в ближайшие двадцать четыре часа. — Я еще не готова потерять его. — У меня перехватывает дыхание от всхлипа. — Знаю, — мягко говорит он. Киллиан понимает наши сложные отношения с родителями лучше, чем кто-либо, за исключением, может быть, Кэла. Откидываясь назад, он увлекает меня за собой, закидывая руку мне на плечо. Диван, на котором мы находимся, позволяет его бедру плотно прилегать к моему. При любых нормальных обстоятельствах это было бы приемлемо: мой шурин платонически утешает меня в трудную минуту. Но мы не нормальные. И наше прошлое совсем не платоническое. Это неправильно, но я позволяю ему нежно обнимать меня. Наклоняюсь к нему. Кладу голову ему на плечо. Сжимаю одну руку своей. Мне нужен якорь, и прямо сейчас он им является. — Все будет хорошо, Мелкая. Я не отвечаю. Понимаю, что он просто успокаивает меня. Это фраза, используемая во время кризиса. То, что все хотят услышать. То, что люди говорят, потому что больше нечего сказать. Так что мы замолкаем. И не двигаемся, за исключением наших вдохов, которые теперь синхронизированы друг с другом. Я напрягаюсь, когда он шепчет. — Знаю, что это делает меня задницей, Маверик, но, черт возьми, так приятно снова держать тебя в своих объятиях. Независимо от обстоятельств. Чувство вины захлестывает меня, заставляя мою кожу покалывать, а лицо пылать. Я оцениваю, как его пальцы легко скользят вверх и вниз по моей руке, ощущаю неповторимый запах леса и Киллиана, его тело рядом со мной, и понимаю, что не скучаю по этому так сильно, как думала. Я жажду Кэла прямо сейчас больше, чем воздуха. — Киллиан… — я пытаюсь отстраниться, но его хватка усиливается. — Не надо. Еще несколько минут. Пожалуйста. Я не могу. Не могу так поступить с Кэлом после всего, что он для меня делает. Это нечестно. По отношению к нему. По отношению ко мне. По отношению к нам. Я вырываюсь, когда чувствую тяжесть взгляда моего мужа. О, черт. Я могу только представить, как мы выглядим, обвившись друг вокруг друга. Поднимаю глаза и вижу, что его обжигающе-ненавистный взгляд направлен не на меня, а на брата. — Кэл, — кричу я, вскакивая и бросаясь в его объятия. Руки обвиваются вокруг меня, но они жесткие и холодные. Объятие кажется вынужденным. Это разрывает душу. Я начинаю всхлипывать, и он смягчается. Затем прижимает меня к себе. Одна ладонь обхватывает мою голову, а другая талию. Я обвиваю ногами его талию, и он несет меня через комнату ожидания, прежде чем опуститься на стул, все еще держа меня у себя на коленях. — Что они сказали? — резко спрашивает он, но я игнорирую его. — Это ничего не значит, — уверяю я его. — Я плакала. Он просто утешал меня, вот и все. — Я не хочу говорить о Киллиане, Маверик. Расскажи мне о своем отце. Я отодвигаюсь достаточно, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. Обвивая руками его шею, я зарываюсь пальцами в его волосы. — Я люблю тебя. Тебя, Кэл. Пожалуйста, не сомневайся в этом. Его веки кажутся тяжелыми, когда медленно закрываются. Он облизывает губы. Немного гнева уходит, но я вижу, что он все еще кипит, превращая внешние края его радужки в темный шоколад. — Твой отец. Я с трудом сглатываю этот толстый комок, который теперь стоит у меня в горле. Он не хочет говорить о том, что видел? Прекрасно. В любом случае, сейчас не время и не место. Но я устала танцевать вокруг него. Мы собираемся поговорить об этом скорее раньше, чем позже. Тогда мы изгоним Киллиана раз и навсегда. — У него был обширный сердечный приступ. Он без сознания с тех пор, как скорая помощь забрала его из офиса. Они забрали его на операцию в ту же секунду, как мы сюда приехали. Это нехорошо, Кэл. Мы даже не успели попрощаться, — задыхаюсь я. Его лицо вытягивается, и он тихо и искренне говорит. — Мне жаль, Лебедь. В этот момент я слышу, как произносят имя моей матери. Я оглядываюсь и вижу ее и Киллиана рядом с ней, стоящего перед джентльменом с сединой в волосах в зеленой форме и длинном белом халате. Его руки засунуты в карманы. Его плечи поникли. Уставший доктор стоит рядом с человеком, которого нельзя не заметить. Священник. О Боже, нет. И тут моя мать вскрикивает. Это пронзительный звук, который я никогда не забуду. У нее подгибаются ноги. Киллиан ловит ее. Мое зрение затуманивается. Рыдание вырывается откуда-то из глубины меня. Мой муж держит меня, пока жизнь, какой я ее знаю, разбивается вдребезги вокруг меня. Моего отца больше нет. Глава 22 3 месяца и 2 недели назад Маверик Следующие несколько дней пролетают в тумане соболезнований, запеканок и слез. Очевидно, похороны у моих родителей были полностью спланированы и оплачены, поэтому наши решения о музыке, местах захоронения, гробах и даже чтении на мессе были минимальными. Франклин Пэрриш, директор похоронного бюро «Пэрриш, Пэрриш, Вайневски и Биллингс», старый одноклассник моего отца. Он позаботился о мельчайших деталях для нас с состраданием и сочувствием. Честно говоря, не понимаю, как можно быть эмоционально не разбитым, изо дня в день сталкиваясь со смертью и горем. Нужна особая душа, чтобы помогать другим пережить самое худшее время в их жизни, сохраняя при этом свою собственную нетронутой. Кэл был настоящей скалой. Я бы не справилась с этим без него. Он был со мной каждую секунду каждого дня, никогда не покидая. Я решила остаться в родительском доме вместе с матерью. Он настоял на том, чтобы остаться со мной. Она была в отчаянии, совершенно не справляясь со смертью человека, с которым провела последние сорок три года. Мне бы хотелось, чтобы она проявила свою любовь к нему при жизни так же сильно, как и после смерти. Но Кэл заботился не только обо мне, но и о моей матери, как о своей собственной. Он убедился, что она поела и встала с постели. Отвез ее в похоронное бюро. Помог выбрать костюм, который мой отец наденет для места своего последнего упокоения. И я? Он обнимал меня, когда я плакала по ночам, пока не засыпала. Помогал мыться мне утром, в тот день, когда мы в последний раз прощались с моим отцом, и я упала в лужу на кафельном полу душевой и безудержно разрыдалась. Он одел меня, когда все, что я могла сделать, это пялиться на эти черные вещи, как будто, если надену их, то буду той, кто вместо отца окажется в земле. Но я пережила поездку на машине в похоронное бюро. Успела на мессу в церкви Святой Бернадетты. Выдержала, стоя у могилы, и ушла на дрожащих ногах, зная, что, как только все уйдут, они опустят останки моего отца и засыплют его землей.