Несколько зевак замедлили шаг и остановились посмотреть на игру. Некоторые шепотом стали комментировать позицию, приставив ладонь к уху соседа. Время от времени я поднимал глаза и поглядывал на них, впрочем, без особого внимания. Напротив нашего стола торговец овощами и фруктами, уставившись на нас, беззлобно и насмешливо рассуждал вслух о тех, кому посчастливилось родиться с мозгами, и тех, кто, вроде него, вынужден обходиться без них. Мой соперник оказался недурен. Теоретические познания позволили ему достойно завершить дебют, несмотря на то, что он немного перебрал время. Правда, он слишком рано стал давить на мой королевский фланг, и это могло обернуться для него довольно деликатной ситуацией в середине партии. Коротышка хозяин с полотенцем на плече тоже подошел к нам и остановился рядом, уперев руки в бока. – Ну, что тут у нас? – брякнул он наобум, не уточняя, что именно имеет в виду. Я улыбнулся ему, но не ответил. – Тут, как говорится, головой соображать надо, – сообщил он, постучав себя по виску. Из глубины ресторана донесся женский голос: – Луиджи! – И спустя еще секунду: – Луиджи! Хозяин скривился: – Ни минуты покоя, пропади все пропадом! – проворчал он. – Вперед, за работу, Луиджи! – смеясь, прокричал торговец фруктами. – Это как в шахматах: королева правит бал. Послышались негромкие смешки. Я укрепил позиции и без труда выстроил контригру на центральных вертикалях. Моему противнику пришлось разменять свою ладью на моего слона, и его пешечная структура ослабла. Позиция посыпалась. Сделав несколько отчаянных ходов, он встал и протянул мне руку в знак того, что признает поражение. Я предложил ему партию-реванш. – С удовольствием, – согласился мужчина. – Только мне кажется, что вы без труда со мной справитесь. Мы немного поболтали, пока расставляли фигуры. Он спросил меня, откуда я. – Из Франции, – сообщил я, – из Парижа. – Понятно, – произнес он, – однако вы хорошо говорите по-итальянски. Для француза это редкость. И часто вы к нам приезжаете? – Да, довольно часто. Правда, не в Рим. Я здесь впервые. Чаще бываю на севере. В Болонье, иногда в Бергамо. И в Турине, конечно. В Болонье бываю часто. Точнее, неподалеку от нее, в Кастелло-ди-Серравалле, вам знакомо это место? – Да, разумеется, – ответил мужчина. – Там повсюду холмы. Очень красиво. Заметьте, холмы у нас здесь тоже имеются. А шахматы? – поинтересовался он. – С ними все как-то само собой получилось. Что-то вроде истории любви, не отпускавшей меня три года, ни днем ни ночью. Она благополучно завершилась. Мы остались друзьями. – Что ж, это совсем неплохо, – улыбнувшись, заметил мужчина. Он немного рассказал о своем дяде, научившем его играть в шахматы еще в детстве. И о своей победе в школьном турнире. – Не хотите чего-нибудь выпить? – предложил он. Мы заказали два кофе ристретто и начали новую партию. По взаимному согласию установили часы. Пятнадцать минут для него, пять – для меня. На площади все больше чувствовалось оживление. Куда-то спешили люди, толпа негромко гудела, стучали каблуки по мостовой. Некоторые недотепы задевали столик, доска качалась, и несколько раз нам приходилось ловить ее обеими руками, чтобы она не опрокинулась. Между тем до меня лишь смутно долетали обрывки разговоров, отдельные возгласы, шум машин, кативших по соседним улицам. Стенки пузыря, окружавшего меня во время игры, были непроницаемы для звуков и создавали приятное ощущение, нечто среднее между одиночеством и отстраненностью от окружающего мира. Мои пальцы спокойно и проворно переставляли самшитовые фигуры по полю, над которым теперь простиралась тень от развернутого над террасой навеса. – Ай! – воскликнул мой противник. – Я снова влип. Один из зрителей, пожелавший прийти к нему на помощь, посоветовал пойти конем на c3. Я молча показал, как после этого поставлю ему мат в два хода. – Значит, я продул, – признался мой противник и снова, секунду поразмыслив, протянул мне руку. Я быстро расставил фигуры, вернув их в ту позицию, которая сложилась за несколько ходов до этого. Передвинув его пешку на d7, я попытался объяснить ему его промах. Он несколько раз кивнул, поджав губы. Потом встал и поблагодарил меня. И добавил, что сыграл бы еще разок в один из ближайших дней, если я еще не уеду. Едва только стул освободился, как зритель, предлагавший сделать роковой ход конем на c3, положил ладонь на доску. – Можно? – спросил он. – Конечно. II Ближе к полудню хозяин ресторана стал бросать на меня смущенные взгляды, и я понял, что мне пора освобождать столик, потому что подошло время обеда. Я немедленно прервал партию, порекомендовав своему противнику, юноше, которого сопровождал отец, и в дальнейшем развивать творческий подход к игре. Отец положил руку ему на плечо, и они удалились, причем молодой человек несколько раз оборачивался и смотрел на меня. И всякий раз я чуть заметно поднимал руку на прощанье. Мне захотелось немного прогуляться по району, побродить по ближайшим улицам. Я прошел мимо своего отеля “Соле Рома” на улице Бишоне. Я заселился накануне, когда только начинало вечереть. И не выходил до сегодняшнего утра, даже не пошел ужинать, настолько утомило меня путешествие и те несколько дней, что ему предшествовали. Долго простояв под душем, я растянулся на свежих простынях и беспробудно проспал до самого рассвета. Я всегда любил названия улиц. У меня развился странный рефлекс: я упорно и методично высматривал таблички, даже когда в этом не было надобности. Многие из наименований я хранил в памяти. Так уж вышло. Мог мысленно перебирать их сотнями, одно за другим, как собранные в путешествиях, так и случайно попавшиеся на глаза во время прогулок по Парижу и пригородам. Чаще всего я забывал, где именно они находятся. Перед глазами возникала табличка с названием, и больше ничего. В общем, это не помогало мне ориентироваться в городах, даже наоборот, из-за этой раздражающей привычки я моментально везде терялся. Виа дель Парадизо, корсо Витторио Эммануэле, пьяцца Кьеза-Нуова. Я ступил на церковную паперть с длинными и пологими, едва обозначенными ступенями. Поднял глаза и посмотрел на мадонну над центральным входом, расшифровал дату – 1605, – высеченную римскими цифрами в конце латинской надписи, во всех подробностях разглядел пилястры, попутно вспомнив, что они отличаются от колонн не только тем, что у них прямоугольное сечение, но и тем, что они выступают из стены, а не стоят отдельно. Я пересек Корсо и очутился на площади Сфорцы Чезарини, и это название сразу же плотно засело в моей памяти, в том же уголке, что бульвар Агутт-Самба, площадь Виттельсбахов и улица Месье-ле-Пренс[1]. На вывеске не было никакого названия, только обозначение видовой принадлежности заведения: “Ресторан”, а также уточнение: “С 1960 года”. Его стены из старого дерева и темного камня резко контрастировали со светлыми, теплого желтого оттенка зданиями, обрамлявшими маленькую площадь. Я устроился на террасе. И заказал пасту с клубникой. Долгое время я считал, что это уникальное авторское блюдо моего друга Франческо, шеф-повара таверны в Бадзано, в окрестностях Болоньи. Снова завибрировал телефон: это опять звонила Амандина. На сей раз я ответил. – Гаспар! Я вытянул руку с телефоном, держа его подальше от уха. – Ну что? Я обедаю. – Что с тобой? У тебя странный голос. – Я ем пасту с клубникой. Ничего ужасного не случилось. Треща как пулемет, она принялась дотошно расспрашивать меня обо всем подряд. Мои максимально короткие ответы, похоже, не очень ее интересовали. – А у меня для тебя куча новостей, и все хорошие, – сообщила она. – Да? – В особенности две. Рассказать? – Говори. – Девушка с биеннале в Торонто – ты ее помнишь? – Хммм… нет. – Наверняка помнишь. Я познакомила вас перед самым вернисажем. Мы были в холле у входа.