В отличие от большинства местных детективов Моралес поддерживала на рабочем месте относительный порядок. Она не любила в этой жизни не так много вещей, но хаос, несомненно, был в их числе. Туда же входили реклама перед киносеансами, факт, что в магазинах почти не найти вещей по размеру, апельсины и родной городок. Эва Моралес пересекла черту города в пять лет, когда погналась за подозрительной разноцветной собакой, укравшей ее тряпичную куклу, и с тех пор постоянно переступала всякие черты. Это было похоже на страсть коллекционера: пересеки как можно больше всяческих условностей – и получишь моральное удовлетворение в качестве приза. Еще, конечно, сможешь хвастать своей коллекцией на вечеринках и сборищах родственников: обычно это куда безопаснее, чем обсуждать политику и нового кавалера бабулиты. «И нет, Эва, никогда нельзя быть достаточно старой для новых кавалеров!» Эва подозревала, что и на том свете за бабулитой будут увиваться сотни душ. Такая уж она была, бабушка Моралес. Пересекать границы было нетрудно. Особенно если эти границы – уважение к старшим, забор соседского сада или какая-нибудь нестрашная заповедь. В церкви Эва всегда думала о том, что провернет в понедельник. Начало недели идеально подходило для всяческих пересечений: городок и его жители словно просыпались после сытого обеда – выходных – и только набирали обороты. Продавцы в магазинах не успевали нажать тревожные кнопки. Старушка Эсте дремала в тенечке и не следила за своими посевами. И даже глава семейства Моралес не находил в себе сил ругаться и размахивать руками. Понедельники были днями Эвы. Она сама до сих пор не понимала, как умудрилась стать полицейской. Сбежать из родного городка (в понедельник) было не труднее, чем перечить бабулите. Через границу страны Эва перебралась вплавь, документы купила за утащенные в магазине сережки (из той коллекции, где все камни распределяют по знакам Зодиака), некоторое время работала в разного рода забегаловках… А однажды утром оказалась достаточно наглой, чтобы заполнить заявление на поступление в полицейскую академию. Конечно, Моралес не проучилась там и дня. Возможно, в тот день она была немного не в себе, иначе ни за что бы такого не учудила. Но впереди ее ждал Мэпллэйр. И его катастрофическая текучка полицейских кадров. Кажется, дежурный глянул только на нее саму – в сторону документов даже головы не повернул. А начальник лишь приоткрыл дверь, даже не пустил Эву внутрь, чтобы задать пару необходимых вопросов, – даже его внешность она почему-то совсем не помнила. А через полгода Моралес стала офицером. Единственным в участке офицером, который проработал там больше четырех месяцев. И теперь ей приходилось заниматься тем же, чем и в детстве – пересечением границ. Правда, в Мэпллэйре это были границы другого рода. – Я знаю, что ты здесь, – произнесла Моралес тем голосом, который сама вылепила специально для работы, долгими тренировками перед зеркалом. Звучало внушительно. – Выходи с поднятыми руками! На самом деле Эва ни на что не рассчитывала. Она знала: скорее всего, за ней наблюдают местные. А с местными приходилось обходиться особенно деликатно: на прошлой неделе Моралес арестовала человека-невидимку, и над ней даже не смеялся весь отдел. Только начальник через дверь глухо сообщил, что такими делами они не занимаются. Можно было подумать, что он имеет в виду выпивку. Но в «такие дела» входили любые странности, с которыми детективы сталкивались чуть ли не каждый день. Человек-невидимка, конечно, был галлюцинацией из-за переутомления, хотя Эва помнила, как защелкивала на незримых запястьях наручники. Вампиры всегда оказывались решившими подурачиться подростками с накладными зубами. Загадочные смерти находили легкие, но иногда чересчур дикие объяснения. Эва старалась просто плыть по течению. Срок ее фальшивых документов давно вышел, но мэпллэйровцам было на это плевать. У Моралес все еще была крыша над головой, работа, пусть и странная, и не менее странное уважение местных жителей. Например, в прошлом месяце – Эва готова была поклясться – ей поклонилась одна из высаженных у церкви елей. Моралес еле удержалась, чтобы не поклониться в ответ, а в участке выпила двойную порцию кофе. И все пошло своим чередом. Сейчас Эва не надеялась, что ей ответят. Но из тумана вдруг выросла темная фигура – с поднятыми руками, все как и заказывали, – и произнесла: – Добрый вечер, офицер! Моралес не была уверена, наступил ли вечер. Или раннее утро. В тумане на шоссе номер двадцать девять всегда было одно время суток. Незнакомец подошел достаточно близко для того, чтобы Моралес отметила его до странности незапоминающуюся внешность. Идеальна для того, кто пересекает границы. От такой бы она и сама не отказалась. – Может, я опущу руки, а вы – фонарик? И поговорим? Эва перевела взгляд на собственную руку: она действительно сжимала выключенный фонарик на манер пистолета. Батарейки что ли сели? – Прошу прощения. – Моралес заткнула бесполезный фонарь за пояс и кивнула, когда ее собеседник (явно не местный) начал опускать руки. – Куда направляетесь? – Не куда, а откуда, офицер. Из Пэлэс Рока к лучшей жизни. Моралес снова кивнула. Соседний городишко был не самым благополучным, и она никогда в жизни бы там не обосновалась. Туман немного рассеялся: по крайней мере настолько, чтобы Эва заметила отсутствие у незнакомца обуви. Видимо, ему пришлось действительно несладко. – Тут неподалеку брошенная машина. Не заметили ничего необычного? Мужчина чуть склонил голову. Эва поймала себя на мысли, что никак не может рассмотреть его глаза. Не то чтобы цвет или отражающиеся в них эмоции, а даже просто поймать взгляд. – Разве что тварь у вас за спиной, – спокойно заявил он. Эва вдруг почувствовала, как из нее словно выливаются все ощущения и остается только страх. Она схватилась за кобуру и обернулась. Позади нее был только туман. Она повернулась обратно, но незнакомец, конечно, уже исчез. Пальцы все еще подрагивали, когда она включила фонарик – он зажегся мгновенно, словно никогда в жизни ее не подводил. Эва Моралес чертыхнулась и отправилась искать место, где сможет пересечь очередную границу и выйти с двадцать девятого шоссе. В мир, где светит солнце. Она не заметила, что свет фонарика – по-болотному зеленый. В ее голове билась одна-единственная мысль: незнакомец сказал правду. * * * Туман был похож на море. Ласковые волны окутывали с головы до ног, холодили затылок, запястья и щиколотки. Ступать по асфальтированной дороге было неприятно, но подходящих сапог он так и не нашел. На обочине мигали красные и синие огоньки. Странник прищурился, прикрыл глаза рукой, и огни тут же погасли. Шоссе было благосклонно к незнакомцу. Может быть, он ему даже нравился. Хлопнула задняя дверца машины. Между сиденьем и решеткой нашлась подходящая по размеру пара сапог. Указатель, выплывший из тумана, сообщал, что до Мэпллэйра оставалось совсем ничего. * * * Еще несколько месяцев назад Лиз Ольсен была готова до хрипоты спорить с теми, кто холодно утверждал, что любви нет. Теперь же она с радостью открывала бы глаза всем, кто не понимает очевидного. Любви действительно не существует – настоящей, верной, светлой. Есть только множество подделок: эгоистичная любовь, любовь безумная и уничтожающая, любовь, не видящая дальше своего носа, и любовь слабая, тайная, снедающая изнутри… Хотя называть все это любовью глупо – нельзя же тень человека назвать человеком? Лиз возвращалась домой. Злая, немного уставшая после работы, она чеканила шаг, и стук ее подбитых железом каблучков отдавался в подворотнях звонкими колокольчиками. На красной сумке Лиз остались следы – она выдирала ее из рук своего парня, когда тот зачем-то пытался ее удержать. Он встретил ее сразу после работы. Лиз была помощником редактора в местной газете, и ее парень невероятно гордился этим фактом, почти так же сильно, как она сама. Лиз знала себе цену – только в этом она была по-настоящему уверена – и потому довольно долго не могла найти «того самого». Да, однажды ты просто устаешь искать принца на белом коне и тогда начинаешь искать того самого, который хотя бы приблизительно подходит под описание идеального парня. Два месяца Лиз приценивалась, приглядывалась и изучала мистера Шелли, прежде чем согласиться пойти с ним в ресторан. Спустя пару недель, шесть (нет, семь) букетов цветов и одно приглашение в театр она решила, что не прогадала. Сегодня Шелли тоже встречал ее с цветами: купил персиковые розы, как она любила. И почему все называют их чайными, если цвет самый что ни на есть персиковый? Лиз радостно приняла букет, зашуршав упаковкой, поцеловала Шелли в губы – совсем легонько, словно даря обещание, – и именно в этот момент вдруг поняла, что любви не существует. Тени в проулках за кирпичными стенами зашипели, сплетаясь в клубок: им не нравился стук каблуков. По сути, это было единственное, что они по-настоящему в этом мире ненавидели. А вот пустые сердца им приходились очень даже по вкусу. * * * Итан чувствовал себя совершенно незащищенным, стоя вот так, на пересечении центральных улиц города. Он был как на ладони. Прохожие оборачивались, шептались за его спиной и пожимали плечами. Серость действительно бросалась в глаза. Окделл попытался слиться с ближайшей стенкой, но не посмотрел под ноги, и пришлось отдирать от подошв целый ворох блестящих на солнце лент. Интересно, что это была за кассета, раз кто-то так яростно выдрал и выбросил все ее содержимое? Какой-нибудь христианский рок? Итан еще раз обеспокоенно огляделся. Оставалось надеяться, что Кэйлин не опоздает, хотя по всему выходило, что она уже почти это сделала. Часы показывали четыре минуты двенадцатого: близилось время обеда, и Окделл начинал нервничать. Людей на улице ощутимо прибавилось. Он простоял еще десять минут, прежде чем понял, что за ним наблюдают. Темные очки, к счастью, скрывали глаза Окделла, и он смог разглядеть незнакомца, не опасаясь себя выдать. Если бы Итана спросили, он бы с полной уверенностью ответил, что так одеваются только бездомные: коричневое пальто висело на мужчине, как на вешалке, голенища сапог были расплющены, и оставалось загадкой, как он вообще не теряет обувь. На голове у незнакомца красовалась клетчатая кепка, из-под которой торчали медные вихры, руки он держал в карманах. Сходство с бродягой довершал совершенно неуместный яркий шарф, обернутый вокруг шеи. И все же одежда была слишком чистой для того, кто ночует в парке. Мужчина уже несколько минут не двигался: буравил Итана взглядом, прислонившись к фонарному столбу. Когда Окделл сощурился, пытаясь разглядеть черты лица незнакомца, тот вдруг отмер и решительным шагом направился навстречу. Походка мужчины была немного пружинистой, спина совсем не сгибалась, словно он проглотил палку, и Итан сам не заметил, как сунул руки в карманы, повторяя эту напряженную позу. Как будто было в карманах что-то, что могло помочь в экстренной ситуации. Кроме розового мобильного монстра. Мужчина приблизился почти вплотную. Итан готов был уже задать парочку вопросов вроде «Что вам от меня нужно?», но незнакомец даже не остановился – прошел мимо, задев Окделла плечом. Итана развернуло: он увидел, как бездомный помедлил на углу Бирюзовой Аллеи и скрылся за парикмахерской миссис Бэрис. Да ты параноик, Итан. Кэйлин налетела на него так неожиданно, что Окделл чуть не врезал ей между глаз, схватив за куртку и вывернув руки. – Полегче, герой! – просипела Кэй, пытаясь удержаться на ногах. – Я, конечно, мертвая, но это, знаешь ли, всякий раз больно. – Прости. – Итан выпустил ее и смущенно улыбнулся. – Ты что-то говорила насчет пропавшей девушки? И при чем тут я? – Так это ж просто – я хочу, чтобы ты ее нашел. Итан потерял дар речи. Мертвая девушка, которую он вчера выудил по частям из коробок с макаронами, предлагала ему заняться поисками неизвестной особы! Разве это не работа полиции? Окделл повторил вопрос вслух, и Кэйлин округлила глаза. – Итан, полицейские тут бесполезны! Элиза шепнула, что девушку унесли тени. – Кто? – Элизабет Рихель, с моей улицы. Маленькая, странные волосы, неправильный прикус… – Да я не о том… Кто унес? – Тени, Итан, т-е-н-и. – Как эти? – Окделл указал на темные пятна у их ног. – Как те, что появляются ночью, господи… – Кэйлинна прикрыла глаза ладонью в знак того, что сдается. – Работаешь в ночную смену и никогда не слышал о тенях? Итан не слышал. О плотоядных ночных тенях – точно никогда. – Так… так… хорошо. Я, конечно, понимаю, что мы живем не в самом логичном месте на земле, но хищные тени? – То есть Хищное шоссе тебя не удивляет уже, а тени…