– А если?.. – Подожди, Марк. Давай решать проблемы по мере поступления. Пока у нас только показания Доскина, а он трепло, фуфлыжник, рецидивист. И напуган. Шах предателей не прощает. – Ты думаешь, вы его найдете? – Он в розыске два года. Мог поменять внешность, хотя не думаю. Красавчик, бабы от него без ума. В последний срок в него влюбилась адвокатша, кандидат наук. Замуж за него собралась, дура… Перед свадьбой он ей нос сломал. Психопат. Не очень умен, даже не хитер, но бесстрашен – и невероятно удачлив. – Говоров усмехнулся. – Как сказала бы моя мать: черт своим помогает. – Может, у какой-то подруги живет? – Само собой, всех его бывших шмар проверим еще раз. Но он никогда не возвращается к тем, кого оставил. Может быть и так, что убил все же Доскин или кто-то, кто был с ним. Возможно, Шаха уже нет в живых, так что можно свалить на него все. В любом случае показаний Доскина будет недостаточно для его осуждения. Если его никто больше не видел. – Говоров повернулся, внимательно посмотрел Марку в глаза. – Держись, друг. Сделаю все, что только возможно. – Спасибо тебе. – Не за что. Надеяться мало на что. Ты же знаешь, тела почти полностью сгорели. Попробуют по… Ладно, детали лучше тебе не знать. Глава 22. Морянские Морянские поселились на Вознесенском проспекте после войны. Пока дед, летчик Борис Морянский, воевал, а его жена и сын, родившийся в июне сорок первого, были в эвакуации, в комнату на Песках вселились другие люди. Дед, тогда молодой и отчаянный, пьяный счастьем Победы, дал новому хозяину в челюсть и пошел искать семью. Он нашел их в заводском общежитии. Дуся с Сашей спали валетом на узкой кровати, в комнате жили еще три женщины с детьми. Летчик надел все ордена и медали и с маленьким сыном отправился в исполком. Там ему выдали ордер на комнату, оставшуюся пустой после блокады. Бабушка, еще тоже молодая, но уже строгая, огляделась и сказала: – Хорошая комната. Всем хватит места – и нам, и Сашенькиной семье. – Дуся! – закричал дедушка Боря, подхватил ее на руки и закружил. – Бухгалтер ты мой ненаглядный! Уже все подсчитала! Может, и невесту подыскала Сашкецу? – Не смейся, – возразила бабушка, – вот увидишь, ты в этой квартире будешь внуков нянчить. И, как всегда, получилось так, как сказала баба Дуся. Сын вырос, женился на светловолосой девушке Полине, родился Володя, а через одиннадцать лет – Наташа. Один сосед по квартире умер, и они получили его комнату, потом уехала семья из третьей комнаты, и они смогли получить себе и ее. К тому времени Александр Борисович уже был начальником цеха. Володя играл с дедом в шахматы и в третьем классе стал даже иногда выигрывать. Дед говорил, что в новом году его нужно отдать в шахматную школу, наступил новый год, и дед умер, а вскоре после него умерла и бабушка. Может, именно тогда и прилетели первые комаромухи? Володя начал заикаться, перестал бегать во дворе. Сестра Наташа была на одиннадцать лет младше. Когда она родилась, Володя очень переживал и даже спросил, нельзя ли отдать ее обратно в роддом. Он не мог слышать ее плача, затыкал уши и убегал в ванную. Однажды его оставили присмотреть за сестрой. Он мрачно сидел и наблюдал, как она размахивает погремушкой. Игрушка упала, и девочка расплакалась. Он осторожно поднял ее, придерживая горячую головку с белесыми волосиками. Наташа замолчала и уставилась на него круглыми глазенками. В ее глаза было легко смотреть. С того дня он полюбил сестренку и начал с ней немножко играть. Володя с детства боялся всего. И дома, и на улице подстерегали опасности – машины норовили задавить, летом из окон падали цветочные горшки, зимой жизни угрожали сосульки. Собаки кусались, кошки царапались, а когда его один раз привели в зоопарк, он не мог смотреть на страшных чудовищ в клетках и прятался за маму. Птиц он терпеть не мог, ни живых, ни вареных, при виде куриных бедрышек закрывал ладошками лицо и рыдал. Самыми же опасными, непредсказуемыми и коварными были люди – и дети, и взрослые. Они громко говорили, ругались и насмехались, приставали с разговорами и чуть чего лезли в драку. Каждый раз, когда он выходил на улицу, случалось что-то неприятное: то мальчишки дергали его за куртку и за волосы, то девчонки смеялись над ним, то собака внезапно лаяла. Родители долго не понимали, что это не простая робость и застенчивость. Отец говорил: – Ну, чего сиднем сидишь, пойди во двор, побегай с ребятами. Он выходил на лестницу, поднимался на верхний этаж и сидел там у стены на корточках полчаса, а потом возвращался домой. Мать спрашивала: – Что же ты так мало погулял, сынок? – Устал, – равнодушно отвечал он и закрывался в своей комнате. С годами у него появились сами собой многочисленные ритуалы, а именно: выходя из дома, он должен был обязательно дернуть три раза за ручку, моя руки – сначала намочить правую, а уж только потом левую, мешать чай в стакане, вращая ложку по часовой стрелке. Рубашки и ботинки он донашивал до дыр, пока мать не выбрасывала и не заставляла надеть новые. В коробке под кроватью лежали сломанные ручки, огрызки карандашей, камешки, веточки, гвозди, резинки, монетки и множество других вещей – он никогда ничего не выбрасывал. Когда разбилась его чашка, он почти заболел. Потом купил алюминиевую кружку и пил чай только из нее. В школе его почти сразу начали преследовать мальчишки, толкаться, обзываться. Он терпел, никому не смотрел в глаза, старался стать незаметным. Драться он не хотел – противно было касаться чужого тела. Но однажды на школьном дворе на него напали сразу трое, и кто-то ударил его в нос. Володя как будто перестал видеть. Он страшно закричал и разбил свой кулак о чьи-то зубы. Потом схватил второго мальчишку и ударил его головой об стену. Третий убежал. Володя смотрел на скуливших мальчишек с залитыми кровью лицами. Он достал платок и хотел вытереть им кровь, но они тоже бросились бежать. С тех пор его никто не трогал. В седьмом классе он отказался ходить в школу. Родители так и не смогли его заставить. Отец сначала очень сердился на него, мать жалела, а потом и отец стал только жалеть. Родители долго не верили, что он не изменится, что он таким и останется – странным, вялым, одиноким. Врачи никакого диагноза придумать не могли, в конце концов пришлось идти к психиатру, которого родители очень боялись. Но и психиатр ничего определенного не сказал, таблеток не выписал, а написал справку, что ученику рекомендуется домашнее обучение. Володю оставили в покое, и он сразу начал лучше учиться. Школу закончил почти на все пятерки и легко сдал экзамены в институт культуры. Правда, на заочное. Когда он устроился на работу в Дом ученых, мало что изменилось. И сейчас в комнате его всегда был идеальный порядок, каждая вещь на своем месте. Трое одинаковых черных брюк и шесть одинаковых черных рубашек висели в шкафу. Теперь он проводил все дни на работе, засиживаясь там допоздна. У него по-прежнему не было ни друзей, ни подруги. Высокий, черноволосый, с яркими темными глазами, он нравился девушкам. Они с ним кокетничали, но он не знал, что сказать, отворачивался и молчал. Так они и жили вместе с родителями. Наташе было уже двадцать три. Похожа на маму, светленькая, маленького роста. Этим летом она перешла на последний курс университета. Володя был рад, когда все уходили из дома по делам. Впрочем, не так уж плохо бывало и посидеть всем вместе за вечерним чаем, за круглым столом, если ему не задавали много вопросов. В этот вечер он, как обычно, задержался на работе. Полина Игоревна возилась на кухне с пирогом, Александр Борисович и Наташа смотрели телевизор, любимую старую комедию про тигров и корабельного повара. Забренчал входной звонок. Наташа побежала открывать и вернулась с молодым человеком в мокрой кожаной куртке и с темными мокрыми волосами. На улице шел дождь. – Это к Володе, – удивленно сказала Наташа, и родители тоже удивились и воззрились на гостя. К Володе никто никогда не приходил. – Что за лето в этом году, как осень, – сказала Полина Игоревна. – Снимайте куртку, будете пить чай? – С удовольствием, – ответил человек и, прежде чем сесть, представился: – Капитан Лугин, Павел Сергеевич, следователь прокуратуры. Он сел к столу при всеобщем молчании, и под ярким светом лампы Наташа увидела, что волосы у него вовсе не темные, а рыжие. Она осталась стоять, и он поднял на нее холодные синие глаза. – Наталья Александровна, ведь вы же Наташа, я правильно понял? Я и с вами хотел бы поговорить. Наташа смотрела на него испуганно. «Не обокрали ли Дом ученых, – мелькнула мысль. – Володя такой рассеянный…» – Простите за неожиданное вторжение, решил зайти, потому что дело хоть и старое, но касается всех вас. О том, что произошло ровно тридцать три года тому назад. Девятнадцатого июля. Полина Игоревна тяжело опустилась на стул, Александр Борисович нахмурился. Они смотрели то на капитана, то друг на друга. – Товарищ… гражданин… капитан, можно вас попросить, на минутку… вот… в кухню, – начала было Полина Игоревна, но Александр Борисович перебил: – Наташа, иди к себе в комнату. – Почему? Я тоже хочу послушать. – Я сказал, иди к себе. Потом тебе все расскажем. Наташа вышла, оглянувшись на капитана. Полина Игоревна вышла вслед за ней и скоро вернулась с рюмкой. Запахло валерьянкой. Глаза и нос у нее покраснели. Протянула рюмку Александру Борисовичу. – Выпей и ты, отец, тебе нельзя нервничать. – Оставь. Вот что, капитан. Володя ничего не помнит и не знает. Дело старое, зачем ворошить? – Преступник, возможно, продолжает похищения. – Нет, нет, этого просто быть не может! – воскликнула Полина Игоревна. – Почему вы так уверены? Вы подозревали кого-то? – Помолчи, мать. Я расскажу. Давно надо было рассказать. Так и знал ведь, что дело вскроется. Ну, виноват только я. Поля ни при чем. Щеки Александра Борисовича побагровели. – Вас никто ни в чем не обвиняет. Расскажите подробно, что и как тогда произошло. – Произошло не тогда, раньше. Мы поженились сорок лет назад. – Рубиновую свадьбу будем праздновать в этом году, – всхлипнула Полина Игоревна. – Поля сирота, родители погибли в войну. Мои жили с нами в этой вот самой квартире. Сначала мы все помещались в одной комнате. Александр Борисович указал на стену, где висела большая фотография – бравый летчик, грудь в медалях и орденах, и молодая женщина в летнем платье стоят, обнявшись, у фонтана. – Хотели мы детей, но долго не получалось. Наконец Поля забеременела. Родители радовались вместе с нами. Пришло время, отвез я ее в роддом, а сам, грешен, напился с радости. Думал, ну вот, утром приду туда, мне скажут: «Поздравляем с сыном». Мы уже и имя ему придумали – Володя. В честь вождя мирового пролетариата. Пришел утром, медсестра отвела меня в кабинет врача. Врач говорит: «Жена ваша жива, а ребенок родился мертвым». Полина Игоревна заливалась слезами. – В той же палате девчонка отказалась от ребенка. Ей было всего лет шестнадцать. Приезжая, с Кавказа. Послали ее учиться в Ленинград, девчонка красивая, ну и схватил ее какой-то подлец. Полина услышала от санитарки, что она от ребенка отказывается и… – Она отца боялась как огня, – всхлипывая, сказала Полина Игоревна. – Плакала, что он ее убьет и сам не переживет… – Вот мы и договорились с врачом. Ну, понимаете… что его запишут на Полю. Девчонка сразу согласилась. – Да, она мне сказала: «Ты хорошая женщина. Добрая. И муж у тебя. Моему сыну у вас будет лучше, чем в детдоме». – Что нам за это присудят, капитан? – Теперь уже ничего. Слишком много времени прошло. – Понятно. – Александр Борисович глубоко вздохнул. Погладил дрожащей рукой лысину и уныло повисшие усы. – Так вот Володя и появился у нас. Родителям мы правду не сказали. – Это она его украла, – всхлипнула Полина Игоревна. – Мы ее видели у нашего дома несколько раз. А потом вернула. – Почему вы не рассказали тогда о ваших подозрениях? Боялись, что всплывет история с документами? – Конечно. Мы ее сами искали. Но не нашли. Я сказал жене: она мать, если она взяла – значит, одумалась. Имеет право. – Как ее зовут? Как она выглядит? – Амина. Сейчас ей должно быть под пятьдесят. Красивая была, восточная принцесса. Волосы темные, глаза тоже темные, большие. Володя на нее похож. – Могу я задать пару вопросов Наталье Александровне? – Наташи тогда еще не было, она ничего не знает, – сказала Полина Игоревна, испуганно глядя на капитана. – Хорошо. Спасибо, что рассказали. Вот телефон, позвоните, если вспомните какие-то важные детали.