— Значит, и на виллу к нам он забирался? — Лена поежилась. — У них что, полиция тоже беспредельничает? Без санкций вламывается в частные дома? — А ты что, кино французское про полицию не смотрела? — погладил ее по голове Горчаков. — Тут все, как у нас. Стеценко вздохнул. — Так. Вот то, что тут все, как у нас, меня устраивает меньше всего. И ладно, если этот худосочный на «Ситроене» — грабитель или мошенник, это полбеды. Меня беспокоит, не связан ли он с убийством. Это значительно хуже. — Чем хуже? — простодушно спросила Лена. — Чем? Тем, что убийца опаснее мошенника. Лена изменилась в лице так, что я рванулась со своего места к ее трофеям, разложенным на диване. — Лена! Сумку-то покажи! Она показала — сначала нехотя, потом втянулась, мы по очереди пофорсили вдоль гостиной с новой сумкой, потом по очереди примерили новую юбку, потом Лена сбегала вниз и принесла все свои кофточки, мы и с ними юбку примерили. Мужики тем временем шептались на балконе, Вот не было печали! Кто же из нас пятерых такой везучий, накликал на нашу голову эти неприятности? Лена же мучилась другими проблемами: ей страшно хотелось рассмотреть Регинино винтажное приобретение. Да и мне тоже, что скрывать. — Слушай, как ты думаешь, удобно к ней заглянуть? Или не беспокоить? Конечно, она переживает, но, может, ее отвлечь? Давай ей вина отнесем? И сардин… Она же ничего не ела. Ленка, добрая душа, не дождавшись моего согласия, уже наливала вино и фигурно раскладывала на тарелочке сардины. Мы спустились вниз, в декадентскую светелку к тоскующей красавице. Свет, на наше счастье, там горел. Лена держала поднос с угощением, я деликатно постучала. — Ну? — донесся недовольный голос Регины, и мы вошли. Она по обыкновению лежала по диагонали своей квадратной кованой кровати, на животе, и смотрелась в напольное зеркало, стоящее у стены. Лена поставила перед ней поднос и присела на корточки. — Региша, ты не ела ничего… Регина испустила томный вздох и села на кровати по-турецки. — А вы чего себе не принесли? Тащите бутылку, выпьем между нами, девочками. Ленка унеслась наверх и через тридцать секунд влетела обратно с бутылкой вина, двумя бокалами и коробкой печенья. — Отлично, — покосилась на добычу Регина. — Ну, давайте, разливайте. Разлили и выпили. Регина погрустнела еще больше. — Да, в убивца я еще не влюблялась, — грустно заметила она. — Да ладно, может, он еще и не убивец, — утешила ее Лена, но Регина только покачала головой. — Нет, нюхом чую, он — криминальная личность. — Региночка, дай посмотреть на твою подвеску, — попросила я. Не для того, чтобы отвлечь ее от дум про великолепного жиголо. Просто эта вещь почему-то меня притягивала, я все время думала про нее, представляла ее необычную форму, хотелось трогать ее, держать в руках, ощущать ее вес, гладить перламутровые изгибы. Регина потянулась к своей сумочке, достала из нее синий замшевый футляр. Открыла его, поставила перед собой на кровати, и мы все трое одновременно протянули руки к жемчужине. — Регина, она настоящая? — тихо, благоговейно спросила Лена. Регина покачала головой. — Если бы она была настоящая, на нее можно было бы пол-Ниццы купить. Она бы тогда где-нибудь в музее лежала, в Лувре, а не в этой забегаловке в Эзе. Нет, Леночка, это хорошо сделанная бижутерия, но какая она… черт ее дери… Разглядывая подвеску, она восхищенно прикусила губу. — Это винтаж? — продолжала Лена. — Винтаж. В таком винтажном украшении не стыдно пойти в приличное место. — Регина ласково погладила жемчужину. — И всего за пятьдесят евро, фантастика! — Померяй, — предложила я. — Она тяжеленная, наверное? Как ее на шее таскать? — Ничего, сейчас и не такое таскают, — успокоила Регина. Она вытащила жемчужину из коробки и приложила к груди. Она и жемчужина как-то очень сочетались друг с другом. Созданы были друг для друга. Дополняли одна другую. — Жалко, у меня цепочки нет подходящей, — вздохнула Регина. Лена восторженными глазами смотрела на нее. — Да, эта вещь не для меня, — пробормотала она. Регина с улыбкой приложила подвеску к ней, и мы дружно фыркнули: на цыплячьей Лениной шее подвеска сразу потеряла свою загадочность и стала смотреться грубым неопрятным куском пластика или стекла (из чего там делают искусственный жемчуг?), почти булыжником. Да, вот что значит, не ее вещь. Именно в этот момент к нам решили присоединиться мужчины, ощутившие себя брошенными. Они пошли вниз на голоса и влились в нашу компанию. Расселись, подливали девушкам, отпускали какие-то плоские шуточки, и все расслабились. В деталях рассмотрели подвеску, обсудили ее в плане соотношения цены и качества. — Нет, все-таки винтаж этот — надувательство, — с видом тонкого ценителя искусства изрек Горчаков. — С такой колобахой — только в воду, от несчастной любви топиться. Ко дну пойдешь без разговоров. Ой, дурят нашего брата! Полсотни евро… Это сколько будет по курсу?.. Он задумался, вертя подвеску в руке. Мне на секунду пришло в голову — а не гоняются ли наши преследователи вот за этой самой подвеской? Вдруг она действительно стоит больше, чем Регина за нее заплатила? Или просто дорога кому-то как память, или имеет какое-то сакральное значение, нам неизвестное? Например, является фетишем подпольной секты? Нет, это уж меня занесло. Кроме того, откуда они могли знать, что мы поедем в Эз и Регина купит эту штуку сегодня вечером? Следили-то за нами еще вчера, когда ни про какой винтаж речи не было. И на виллу залезли раньше. Ничего не понимаю. Ясно одно, подвеска тут ни при чем. Регина с тревогой следила за действиями Горчакова. Он попробовал подвеску на зуб — с Региной чуть припадок не случился, а потом и с Леной заодно — она шлепнула Горчакова по руке, как маленького: «Что ты грязь всякую в рот тащишь!», и Регина обиделась уже на нее… Сашка отобрал у него подвеску и стал пристраивать ее обратно в коробку, не выпуская из руки бокал с вином; чуть не облился, дернулся и краем крышки футляра сковырнул со своей порезанной руки пластырь. Запачкал кровью синюю замшу коробки. Регина, успокоившаяся было, снова расстроилась. — Ну вот, не понос, так судорога, как ваш Кораблев говорит. Сашка попытался оттереть с футляра кровь, но размазал ее еще хуже, и поднял виноватые глаза на Регину: — Ладно, не переживай. В конце концов, это просто футляр, его ты на шее носить не будешь. Приедем, я тебе кровь чем-нибудь выведу. А насчет Кораблева… Может, тебя с ним познакомить? — Мы знакомы, ты что, забыл? — повела плечом Регина. — Нет, я имею в виду, свести вас прицельно. Вот и встретятся два одиночества… — Он, кстати, квартиру ремонтирует, — встрял Горчаков. — В общем, потихоньку становится положительным человеком. — Может, составите счастье друг друга, — добавил Сашка. — А то что все мыкаетесь, оба… Да, мужчины наши на редкость деликатны. Осталось только намекнуть на Регинин возраст, что у Горчакова и не заржавело: — Да и вообще, тебе к старости-то лучше кого поспокойнее найти, не сопляка какого-нибудь. Но она, видимо, деморализованная событиями последних дней, воспринимала их реплики довольно спокойно, и даже, я бы сказала, добродушно. Мальчики еще пофонтанировали в том же духе, и Регина не отпустила никаких язвительных замечаний, а наоборот, слабо улыбнулась и отпила из бокала; хорошее вино, надо будет запомнить и использовать такое в качестве антидепрессанта. Когда спиртное кончилось, мы еще немного посидели, поболтали на отвлеченные темы, повспоминали Эз: его узкие улочки между каменными стенами крепости, потайную калитку, ведущую в приватную гостиницу, в саду которой (вход только для постояльцев, а мы смотрели сверху, с крепостной террасы) среди цветов стояли натуралистичные фигуры оленей, косуль, зайцев и медведей. Толстые, теплые кактусы, горячие шероховатые камни и прохладное синее-синее море далеко внизу. Оно так и приснилось мне этой ночью: синее-синее, спокойное, далекое. А за ним — Корсика. Надо, кстати, действительно съездить в Монако — там музей Бонапарта. Наутро мы наскоро позавтракали, дружно позапихали грязную посуду в посудомоечную машину и отправились в Монако, на всякий случай, ввиду возможного преступного проникновения в дом в наше отсутствие, прихватив с собой все самое ценное: деньги и документы. Регина, конечно, взяла с собой подвеску. По дороге мы остановились у крошечного ювелирного магазинчика, и всем миром выбрали к подвеске недлинную грубоватую цепочку из состаренного золота. И Регина, не утерпев, нацепила подвеску на шею. — Надеюсь, что меня не ограбят, — пробормотала она, выходя в украшении из магазина. Но никто из прохожих не обращал внимания на то, что болтается у нее на шее. Вернее, на саму-то Регину пялились, иногда даже отпуская явно одобрительные замечания на разных языках, но непосредственно на подвеске никто из встретившихся нам глаз специально не задерживал. Сашка добежал до магазинчика прессы и накупил свежих газет; сев в машину, мы сразу начали их листать в поисках вестей с осмотра места происшествия. И не зря: почти все газеты уже на второй странице, а некоторые сразу на первой опубликовали подробные отчеты обо всей этой истории, с картинками, естественно. В том же книжно-газетно-журнальном магазинчике Сашка разорился еще и на французско-русский словарь, и мы никуда не поехали, пока наш толмач не перевел нам газетные версии исчезновения Шарлин Фицпатрик и возможной причастности к нему того самого супермачо, предмета Регининых воздыханий. Горчаков только взмолился, чтобы публичные чтения происходили не в тесной машине, а в ближайшем кафе за чашечкой кофе. Горячо поддержав предложение, мы оперативно сделали выбор из трех ближайших кафе и удобно расположились за столиком на улице, жадно ловя каждое Сашкино слово и перелистывая газеты. Регина нашла самый большой портрет своего героя, надо признать — довольно удачный, Вигго Мортенсен отдыхает, и печально его рассматривала, пока Сашка, то и дело справляясь со словарем, пересказывал всю эту леденящую душу историю. Шарлин Фицпатрик, школьница из города Колчестера, графство Эссекс, Великобритания, приехала во Францию па рождественские каникулы с родителями. Родители приличные, мать — педагог, отец — банковский служащий. Остановились в гостинице в Антибе, посещали музеи, окрестные достопримечательности. Уже после исчезновения Шарлин, в результате предпринятого полицией дознания, стало известно, что 28 декабря в компьютерном кафе рядом с гостиницей она познакомилась с неким Филиппом… Так, фамилия — Лимин. Не знаю, как сказать: Лиминым или Лимином. В общем, ее видели с этим Филиппом на автозаправочной станции в Каннах, она сидела вместе с ним на мотоцикле. Была оживлена, весела, смеялась, то есть не походила на жертву насилия или похищенную. Тридцатого декабря она отпросилась у родителей съездить в Канны, вот там ее и видели с этим Филиппом, он обнимал ее за плечи, и она не протестовала. Да, девочка без комплексов. — Я бы такой девочке по заднице-то выписал бы… Чтоб протестовала в другой раз… — пробормотал отец двоих дочерей Горчаков. Его жена согласно кивнула. Интересно, он своим много выписывал, подумала я. — Я могу продолжать? — Сашка перевернул газетную страницу. — Первого января в три часа дня она ушла прогуляться, сказав родителям, что идет в компьютерный клуб. В гостиницу она не вернулась, мобильный телефон ее не отвечал. Утром родители сообщили в полицию, начались поиски. Мобильный телефон девочки был обнаружен путем пеленга в машине у хозяина компьютерного кафе, гражданина Франции, имеющего арабские корни, Салиха Шакура. Шакур объяснил, что обнаружил забытый кем-то телефон в кафе, взял его с собой, чтобы он не потерялся, намереваясь вернуть его владельцу, если таковой объявится. Проанализировав последние звонки с телефона, полиция установила, что одним из адресатов звонков — около десяти вызовов за три дня — был пресловутый господин Лимин, вот его и потянули на цугундер. Последний звонок с телефона девочки на телефон Филиппа имел место за час до ее ухода из гостиницы. Полиция обоснованно предположила, что она договаривалась с месье Лиминым о встрече, каковая и произошла вскоре, но месье Лимин категорически отрицал, что виделся в этот день с Шарлин, хотя под давлением улик признал факт своего знакомства с девочкой. Видимо, данные, собранные полицией, были настолько нехорошие, что месье Лимину закрутили руки и бросили в кутузку, но благодаря своим связям, которые не разглашаются, он вскоре был выпущен из тюрьмы, и все обвинения с него были сняты, тем более что тело найдено не было и факт убийства не установлен. — Но теперь-то месье Лимин опять поедет в кутузку? — прищурился Горчаков. Регина вздохнула так тяжко, что месье Лимину, наверное, где-то икнулось. — Да, теперь, после обнаружения тела и судебно-медицинского исследования, когда установлен насильственный характер смерти девочки… — А что за насильственный характер? — поинтересовалась я. — Неужели они на разложившемся трупе докажут утопление? — Мадам, не бегите впереди паровоза, — Сашка оторвал глаза от газеты и укоризненно взглянул на меня. — Поверьте, что меня этот вопрос также чрезвычайно занимает. Сейчас… Он снова уткнулся в газетные листы, потом полистал словарь. Мы затаили дыхание. — Итак: как сообщил неназванный источник в полиции, причина смерти — асфиксия, и даже больше скажу удавление руками. Девственность нарушена незадолго до смерти… Да что ж они, прямо весь акт вскрытия в прессу выкладывают, никакой тайны следствия! — Свободная пресса, — отметил Горчаков. — У них, небось, большой бюджет на неназванные источники. Надо Старосельцеву намекнуть… — Размечтался, — хмыкнула я. — Старосельцев тебе в лучшем случае стакан нальет.