Да, Регина была полностью удовлетворена музеем. По ее лицу было видно, что жизнь потихоньку налаживается. Теперь еще пообедать с видом на княжеский дворец, и счастье будет полным. Впрочем, я ошибалась. После того как мы пообедали, и стали обсуждать, по какой дороге двигаться домой, Регина обвела нас глазами обиженного ребенка и воскликнула: — Как — домой?! А в казино?! И мы поехали в Монте-Карло. Перед входом в казино стояли яркие машины явно неземного происхождения, словно игрушки на полке в магазине. Желтые «феррари», красные «ламборгини», черные «мазерати». Кабриолеты, люки, закрытые «седаны». Возле них беззастенчиво фотографировались люди всех стран мира, не имеющие к этим машинам никакого отношения. Они облокачивались на капоты, поглаживали светящиеся машинные бока, смотрелись в боковые зеркальца и, запечатлевшись на фоне бьющего в глаза богатства и запредельной роскоши, уходили пешком в свои скромные гостиницы. Мы поднялись по ступенькам в казино. Здесь когда-то играли наши соотечественники — Шаляпин, Анна Павлова, Маяковский. Дягилев играл, и увековечен тут, его бюст стоит на одной из террас казино, но, может быть, не за деньги, проигранные тут, а за балетные спектакли, поскольку бок о бок с казино, в одном здании — оперный театр. По-моему, Куприн тоже причастился. Точно не знаю, играл ли он тут, но про казино он писал. Например, что проигравшимся в пух и прах игрокам, которые уже больны зависимостью от рулетки, разрешено приходить сюда и играть, казино в порядке благотворительности выдает им каждый день небольшую сумму, и они делают ставки. Но выигрыш забрать не могут, что унизительно. И все равно целыми днями сидят в игровых залах, щурясь от искусственного света, поскольку там нет окон. И часов тоже, чтобы игроки не следили за временем и даже по цвету неба за пределами казино не могли догадаться, сколько провели они тут, следя за шариком рулетки или бросая фишки на зеленое сукно. На ступеньках Лена схватила меня и Регину за руки. — Сюда вход только в вечерних платьях! Регина всмотрелась внутрь казино. — Нет, смотри — вон, в джинсах пускают. Это, наверное, только вечером требуют платья. Перед гардеробом нам указали на табличку с просьбой сдать фото- и видеотехнику, радиотелефоны и шляпы. Но возле кассы Ленка вновь затормозила: — Десять евро?! Это значит, с двоих — двадцать?! Нет, нет и нет! Мы попытались ее уговорить, но она уперлась как осел. Горчаков тяжко вздохнул, подхватил жену и направился к выходу из казино. Регина помедлила секунду и пошла за ними: — Ребята, подождите меня! Обернувшись к нам с Сашкой, она кинула: — Мы пошли шампанское с ликером пить. Я угощаю, можете присоединиться. — А ты что, не хочешь посмотреть казино? — удивились мы. — А что на него смотреть? Там играть надо, а у меня настроения нет. И Регина удалилась. А мы с Сашкой переглянулись в пошли покупать билеты. По 10 евро. По-моему, Куприн тут все-таки играл. В кассе у нас спросили удостоверения личности, пришлось предъявить паспорта. Отныне наши имена будут занесены в компьютер. Симпатичная блондинка проверила, не запрещен ли нам, часом, вход в игорное заведение, не замечены ли мы были в чем-то неблаговидном, и убедившись, что мы чисты, улыбнулась и распечатала именные билеты, после чего переключилась на совершенно фантастического реликтового персонажа, которого к кассе сопровождали три сотрудницы заведения в бордовой униформе. Скрюченный морщинистый старикан, лет ста пятидесяти от роду, не меньше, щегольски одетый, несмотря на ранний час, в смокинг с бабочкой, ковылял по роскошному паркету, изо всех сил стуча палкой, так что эхо разносилось под расписными сводами. Девушки, поддерживавшие его под локти, смеялись и повторяли: «Антик, антик!» В другой руке старикан крепко держал портфельчик из крокодиловой кожи. — Кошелек, — шепнул мне со смехом Саша. Судя по его, старикана, замшелому виду, он вполне мог играть с самим Куприным. Старикана подвели к кассе, он прислонил к стене палку (а портфель-кошелек продолжал цепко держать), свободной рукой от души шлепнул по заду сначала одну блондинку из свиты, потом другую, а третья с визгом увернулась. Ходячий анахронизм что-то гаркнул скрипучим басом, девушки с готовностью захохотали. Веселое это, оказывается, заведение! От улыбчивой девушки в кассе старикан заполучил свой билетик, подхватил палку и уже без посторонней помощи поковылял в игровые залы. А мы отправились следом. Я уже знала, что строил казино известный архитектор Шарль Гарнье, который построил Оперу в Париже. Играть мы с Сашкой не собирались, но посмотреть на этот храм азартной игры хотелось. Конечно, это действительно был храм роскоши и богатства, как пишут в путеводителях. Но на всей этой роскоши словно патина лежала, и создавалось впечатление, что время остановилось в этих стенах. В холле стояли витрины с первыми картами, первыми фишками. В игровых залах окон действительно не было, неяркий свет люстр мягко стелился над карточными столами, за которыми колдовали крупье — зоркими глазами они видели все, что перед ними, сбоку и даже сзади, и на все это живо реагировали: отпускали какие-то шуточки, заставляя игроков и зевак то и дело разражаться смехом, подмигивали симпатичным дамам, гримасничали, переглядывались с крупье за другими столами. Где же их, крупье, хваленая невозмутимость? А руки их жили своей жизнью, находились в постоянном движении, мельтешили над столами. Везде висели таблички с предупреждением: запрещается игра в долг и под честное слово (Сашка увидел их, хмыкнул и перевел мне смысл). Игроки не производили впечатления представителей высшего света, напротив, выглядели по-простецки: джинсы, майки, незатейливые лица. Постояв за их спинами, я так и не поняла принципов игры, предложила Сашке поставить какую-то мелочь и сыграть, но он отказался. — Мне интересно, конечно, но я не настолько хорошо владею разговорным французским, чтобы сориентироваться. В другой раз. Мы сюда еще приедем когда-нибудь. И я сорву банк. Он потянул меня дальше, в зал поскромнее, где играли в блэк-джек. Там было немноголюдно. Стол с табличкой, извещавшей, что минимальная ставка здесь — 1000 евро, пустовал. Зато за столом с минимальной ставкой в 500 евро играли три невозмутимых японца, не обращавших никакого внимания на столпившихся вокруг них зевак, а также друг на друга и на крупье. Японцы, простенько одетые и похожие друг на друга как братья, с неподвижными лицами метали на стол, словно икру, пятисотенные купюры, которые девушка-крупье с таким же невозмутимым видом сметала лопаточкой в специальную прорезь на столе. Интересно, японцы специально приезжают сюда, в Монте-Карло, играть по-крупному? Или это всего лишь эпизод в процессе осмотра достопримечательностей после Морского музея забежать в казино, проиграть не меньше десяти тысяч и уйти с сознанием выполненного туристического долга? В следующем зале расставлены были игровые автоматы, за которыми резались в какие-то элементарные игры веселые старички и старушки буржуазного вида. Там стоял треск, гул голосов, и наличествовали окна, сквозь которые вовсю лился внутрь солнечный свет, толика его доставалась и залу, где играли в блэк-джек. Наверное, ставки тут настолько символические, что можно не заботиться, понимают ли игроки, как долго они тут находятся. В общем, больше нам тут делать было нечего, разве что посидеть в ресторане, выпить чего-нибудь. Мы туда заглянули. Ресторан имел очень солидный вид, в нем было почти пусто, только две какие-то пары присаживались за разные столики, и величественные официанты склонялись к ним, чтобы узнать, чего желают гости. Интересно, те, кто пришел в ресторан, они выиграли или проиграли, и хотят запить изысканным вином торжество или разочарование? Мы с Сашкой пошли к выходу, покинули игровые залы, и я обернулась, чтобы запомнить это казино, про которое столько читала у русских классиков, а теперь вот увидела воочию. Впечатление было странным: я ожидала большего блеска и современности, а не такого увядшего шика. Казино мне напомнило роскошную пышную розу редкого сорта, все еще прекрасную и дорогую, но увы — очевидно поникшую, увядающую, со сморщенными лепестками. И еще мне показалось, что странная неуловимая дымка, висящая в казино, почти невидимая глазу, — это не сигаретный дым и пыль, а прах человеческих эмоций, амбиций и рухнувших надежд, рассеянный среди этих стен за сто с лишним лет игры. Мне не хотелось тут оставаться. И мы ушли. По пути к выходу Сашка вдруг дернул меня за руку. Я повернулась; у касс происходил какой-то скандальчик, но не такой веселый, как с реликтовым завсегдатаем, владельцем крокодилового саквояжа. Я услышала громкий голос девушки-служащей: — Но, месье, но! Ответом было неразборчивое мужское бормотание. Потом снова раздался протестующий голос девушки, громче, чем раньше. Понятно, кто-то хочет пройти, но путь ему закрыт, так как он скомпрометирован, а казино придирчиво относится к репутации своих гостей. Раздалось громкое мужское ругательство. Не то что бы я понимала французский жаргон, но по интонации было ясно, что благодарностью тут и не пахнет, наоборот. Девушка еще более возвысила голос, прозвучало слово «полис» — грозили позвать полицию. Человек, стоявший перед окошком касс нагнувшись, из-за своего высокого роста, распрямился и круто развернулся, оказавшись лицом к лицу с нами. И под сводами казино в Монте-Карло отчетливо прозвучало ругательство уже не на французском сленге, а на чистейшем русском языке. Куприна бы это позабавило. Ну, понятно, почему его не торопятся пускать в казино. Сегодня на Лазурном берегу, пожалуй, нет человека, более скомпрометированного, чем он, месье Филипп Лимин, хотя Сашка, прислушивавшийся к диалогу месье Лимина с кассиршей, шепнул мне, что вроде бы Лимину запрещен вход из-за нарушения правил казино. Мы с Филиппом некоторое время смотрели прямо в глаза друг другу. Вряд ли он меня узнал, тем более что мы не были представлены друг другу, скорее всего, глядя в мою сторону, он меня даже не видел, его красивое лицо было искажено гневом и пылало. Чувствовалось, что он задет за живое. Помнится, в ресторане «У Сезара» он вел себя гораздо спокойнее, там он был почти бесстрастен, а вот здесь вылезла наружу вся его бешеная натура. Я не могла представить убийцей того парня из ресторана, прилюдно униженного женщиной чуть не втрое старше себя, и после всего покорно целующего свою хозяйку. А вот этого разъяренного типа, беснующегося оттого, что его не пускают в казино, — запросто. Через несколько секунд Филипп отвел глаза. Повернувшись, он кинул какую-то фразу в сторону и размашисто зашагал к выходу, опередив нас. Я посмотрела, к кому он обращался: там, в холле, прислонившись к колонне, в небрежной позе стоял тот самый худосочный французик, который шпионил за нами несколько дней. После того как Филипп нервно покинул здание, французик нехотя отлепился от колонны и вышел. Невозмутимо ожидавшие в холле охранники казино пошли за ними и тщательно проследили, чтобы Филипп действительно ушел. — Они знакомы, значит? — задумчиво сказал мой муж, провожая их взглядом. — Так это меняет дело. — А я не уверена. Может, это действительно сыщик. И следит за Лиминым. Сашка пожал плечами. — Жалко, что мы так и не узнаем, как все было и чем кончилось. Ну что, пошли пить шампанское? 11 Оставшиеся до отъезда дни мы провели на редкость мирно. Никто больше не вламывался к нам по ночам, никто не преследовал нас в поездках. И даже в газетах, которые мы теперь покупали исправно каждое утро, ничего больше не писали про несчастную девочку и нашего преступного соотечественника. Лимит средств на шопинг был исчерпан, так что мы чинно посещали музеи, гуляли по пестрой, как весенняя клумба, Ницце, колесили по окрестностям, пахнущим лавандой, и загорали х бассейна в очередь с Магометом и Кус-кусом. Шезлонгов у бассейна было как раз пять, и хватало бы на всех нас, если бы коты не занимали лучшие места. Добровольно уходить они отказывались, на уговоры отвечали шипением и гнусавыми воплями, а когда Горчаков, потеряв терпение, просто стряхнул одного из них с шезлонга и разлегся в нем сам, обиженный стал ходить кругами и кусать его за ноги, а его кореш, засев в кустах, дурным голосом орал какие-то страшные оскорбления. После одного уж очень чувствительного укуса Горчаков взвыл: «Кус-кус, гоу хоум! Магомет, гоу хоум!» и попытался ухватить злобного кота за хвост, чтобы швырнуть в бассейн, но кот выкрутился из-под его руки, и Горчаков, не рассчитав, сам свалился с шезлонга прямо в бассейн, а температура воды там была не намного теплее, чем в Неве в это время года. Вытесненная падением горчаковского тела вода с ног до головы окатила дремавшего в своем шезлонге Стеценко, он открыл глаза, глянул в бассейн и заржал: «Боже правый, старина Джей все-таки решился!» На звук мощного всплеска с балкона высунулась Регина и беззастенчиво попросила: «Леша! Раз уж ты там, достань мою заколку, я вчера в воду уронила!» Коты же уселись на противоположном краю бассейна и откровенно забавлялись Лешкиными попытками выбраться, а как только он вылез, бесследно испарились. Лешка, впрочем, недолго злился, не только на Регину, а даже и на котов. Атмосфера здесь, в Ницце, была такая, что долго злиться невозможно. А более никаких катаклизмов не случалось, к большому разочарованию Горчакова, который все рвался кого-нибудь задержать, по ночам выползал невзначай наверх попить водички, надеясь на новое вторжение. Но никто не проявлял к нам интереса — ни грабители, ни полиция. Лена Горчакова с блеском освоила салат «Нисуаз», что означало — местный, ниццкий: зеленые листья, помидоры-огурцы, вареные яйца, тунец. Стеценко совершенствовал свой французский. Трудно было поверить, что в первый наш вечер в Ницце он так оскандалился, что не смог разобраться в меню. Регина медитировала над своей винтажной подвеской, практически не расставаясь с ней. Горчаков язвил, что это не украшение никакое, а тренажер, такой булыган можно нацепить на себя только с целью укрепления мышц шеи. На ночь он советовал Регине снимать подвеску, чтоб она не утянула вниз, если вдруг Регина во сне окажется на краю кровати. Я с упорством маньяка штудировала газеты и телевизионные каналы новостей, но неназванные источники в полиции словно воды в рот набрали. И вот настал печальный день расставания с Ниццей, Монт-Бороном и виллой «Драцена», а мы уже прижились тут и почувствовали себя совсем аборигенами. Ну да, русским всегда было хорошо на Лазурном берегу. Собравшись, мы присели в гостиной. Чемоданы стояли у дверей. Арендованную машину мы сдали накануне. Шампанское тоже было выпито вчера — мы устроили отвальную с салатом «Нисуаз» и мясом на гриле. Ужасно не хотелось уезжать, все-таки нам было тут очень хорошо, и даже покореженная грабителями оконная рама, которую стыдливо прикрывал крылом от наших глаз купидончик над лестницей, не омрачала впечатления от наших каникул. Коты меланхолично повякивали в саду, лениво пасуя друг другу апельсины-падалицы. — Ну что, вперед? — сказал Саша, но никто не двинулся, пока за воротами не послышался автомобильный сигнал усатого шовиниста. — Карета подана. По дороге Лешка попытался выяснить у толстяка подробности расследования убийства английской девочки, но получил косноязычный ответ в стиле: «Понаехали тут! Рюс, гоу хоум!», и обиженно отстал. В аэропорту уже поснимали объявления об исчезновении Шарлин Фицпатрик, и Лешка, повертев головой, прошептал мне на ухо: — Ну что, Швецова, оскандалились мы с тобой! Убийство не раскрыли, проникновение в жилище спустили на тормозах, зря только съездили… — Убийство без нас с тобой раскрыли, — возразила я. — А ты что, сюда ездил квалификацию повышать? — Ну, интересно же, — хмыкнул он. — Ничего, Лешенька, тебя, небось, дома ждут интересные дела, и в избытке. Что-то мне неспокойно — сколько там без нас кровищи налилось? Как делить будем? Я замолчала, почувствовав на себе чей-то взгляд. Обернулась и встретилась глазами с тем самым худосочным галлом, который преследовал нас в поездках по Лазурному берегу. А здесь ему что надо? Галл стоял с индифферентным видом, облокотившись на металлическую оградку, и без выражения пялился на нашу компанию. Я демонстративно развернулась и демонстративно уставилась на него в ответ, но это его не смутило. Он не сводил с нас глаз до того момента, как подошла наша очередь на предполетный досмотр. Когда мы прошли в зону досмотра, я обернулась. Галл лениво отделился от оградки и не торопясь направился прочь. Не знаю почему, но я вздохнула с облегчением. Когда Регина проходила досмотр, арка металлоконтроля начала так верещать, что нашу красотку попросили сначала снять туфли, потом часы, потом все кольца, а потом, поскольку техника не успокаивалась, — и подвеску. Жемчужина брякнулась в подставленный секьюрити лоток с таким грохотом, что он уважительно крякнул и взвесил лоток в руке, изобразив лицом — мол, это вещь! Благополучно пройдя досмотр, Регина отошла в сторону и попросила меня застегнуть цепочку, на которой болталась подвеска. Взяв ее в руки, я в который раз удивилась, какая она тяжелая. — Кроме шуток, как ты ее на себе таскаешь? Шея не болит? — Представь себе, я ее даже не чувствую. И пару раз было — голова с утра побаливала, а надену подвесочку, и все проходит. Ну давай уже, застегивай, хочется кофейку попить до вылета. Она повернулась ко мне спиной и подняла волосы, облегчая мне задачу. Я взялась за концы цепочки и обнаружила, что у замочка отломился шпенек, застегнуть цепочку невозможно. Регина расстроилась чуть ли не до слез.