— И опять торопишься. — Саша глядел с жалостью. — Юра забраковал ту, которая лучше. Он сказал, что я перестарался, что я нарушаю современный стиль кафе. Ну я и написал, как надо Юре. Володя понял, что Саша не врет. В конце концов, босс мог не посвятить его в свои замыслы. Скорее, он доверился тупому Толе, рабочей лошадке. Вот кто идеальный помощник в таком деле. Володя встал из-за стола: — Не беспокойся, посуду помою я сам. А ты иди, тебя ждут. Но от Саши не так-то легко было отделаться. Он проявлял к Володе родственную нежность. Из дома они вышли вместе. По дороге в музей Саша рассказывал про свою неустроенную жизнь. — Я слабый, я не умею толкаться, а в наше время нет купцов-меценатов, которые лезут в карман и вынимают пачку денег на поездку в Италию. В наше время надо жить трудом. Но никто тебе не доверит сразу расписывать дворец. Один мой однокурсник подрядился расписывать церковь под Москвой, хотя он не верит в бога, он вообще ни во что не верит, кроме денег. А я за что только не хватался! Одно время заголовочки рисовал в «Пионерской правде». Теперь вот работаю у Юры. Трактирная живопись, какой бы скверной она ни была, несет наименьший вред людям. Знаешь, сколько таких вот, как я, малюют на стенках по разным градам и весям, расписывают кафе под названиями «Романтики» и «Гвоздики» в стиле духанов Пиросмани… — Что ж, ты так и собираешься всю жизнь заниматься трактирной живописью? — сочувственно спросил Володя. — Денег, которые я заработаю у вас в Путятине, мне хватит на год. — Саша понизил голос. — Знаешь, я кое-что задумал. Я, конечно, не гений. Если бы я был гением, я бы не соглашался на халтуру, я бы предпочел честно и благородно умереть в нужде. Рассказ Саши вызывал у Володи искреннее сочувствие. И сразу явились тревожные мысли о Таньке. Оказывается, художника диплом не кормит. Как Володя об этом раньше не подумал? Вот и попробуй писать шедевры! Конечно, гению ничто не страшно. Только ведь Танька не гений! Уж пусть бы скромненько поступала в педагогический. Володя прекрасно понимал, насколько он сам виноват в том, что Танька возмечтала стать художницей. Он и его бесконечные разговоры о Пушкове. Гением Пушков, разумеется, не был. Про таких художников принято говорить: незаурядный талант. Как будто бывают заурядные таланты. Или говорят: большое, яркое дарование. На халтуру Пушков никогда не разменивался. В конторских книгах Кубрина Володя нашел записи, свидетельствующие, что художник перебрал у фабриканта немалые суммы — взаймы, но без надежды на отдачу. Положение неоплатного должника его, конечно, мучило. И вот, не видя иного выхода, Пушков согласился несколько раз выполнить узор для знаменитых кубринских ситцев. В те годы, как вычитал Володя в старых номерах «Биржевых ведомостей», хранящихся в музее, ситцы фабрики Кубрина вышли на первое место в российской торговле со Средней Азией, откуда приходили в Путятин тугие кипы хлопка. Кубрин вытеснил бы всех конкурентов с рынков русского Востока, но в этом ему помешала революция. Перелистывая в музейной кладовой альбомы с образцами кубринских ситцев, Володя пытался угадать те шесть узоров Вячеслава Павловича Пушкова, которыми художник заплатил долг Кубрину. Володя пробовал заинтересовать альбомами Веру Брониславовну, но она даже не пожелала взглянуть — так ненавидела все, связанное с Кубриным и его дочерью. Впрочем, чем она могла бы помочь Володе? Жены художников далеко не всегда разбираются в искусстве. Но вот Саша… Саша бы мог! Володя услышал взмах крыльев — на свет родилась блестящая идея. Саша не гений, но он, несомненно, талантлив. Даже халтурной бригаде требуется один талантливый художник. Босс Юра делает дело, Толя — черную работу, а Саше платят за талант. У дельца должен быть нюх на все незаурядное, как был этот нюх у Никанора Кубрина. Парадный подъезд музея оказался запертым. На бронзовой ручке болтался, как и вчера, плакатик: «Санитарный день». Володя и Саша вошли во двор, поднялись в кабинет директора. Там собрался весь небольшой коллектив. Ольга Порфирьевна консультировалась с отделом культуры, открывать сегодня музей или нет. — Открывать, и только открывать! — с порога выпалил Володя. — Ольга Порфирьевна, я нашел человека, который может определить узоры Пушкова. — Определить? — Она не понимала, о чем он говорит. — Чутьем! Понимаете? Чутьем! Сидящая у самой двери тетя Дена проворчала: — Лучше бы ты собаку привел с хорошим чутьем. Она бы нашла. Собаку полагается приводить, а никто не догадался. Но Володя сейчас совершенно не помнил о похищенной «Девушке в турецкой шали». Он держал в голове сложнейшую и вместе с тем простейшую систему поиска узоров Пушкова. Мысль Володи и на этот раз шла не шаблонными путями. Он будет показывать кубринские альбомы каждому приезжающему в Путятин одаренному художнику. Чем больше экспериментов удастся провести, тем точнее окажется результат. Все данные будут, разумеется, заложены в ЭВМ. Вопрос об авторстве Пушкова разрешится на современном научном уровне: интуиция талантливой личности плюс логика электронного мозга. Уступив Володиному напору, Ольга Порфирьевна протянула ключи от бывших каретных сараев. Володя доставал один за другим разбухшие альбомы. Саша на вытащенном во двор столе рассматривал листы и приговаривал: — Ты когда-нибудь, Володя, задумывался над тем, почему Пушков писал ее в турецкой шали? Старинные турецкие шали удивительно хороши. Вообще шаль живописна. — Саша мелкими шажками прошелся вдоль стола и изобразил, как женщина накидывает на плечи дорогую шаль. — Я как-то был на выставке русских шалей. На улице Станиславского, там есть старинные хоромы и в них выставочный зал. Знаешь, о чем я подумал? Я подумал, что современная женщина — ни одна! — не сумела бы покрасоваться в шали. И походка не та, и статности нет. Шаль на плечах — это совсем другой, ныне исчезнувший тип женщины. Человеческие типы так же исчезают, как исчезали археоптериксы… Саша рассеянно поднимал с земли щепку, закладывал страницу и перелистывал дальше. — Кстати, тебе не кажется, что походка полной женщины, матери семейства, в общем-то более естественна, более женственна, чем выделанный шаг тощей манекенщицы? Саша откусывал травинку, клал меж страниц и наборматывал какую-нибудь песенку. — Тебе не кажется, Володя, что есть мелодии, которые застревают у нас не в ушах, а в зубах, как жилистое мясо? Он методично перебрал все страницы, раздумчиво покопался в рыжей бороде и сообщил Володе свои соображения: — Где заложены щепки, там узор, которого Пушков никогда бы себе не позволил. Художник, совершивший такую пакость, погибает навеки. А вот где травинки, там, возможно, он. Я не утверждаю. Может быть, он, а может быть, и не он. Показывать фокусы я не собираюсь. Володя насчитал в альбомах около пятидесяти щепок. Травинок оказалось только шесть. Номера образцов, заложенных травинками, Володя переписал в блокнот и вытащил все закладки. В это время во дворе появилась Танька. — Четыре балла! — сообщила она небрежно. — Какой вопрос завалила? — строго осведомился брат. — Дополнительный, по Щедрину. — Самый трудный писатель, — поспешил на выручку Саша. Володя смотрел, как они уходят вдвоем. Пигалица Танька, выросшая из школьного платья — слава богу, что пришла мода на мини! — и бородатый Саша в заношенной ковбойке и вытертых штанах. «Он ее не прокормит, — мрачно размышлял Володя. — Они оба себя не сумеют прокормить. А мне их двоих не вытянуть на мою музейную зарплату. Хоть иди с кистенем на большую дорогу!» В вестибюле музея ему повстречался Фомин. Они молча кивнули друг другу. В распахнутые парадные двери проталкивалась крикливая детская экскурсия. Все ребята были в одинаковых красных пилотках. — Пройдем к тебе, — предложил Фомин. У себя в кабинете Володя по-хозяйски сел за стол. Следователю пришлось занять место в кресле. — Вопросы есть? — Володя решил держаться вызывающе. — Да нет, — благодушно ответствовал Фомин. — Хочу тебя успокоить. Сегодня вдова у вас не появится. И завтра тоже. — Надеешься? — Располагаю точными данными. — Ты не очень-то верь в ее хвори. Я эту даму знаю лучше, чем ты. У Веры Брониславовны богатырское здоровье. — И тем не менее… Фомин держался с поразительной самонадеянностью. Володя решил, что кто-то посолидней едет на подмогу этому путятинскому Мегрэ. — Меня ты все еще подозреваешь? — Тебя, Кисель, ни в чем нельзя заподозрить! — заявил Фомин с апломбом. — Видишь ли, у тебя нет никаких тайных пороков. Разумеется, кроме твоей тайной гордыни. Ведь любовь не порок? — Фомин засмеялся. Володя невольно схватился за верхний ящик стола. — Ты не имел права шарить в моих бумагах! — Я и не шарил! — весело заверил Фомин. — Я заглянул случайно краешком глаза. И к тому же вчера вечером… — Что вчера? — перебил Володя. Его злила милицейская самоуверенность Фомы. — Ты у них конфисковал вторую копию? — Не имею права. — А тебе не приходило в голову, что ты вчера держал в руках вовсе не копию, а оригинал? — Мне-то? Нет, не приходило. — Фомин зевнул лениво. — Я абсолютно уверен, что видел и держал вчера в руках не оригинал, а копию. Да, я не могу отличить Гогена от Ван-Гога, как ты вот тут вчера изощрялся. Но я сын ткача, внук ткача и правнук ткача. Старинную холстину от новенькой я уж как-нибудь могу отличить, не сомневайся. 12 Фомин вышел из музея. Навстречу по ступеням вприбежку поднимался Футболист. — Давненько не видались! — Футболист приподнял рыжую кепчонку. — Опять заглядывали к приятелю? В наше время редко встретишь такую трогательную мужскую дружбу. Это было уж слишком. Если Футболист не преступник, то кто же он? — Маленький город, узкий круг приятелей. — Фомин оправдывался вроде бы неловко. — Но кажется, и у вас завелось знакомство в здешнем музее? Вы вчера обронили, что хотите с кем-то повидаться. Сегодня никаких препятствий нет, музей открыт. — Спасибо за радостные вести! Повидаюсь на прощание — и в путь! Футболист скрылся за дверьми. Фомин в раздумье остался стоять на крыльце. Утром он узнал, что в Путятин выехал специалист по расследованию музейных краж. Ему и книги в руки. А Фомину теперь даже неудобно проявлять хоть какую-нибудь инициативу. Но все-таки… С кем там прощается Футболист перед отъездом? Фомин быстро перебрал в памяти все, что знал об этом человеке. При въезде в Путятин Футболист налетел на тумбу и помял дверцу машины. Поселился в получердачном номере гостиницы, из которого можно выбираться по ночам незаметно для гостиничной дежурной. Побывал в Нелюшке и положил гвоздички на могилы родителей Пушкова (???). Проявляет особый интерес к музею. Откуда-то знаком с тетей Деной. И наконец, сегодня утром он навестил больную Веру Брониславовну и уговорил ее отправиться вместе с ним на машине в Москву. При его-то умении попадать в дорожные происшествия!