Двое парней встали на крыльце, загородив путь возмущенной Валентине Петровне и Володе. — Не имеете права! — протестовала она. — Я учительница! На крыльцо вышел привлеченный шумом Скобенников. — Учительница? — Чуткие уши будущего акустика слегка шевельнулись. — Учительница! Я не классный руководитель Васи Петухова, но я его знаю. И я настаиваю, я обязана присутствовать… Скобенников подергал себя за ухо и сказал дружинникам: — Вы что, сдурели? Она учительница. Пропустите. — Лейтенант не велел, — возразили они. — Ты сначала его спроси. — Самим надо думать, — добродушно посоветовал Скобенников. И обратился к Володе: — Вы тоже учитель? — Я историк. — Володя, в общем-то, не соврал. — А Валентина Петровна преподает физику. — Физику? — Скобенников хмыкнул и покрутил ушастой головой. — Тогда все ясно. Проходите, Валентина Петровна! Следом за разгневанной и решительной Валентиной Петровной Володя вошел в штаб. Все складывалось на редкость удачно. Сейчас дружинники будут разговаривать с Васькой. Не о краже, а о драке. Но все равно за этим разговором многое откроется для проницательного наблюдателя, каким себя считал Володя. VII Ваську усадили посреди комнаты на табурет. Алеша сел за стол. Фомин расположился на старом, продавленном диване, и Васька оказался спиной к нему. Валентина Петровна и Володя пристроились на скамейке, возле двери. Дружинник-увалень уселся рядом с ними, остальные ушли. Васька весь обмяк. Мосластые кисти рук свешивались до пола. Поза выражала бессилие, но маленькие глазки настороженно шныряли по комнате. «Он боится не наказания за драку, — догадался Володя, — он еще чего-то боится». Мальчишка ни разу не оглянулся на Фомина, сидевшего близко позади него. Однако Володе казалось, что Васька не забывает о присутствии в комнате лейтенанта милиции. Наблюдая за Васькой, Володя вспомнил, какое странное, черно-белое, фотографическое воздействие произвело на него — дважды! — лицо старшего Петухова. Васька похож на брата. Широкие плечи, короткая шея, низкий лоб, сильные надбровные дуги. Ну а каков будет младший Петухов на воображаемом мгновенном снимке? Тоже черно-белым, со зрачками, как булавочные проколы? В отличие от старшего брата Васька проявлялся в Володином — разумеется, условном! — фотографическом восприятии цветным. Возможно, причиной цветного впечатления была кровь из носа, размазанная по скулам и запятнавшая грязную голубую рубашку. Но, кроме алого и голубого цвета, Володя увидел на воображаемом снимке золотисто-карие глаза, рыжеватые брови, а кожа лица оказалась с зеленым оттенком — верный признак, что Васька рано пристрастился к курению. — У тебя платок есть? — благодушно спросил Ваську Алеша Скобенников. Васька не ответил. Он словно впал в забытье — ничего не видит и не слышит. «Артист!» — подумал Володя. Алеша Скобенников пошарил в ящиках стола, вытащил лоскут миткаля размером с носовой платок. — На, утрись! — Скобенников протянул лоскут Ваське. Васька не шевельнулся. Володя почувствовал, как напряглась Валентина Петровна. Сейчас вскочит, подбежит к столу, возьмет лоскут… Валентину Петровну опередил увалень, сидевший рядом с нею. Взял лоскут, смочил водой из графина, придержал Ваську левой рукой за подбородок, а правой утер мокрым лоскутом окровавленное лицо. Все было проделано просто и умело. Володя догадался, что парень где-то научился обращаться с беспомощными младенцами. В отцы он по возрасту не годился. У него, наверное, есть младший братишка или сестренка. — На! — дружинник сунул Ваське в руку порозовевший миткаль. — Приложи, а то опять потечет. Васька взял розовый лоскут и будто бы приложил к носу, а на самом деле заслонил всю нижнюю часть лица. «Хитер и умеет действовать исподтишка», — мысленно определил Володя. Скобенников положил перед собой лист бумаги. — Ну что, Петухов, — скучным голосом начал он, — как говорится, давно не видались. Опять будешь изворачиваться, врать? Опять мы услышим, что ты ни в чем не виноват, что ты никого не трогал? Ты тихонечко прогуливался, ни о чем плохом не думал, а тебя, не разобравшись, схватили и повели… Так было дело, Петухов? — Так, — сказал Васька и поглядел на потолок. — Я больше не буду. — Чего ты не будешь делать? — Скобенников притворился, будто очень удивлен. — Драться! — провозгласил покаянно Васька. — Значит, ты дрался? — Дрался! — Васька всхлипнул. Оба знали свои роли назубок. Но, на Володин взгляд, Скобенников играл свою роль с отвращением, вяло, а Васька — с большим удовольствием и на редкость естественно. По Ваське было видно, что кадры артистов, способных исполнять роли дураков, для кино практически неисчерпаемы. — Надоело с тобой возиться! — подбросил реплику Скобенников. — Отпустите меня! — подхватил Васька и зарыдал в розовый лоскут. Теперь тряпица закрыла целиком всю Васькину физиономию. — А если не отпустим? — серьезно спросил Скобенников. Васька, продолжая свою привычную игру, допустил тактический промах — он загородился тряпицей и утратил контакт со Скобенниковым. — Я больше не буду! — прорыдал он невпопад. Скобенников промолчал. Васька убрал лоскут с лица и вопросительно взглянул: «Где твоя реплика? Забыл, что ли?» — Вот так-то лучше, — удовлетворенно заметил Скобенников. — Скажи, Петухов, почему ты сегодня вечером напал на человека, который намного старше тебя и не имеет никакого отношения к твоей компании? Скобенников вышел из-за стола, приблизился к Ваське. — В чем дело, Петухов? — серьезно продолжал Алеша. — Может быть, тебя кто-то попросил затеять драку с Суслиным? А? Кто-то приказал? Ребята говорят, что видели там Евдокимова. Васька помотал головой и снова уткнулся в тряпицу. — Или, может быть, Суслин тебя чем-то обидел? — продолжал Скобенников. Казалось, последнего вопроса Васька не услышал. Он окаменел в плачевной позе и словно потерял всякий интерес к происходящему и к своей собственной несчастной судьбе. — Что ты перед нами дурака валяешь? Спросил не Скобенников, а Фомин. Спросил негромко, спокойно. Однако эффект оказался потрясающим. Васька вскочил, выронил тряпицу. На лице его выразился страшный испуг. Он постоял, как в столбняке, и рухнул на пол, забился в припадке, исступленно выкрикивая: — Не имеете права сажать! У меня алиби! Я смотрел кино! У меня алиби! Я их не брал! Я их не видел! Валентина Петровна кинулась к нему: — Вася, успокойся! Ребята, ну помогите же! Он болен! Володя, вызови «неотложку»! Скобенников и увалень, оказавшийся очень проворным, отстранили Валентину Петровну, подняли Ваську. Володя видел, что звонить в «неотложку» не надо. Эти ребята давно знакомы с Васькиными фокусами. «Васька все время помнил, что Фома сидит у него за спиной, — отметил Володя. — Помнил и был готов отразить любое его вмешательство. Но почему он упрямо связывал свое «алиби» с тем, что был в тот вечер на сеансе и что приятели это могут подтвердить. А может быть, насчет алиби мальчишка кричал без притворства, с ним случилась настоящая истерика? Чего-то он сильно боится. Чего-то или кого-то… Или за кого-то…» Валентина Петровна продолжала хлопотать вокруг сидящего на табурете Васьки. Она гладила его по длинным лохмам, а Васька увертывался от ее рук. Она подошла к столу, налила воды в стакан, поднесла к Васькиным губам. Васька словно бы в забытьи, однако очень точно боднул головой. Стакан полетел в сторону. Дружинник, умевший ходить за младенцами, ловко поймал стакан на лету и поставил на стол. Валентина Петровна, как наседка, защищающая своего цыпленка, налетела на Фомина: — Я не допущу, чтобы моего ученика запугивали! — Кто его запугивает? — запальчиво спросил Фомин. — Вы! Вы до смерти перепугали мальчика своим неожиданным и грубым вмешательством! — А вы отдаете себе отчет в своих словах? Вы учительница! Вас слушает ваш ученик! Володя остался в стороне, наблюдал. Они, в общем-то, выглядели потешно — Фома и Валька, проучившиеся вместе десять лет и теперь швыряющие друг другу официальное «вы». — Ваш ученик систематически запугивает других подростков! — чеканил Фомин. — Ваш ученик сегодня избил взрослого человека! Не кажется ли вам, что школа тоже несет ответственность за его поведение? Вам должно быть известно, что в семье он получает исключительно плохой пример! — Я не считаю возможным обсуждать в присутствии моего ученика положение в его семье! — негодовала Валентина Петровна. Васька сидел, заслонившись лоскутом миткаля, и внимательно водил глазами — от Фомина к Валентине Петровне, от нее к нему. При этом у многоцветного Васьки, когда он посматривал на лейтенанта, в глазах вспыхивала желтая злость, а при взгляде на Валентину Петровну — зеленый смешок. Володя догадался, над чем посмеивался про себя Васька. Над тем, что дружинники приняли дочку тетки Семеновой за его, Васькину, учительницу. Ну и лопухи! Васька торжествовал, что и Фомин из милиции попался на дурачка, поверил, что дочка тетки Семеновой и ее фрайер из музея приперлись в штаб дружины как учителя, ответственные за хрупкий организм своего ученика… Но вот Володя увидел в Васькиных глазах что-то новое. Искру чистого любопытства. Кажется, мальчишка призадумался над тем, ради чего все-таки прибежали в штаб учительница из другой школы и заместитель директора музея. «Думай, Васька, думай!» — радовался Володя. Меж тем Алеша Скобенников встал между Фоминым и Валентиной Петровной. — Извините, пожалуйста, — обратился он кротко к Валентине Петровне. — Вы в каких классах работаете? В пятых — восьмых? Неожиданный простейший вопрос остудил ее гнев.