Во дворе что-то переменилось. Пенсионеры на крылечках вытянули шеи и смотрели в одну сторону. Но не на милиционеров с овчаркой. Через двор полусонной походкой брел Васька Петухов. Нашел время наконец проснуться и выбраться на свежий воздух. «Просто дурила!» — вспомнились Володе рассудительные слова Жени Анкудинова. Васька, ничего не подозревая, двигался навстречу овчарке, охваченной азартом поиска. Все ближе они сходились, ближе… Пронесся общий вздох — сейчас овчарка хватанет вора за штаны! Но собака, почти налетев на Ваську, даже не оторвала сопящего черного носа от земли. Натягивая поводок, овчарка потащила проводника дальше, через монастырский сад, к лазу в крепостной стене. Громкий выдох разочарования раздался во дворе. — Дворняга! — полетело вслед розыскной собаке. — Бобик! Володя прошел садом, нырнул в лаз. Овчарка металась внизу, у воды. Значит, тот, кто спрятал фотоаппараты, приплыл на лодке, поднялся по тропе, побывал в подземелье и тем же путем вернулся обратно. Сверху Володя видел, как тщательно обыскивают берег Фомин и проводник с собакой. Надеются, что вор оставил хоть какую-нибудь улику — отпечаток ботинка, клок от штанов. Поиски не дали результатов. Фомин и проводник стали подниматься вверх к лазу. Володя быстро пошел обратно через сад. Пенсионеры занимали свои прежние позиции. Васька сидел посреди двора на каменном корыте, оставшемся от бывшего монастырского колодца. Из сада вышли проводник с овчаркой и Фомин. У всех троих был крайне деловой, решительный вид. — Можно тебя на минутку? — окликнул Володя Фомина. — Что вам нужно? — Фомин остановился, упер в Володю профессиональный проницательный взгляд. — Мне? — спросил Володя с высоты своего скромного величия. — Мне ничего не нужно! — Тогда до свиданья! — Погоди! — взмолился Володя. — Я дам тебе хороший совет! По дороге отсюда, на Пушкинской, остановись, пожалуйста, напротив телеателье, и пусть Жора Суслин увидит, что с тобой служебная собака. И что собака сидит, положив свою благородную, умную морду на коробки с фотоаппаратами. Я думаю, что этого будет достаточно. Собака может не входить в телеателье. Иди один. Жора сам во всем признается. Можешь быть спокоен. — Я и так спокоен! — в сердцах ответил Фомин. — Но ты мне надоел хуже горькой редьки! — Он залез в кабину и высунулся в окошко: — Глаза бы мои тебя не видели! Проводник с собакой забрались в кузов, и «газик» укатил. Володя оглядел подворье. Пенсионеры исчезли, Васька по-прежнему сидел на каменном корыте. Володя направился к нему, уселся рядом: — Брат еще спит? — Спит, — хрипло ответил Васька. — А я вот встал, курить охота. У вас не найдется? — Я не курю. Васька сразу же потерял всякий интерес к Володе. — Слушай, — Володя решил взять быка за рога, — ты ведь знал, что фотоаппараты украл Суслин. — Ну! — Васька лениво сплюнул. — Знал. А что? — Да то, что ты даже видел своими глазами, как он их вынес из фотолаборатории. — Видел, не видел… — Васька с хрустом потянулся. — Вам-то зачем? — Суслин их спрятал на винтовой лестнице. Правильно? — Ну, правильно! — В Васькином ответе прозвучала некоторая заинтересованность. — А ты откуда видел? — Сверху, — сообщил Васька. — Ты заранее забрался на третий этаж, чтобы попасть без билета в зал. Так? Васька только хмыкнул. — Почему ты не сообщил, кто вор? — А кому? — Кому полагается. — Еще чего! — На Васькиной физиономии появилась презрительная ухмылка. — Еще чего захотели! Через двор бежал Женя Анкудинов, размахивая только что отпечатанным снимком. — Передатчик «Черному пирату» он делал? — быстро спросил Володя. — Он! — Васька хохотнул. — А вы и поверили! Я делал. Сам! — И пошел вразвалочку к воротам. Подбежавший Женя Анкудинов положил влажную фотографию на край каменного корыта: — Все-таки успел! Посмотрите! — Прекрасный, четкий снимок! — лицемерно похвалил Володя. Фотография ему совершенно не понравилась. По правде сказать, она была отвратительная! На красочном глянцевом снимке перед раскрытым этюдником, напыжась, позировал самодовольный, самовлюбленный, самонадеянный примитивист! «Неужели это и есть главная идея моей физиономии?» — ужаснулся Володя. IX Наконец-то наступил финал детектива, и Володя мог поведать сгорающим от любопытства слушателям, как ему удалось изобличить преступника… Володя снял с летней плиты кастрюлю с молодой картошкой, потыкал вилкой — готова! — наклонил кастрюлю и стал сливать воду, отворачиваясь от щекочущего пара. Затем Володя поставил кастрюлю ненадолго на огонь, чтобы картошка обсохла. Сполоснул из кружки пучок укропа — тоже со своего огорода, — нарезал, посыпал укропом картошку и потащил кастрюлю в палисадник. В кустах сирени за пятигранным столом сидели гости — Валентина Петровна и Фомин, догадавшиеся купить по дороге банку сметаны. Молодую картошку в Путятине предпочитают есть со сметаной. Недурно и с простоквашей, особенно если она густая и шлепается в тарелку пластами. Володя это прекрасно знал, однако последние деньги он истратил на торт, шедевр путятинской городской пекарни, изукрашенный пузатыми розами из крема непонятного цвета. С этим дизайном Володин тонкий вкус смирился после долгой, жестокой борьбы. Но без торта сегодня нельзя. Такой день! — Наваливайтесь! — Володя водрузил кастрюлю на стол. Валя заглянула под крышку и ужаснулась: — Куда нам столько! — Съедим! — Фомин с наслаждением потянул ртом картофельный пар. — На свежем воздухе, в приятной компании, за дружеской беседой… Съедим! — Давай накормим Кольку, чтобы от сытости он заплакал, как крокодил! — предложил Володя Валентине Петровне, изображая ее перед Фоминым своей соучастницей. — Крокодилы плачут от сытости? — невинно спросил Фомин. — Вот не знал! А что еще умеют крокодилы? — Об аллигаторах, кайманах, гангских гавиалах, достигающих в длину более шести метров, побеседуем как-нибудь потом! — заявил Володя, накладывая Вале полную тарелку картошки. — Сегодня у нас другая тема. — Менее интересная. — Фомин с аппетитом принялся за картошку. Когда кастрюля наполовину опустела, Валентина Петровна категорически потребовала, чтобы ей рассказали — все по порядку, — как удалось изобличить вора. — Пускай он рассказывает! — Фомин уничтожающе поглядел на Володю. — Это его последнее «частное» расследование. Если он еще раз полезет не в свое дело, он будет привлечен к уголовной ответственности. Статья сто девяносто четвертая: самовольное присвоение власти. — При чем тут присвоение власти! — запротестовал Володя. — Я читал уголовный кодекс. Никакого присвоения власти не вижу. Если бы я допрашивал, нажимал, угрожал или, скажем, появился в милицейской форме… Ничего подобного. Я просто мыслил! Это никому не запрещается! Но не каждый умеет! — Ну, ты от скромности не умрешь, — сказала Володе его неверная союзница. — Ребята! — взмолился Володя. — Ну дайте мне хоть немного покрасоваться! Ты, Фома, сегодня герой в глазах твоего начальства. Будь великодушен, дай мне побыть героем в узком кругу. Что тебе, жалко? — Ладно уж! — отступил Фомин. — Геройствуй! — Володенька, давай, не тяни… — подольстилась Валентина Петровна. И Володя с важностью начал: — Итак, Шерлок Холмс раскурил свою трубку и задумчиво сказал… Он сказал, ребята, что после одного необыкновенного случая, с которым его свела жизнь, ему приходилось частенько размышлять над тем, что же такое провинциальность. Фома знает случай, о котором я говорю, — пояснил Володя Валентине Петровне. — Ты уж очень издалека заехал, — проворчал Фомин. — Так надо! — Володя тонко улыбнулся. — Кража четырех фотоаппаратов — не совсем обыкновенная кража. Суслину нравится Вера Каразеева, и он решил напакостить старшему Петухову. С этой целью он крадет фотоаппараты и подбрасывает сопернику. — Не совсем так, — заметил Фомин.