— В нашем? — Конечно. Когда-то я была такой же хорошенькой девчуркой, как ты, Джейн, и ты, Элис. Дети молчали. — В чем дело? — Ни в чем. Джейн поднялась на ноги. — Как, неужели вы уже уходите? Даже не доели мороженое… Что-нибудь случилось? — Мама всегда говорит, что врать нехорошо, — заметила Джейн. — Конечно нехорошо. Очень плохо, — подтвердила миссис Бентли. — И слушать, когда врут — тоже нехорошо. — Кто же тебе соврал, Джейн? Джейн взглянула на миссис Бентли и смущенно отвела глаза. — Вы. — Я? — Миссис Бентли засмеялась и приложила сморщенную руку к тощей груди. — Про что же? — Про себя. Что вы были девочкой. Миссис Бентли выпрямилась и застыла. — Но я и правда была девочкой, такой же, как ты, только много лет назад. — Пойдем, Элис. Том, пошли. — Постойте, — сказала миссис Бентли. — Вы что, не верите мне? — Не знаю, — сказала Джейн. — Нет, не верим. — Но это просто смешно! Ведь ясно же: все когда-то были молодыми! Только не вы, — потупив глаза, чуть слышно шепнула Джейн, словно про себя. Ее палочка от мороженого упала в лужицу ванили на крыльце. — Ну, конечно, мне было и восемь, и девять, и десять лет, так же как всем вам. Девочки хихикнули, но, спохватившись, тотчас умолкли. Глаза миссис Бентли сверкнули. — Ладно, не могу я целое утро без толку спорить с маленькими глупышами. Ясное дело, мне тоже когда-то было десять лет и я была такая же глупая. Девочки засмеялись. Том смущенно поежился. — Вы просто шутите, — все еще смеясь сказала Джейн. — По правде, вам никогда не было десять лет, да? — Ступайте домой! — вдруг крикнула миссис Бентли, ей стало невтерпеж под их взглядами. — Нечего тут смеяться! — И вас вовсе не зовут Элен? — Разумеется, меня зовут Элен! — До свиданья! — сквозь смех крикнули девочки, убегая по лужайке; Том поплелся за ними. — Спасибо за мороженое! — Я и в классы играла! — крикнула им вдогонку миссис Бентли, но их уже не было. Весь день после этого миссис Бентли яростно громыхала чайниками и кастрюлями, с шумом готовила свой скудный обед и то и дело подходила к двери, в надежде поймать этих дерзких дьяволят — уж наверно они бродят где-нибудь поблизости и смеются. Впрочем… если она и увидит их снова, что им сказать? Да и с какой стати они занимают ее мысли? — Подумать только, — сказала миссис Бентли, обращаясь к изящной фарфоровой чашечке, расписанной букетиками роз. — В жизни еще никто не сомневался, что и я когда-то была девочкой. Это глупо и жестоко. Я ничуть не горюю, что я уже старая… почти не горюю. Но отнять у меня детство — ну уж, нет! Ей казалось — дети бегут прочь под дуплистыми деревьями, унося в холодных пальцах ее юность, незримую как воздух. После ужина миссис Бентли, сама не зная зачем, с бессмысленным упорством наблюдала, как ее руки, точно пара призрачных перчаток на спиритическом сеансе, собирают в надушенный носовой платок некие необходимые предметы. Потом она вышла на крыльцо и простояла там не шевелясь добрых полчаса. Наконец, внезапно, точно спугнутые ночные птицы, мимо пронеслись дети, но оклик миссис Бентли остановил их на лету. — Что, миссис Бентли? — Поднимитесь ко мне на крыльцо, — приказала она. Девочки повиновались, следом поднялся и Том. — Что, миссис Бентли? Они старательно нажимали на слово «миссис», как будто это и было ее настоящее имя. — Я хочу показать вам несколько очень дорогих мне вещей. Миссис Бентли развернула надушенный узелок и сперва заглянула в него сама, точно ожидала найти там нечто удивительное и для себя. Потом вынула маленькую круглую гребенку, на ней поблескивали фальшивые бриллиантики. — Я носила ее в волосах, когда мне было девять лет, — объяснила она. Джейн повертела гребенку в руке. — Очень мило. — Покажи-ка! — закричала Элис. — А вот крохотное колечко, я носила его, когда мне было восемь лет, — продолжала миссис Бентли. — Видите, теперь оно не лезет мне на палец. Если посмотреть на свет, видна Пизанская башня, кажется, что она вот-вот упадет. — Ну покажи мне, Джейн! Девочки передавали колечко друг другу, и наконец оно очутилось на пальце у Джейн. — Смотрите, оно мне как раз! — воскликнула она. — А мне — гребенка! — изумилась Элис. Миссис Бентли вынула из платка несколько камешков. — Вот, — сказала она. — Я в них играла, когда была маленькая. Она подбросила камешки, и они упали на крыльцо причудливым созвездием. — А теперь взгляните, — и старуха торжествующе подняла вверх раскрашенную фотографию, свой главный козырь. Фотография изображала миссис Бентли семи лет от роду, в желтом, пышном, как бабочка, платье, с золотистыми кудрями, синими-пресиними глазами и пухлым ротиком херувима. — Что это за девочка? — спросила Джейн. — Это я! Элис и Джейн впились глазами в фотографию. — Ни капельки не похоже, — просто сказала Джейн. — Кто хочешь может раздобыть себе такую карточку. Они подняли головы и долго вглядывались в морщинистое лицо. — А у вас есть еще карточки, миссис Бентли? — спросила Элис. — Какие-нибудь попозже? Когда вам было пятнадцать лет, и двадцать, и сорок, и пятьдесят? И девочки торжествующе захихикали. — Я вовсе не обязана ничего вам показывать, — сказала миссис Бентли. — А мы вовсе не обязаны вам верить, — возразила Джейн. — Но ведь эта фотография доказывает, что и я была девочкой! — На ней какая-то другая девочка, вроде нас. Вы ее у кого-нибудь взяли. — Я и замужем была! — А где же мистер Бентли? — Он давно умер. Если бы он был сейчас здесь, он бы рассказал вам, какая я была молоденькая и хорошенькая в двадцать два года. — Но его здесь нету, и ничего он не может рассказать, и ничего это не доказывает. — У меня есть брачное свидетельство. — А может, вы его тоже у кого-нибудь взяли. Нет, вы найдите такого человека, чтоб сказал, что видел вас много-много лет назад и вам было десять лет, — вот тогда я поверю, что вы в самом деле были молодая, — и Джейн даже зажмурилась, уверенная в своей правоте. — Тысячи людей видели меня в то время, но они уже умерли, дурочка, или больны, или живут в других городах. А в вашем городе я не знаю ни души, я ведь совсем недавно тут поселилась и никто здесь не видел меня молодой. — Ага, то-то! — и Джейн подмигнула Тому и Элис. — Никто не видел! — Да погоди же! — Миссис Бентли схватила девочку за руку. — Таким вещам верят без всяких доказательств. Когда-нибудь вы будете такие же старые, как я. И вам тоже люди не станут верить. Они скажут: «Нет, эти старые вороны никогда не были ласточками, эти совы не могли быть иволгами, эти попугаи не были певчими дроздами». Да, да, придет день — и вы станете такими же, как я! — Ну нет, — ответили девочки. — Ведь правда, этого не может быть? — спрашивали они друг друга. — Вот увидите, — сказала миссис Бентли. А про себя думала: господи боже, дети есть дети, а старухи есть старухи, и между ними пропасть. Они не могут представить себе, как меняется человек, если не видели этого собственными глазами. — Вот ты, — обратилась она к Джейн, — неужели ты не замечала, что твоя мама с годами меняется? — Нет, — ответила Джейн. — Она всегда была такая, как теперь. И это правда. Когда живешь все время рядом с людьми, они не меняются ни на йоту. Вы изумляетесь происшедшим в них переменам, только если расстаетесь надолго, на годы. И миссис Бентли вдруг показалось, что она целых семьдесят два года мчалась в грохочущем черном поезде, и вот наконец поезд остановился у вокзала, и все кричат: «Ты ли это, Элен Бентли?!» — Теперь мы, пожалуй, пойдем домой, — сказала Джейн. — Спасибо за колечко, оно мне в самый раз. — Спасибо за гребенку, она очень красивая. — Спасибо за карточку той девочки. — Погодите! — закричала миссис Бентли им вслед (они уже сбегали по ступенькам). — Отдайте! Это все мое! — Не надо, — попросил Том, догоняя девочек. — Отдайте. — Нет, она все это украла. Это все вещи какой-то девочки, а она их просто украла. Спасибо! — еще раз крикнула Элис. Миссис Бентли кричала, звала, но они исчезли, точно мотыльки в ночи. — Простите, — сказал Том. Он снова стоял на лужайке и глядел на миссис Бентли. Потом и он ушел. «Они унесли мое колечко, и мою гребенку, и фотографию, — думала миссис Бентли; она стояла на крыльце и вся дрожала. — И ничего не осталось, совсем ничего! Ведь это была часть моей жизни!» Ночью, лежа среди своих сундуков и безделушек, она долгие часы не смыкала глаз. Она обводила взглядом тщательно сложенные в стопки лоскуты, игрушки и страусовые перья и говорила вслух: — Да полно, мое ли все это? Может быть, просто старуха пытается уверить себя, что и у нее было прошлое? В конце концов, что минуло, того больше нет и никогда не будет. Человек живет сегодня. Может, она и была когда-то девочкой, но теперь это уже все равно. Детство миновало, и его больше не вернуть. В комнату дохнул ночной ветер. Белая занавеска трепетала на темной трости, что стояла у стены рядом со всякой всячиной, копившейся долгие годы. Порыв ветра качнул трость, и она с негромким стуком упала прямо в пятно лунного света на полу. Сверкнул золотой набалдашник. Это была парадная трость ее покойного мужа. Казалось, он указывает ею сейчас на миссис Бентли, как это бывало, когда они — очень редко! — ссорились и он увещевал ее своим мягким, печальным и рассудительным голосом. — Дети правы, — сказал бы он ей. — Они у тебя ни чего не украли, дорогая. Все это уже не принадлежит тебе. Оно принадлежало той, другой тебе, и это было так давно. Господи, подумала миссис Бентли. И тут, словно зашипел валик старинного фонографа под стальной иголкой, она ясно услышала свой разговор с мужем. Мистер Бентли, такой подтянутый, даже немного чопорный, с розовой гвоздикой на безукоризненном лацкане, говорил ей: — Дорогая, ты никак не можешь понять, что время не стоит на месте. Ты всегда хочешь оставаться такой, какой была прежде, а это невозможно: ведь сегодня ты уже не та. Ну зачем ты бережешь эти старые билеты и театральные программы? Ты потом будешь только огорчаться, глядя на них. Выкинь-ка их лучше вон. Но миссис Бентли упрямо хранила все билеты и программы. — Это не поможет, — говорил мистер Бентли, попивая свой чай. — Как бы ты ни старалась оставаться прежней, ты все равно будешь только такой, какая ты сейчас, сегодня. Время гипнотизирует людей. В девять лет человеку кажется, что ему всегда было девять и всегда так и будет девять. В тридцать он уверен, что всю жизнь оставался на этой прекрасной грани зрелости. А когда ему минет семьдесят, ему всегда и навсегда семьдесят. Человек живет в настоящем, будь то молодое настоящее или старое настоящее; но иного он никогда не увидит и не узнает. Это был один из немногих и очень дружеских споров в их мирной семейной жизни. Джон никогда не одобрял ее склонности собирать памятки о прошлом. — Будь тем, что ты есть, поставь крест на том, чем ты была, — говорил он. — Старые билеты — обман. Беречь всякое старье — только пытаться обмануть себя. Был бы он жив сегодня, что бы он сказал? — Ты бережешь коконы, из которых уже вылетела бабочка, — сказал бы он. — Старые корсеты, в которые ты уже никогда не влезешь. Зачем же их беречь? Доказать, что ты была когда-то молода, невозможно. Фотографии? Нет, они лгут. Ведь ты уже не та, что на фотографиях. — А письменные показания под присягой? — Нет, дорогая, ведь ты не число, не чернила, не бумага. Ты — не эти сундуки с тряпьем и пылью. Ты — только та, что здесь сейчас, сегодня, сегодняшняя ты. Миссис Бентли кивнула. Ей стало легче дышать. — Да, я понимаю… Понимаю. Трость с золотым набалдашником поблескивала в лунных бликах на ковре. — Утром я со всем этим покончу, — сказала миссис Бентли, обращаясь к трости. — Отныне я буду только тем, что я есть сегодня. Да, решено, так и будет. И она уснула. Утро настало зеленое, солнечное, в дверь уже осторожно стучались обе девочки. — У вас есть еще что-нибудь для нас, миссис Бентли? Еще какие-нибудь вещи той девочки? Миссис Бентли повела их из прихожей в библиотеку. — Возьми вот это, — и она протянула Джейн платье, в котором когда-то, в пятнадцать лет, играла дочь мандарина. — И это, и вот это. — Она отдала калейдоскоп и увеличительное стекло. — Берите все, что хотите, — говорила миссис Бентли. — Книги, коньки, куклы, все… Все это ваше. — Наше?! — Только ваше. И вот что: помогите мне в одном деле, я собираюсь развести на заднем дворе большой костер. Нужно вынуть все из сундуков и выбросить всякий хлам, пусть его забирает старьевщик. Все это уже не мое. Ничего нельзя сохранить навеки. — Мы поможем, — сказали девочки. Миссис Бентли повела их на задний двор. Она захватила коробку спичек, девочки несли по охапке всякой всячины. И потом все лето обе девочки и Том часто сидели в ожидании на ступеньках крыльца миссис Бентли, как птицы на жердочке. А когда слышались серебряные колокольчики мороженщика, дверь отворялась и из дома выплывала миссис Бентли, погрузив руку в кошелек с серебряной застежкой, и целых полчаса они оставались нa крыльце вместе, старуха и дети, и смеялись, и лед таял, и таяли шоколадные сосульки во рту. Теперь, наконец, они стали добрыми друзьями. — Сколько вам лет, миссис Бентли? — Семьдесят два. — А сколько вам было пятьдесят лет назад? — Семьдесят два. — И вы никогда не были молодая и никогда не носили лент и вот таких платьев? — Никогда. — А как вас зовут? — Миссис Бентли. — И вы всю жизнь прожили в этом доме? — Всю жизнь. — И никогда не были хорошенькой? — Никогда. — Никогда-никогда за тысячу миллионов лет? В душной тишине летнего полудня девочки пытливо склонялись к старой женщине и ждали ответа. — Никогда, — отвечала миссис Бентли. — Никогда-никогда за тысячу миллионов лет. * * *