– Как в старые добрые времена? – Ага, – ответил Алби, фыркнув, – все то же самое, только без угрозы неминуемой смерти. Они пробежали по тротуару и завернули за угол. Перед ними оказалась светящаяся зеленая флуоресцентная вывеска «У Роджера». Внутри было пусто и пахло, как в спортзале. Под босыми ногами Слоан хрустели арахисовые скорлупки. Они подошли к барной стойке. Барный стул был сломан посередине и обмотан клейкой лентой, чтобы не развалиться окончательно. – Отлично, – ухмыльнулась Слоан. – Виски, пожалуйста, – сказал Алби немолодому бармену, лицо которого выражало полное отсутствие интереса к происходящему. Алби кивнул на Слоан: – Два двойных, Old Overholt, если есть. Бармен приподнял брови, но отвернулся, чтобы налить им напитки. Слоан начала вынимать шпильки из волос, выкладывая их в ряд на барной стойке. – Я так понимаю, что помолвка прошла не совсем так, как ты ожидала, – сказал ей Алби. – Если бы вечер прошел так, как я ожидала, этого предложения бы вообще не состоялось, – ответила Слоан. – Тогда какого хрена ты согласилась? – Пятьсот камер фиксировали каждое наше движение; ты что, хотел бы, чтобы я унизила отказом этого чертового Избранного из Избранных прямо в эфире национального телевидения? Алби немного подумал: – Вполне справедливое решение. – В любом случае, это не значит, что я не хочу выходить за него замуж, – она замолчала и нахмурилась. – Ну, хорошо, да, я не хочу выходить замуж, но я представления не имею, почему. Она застонала и опустила голову на барную стойку. – Слушай, ты это, не надо тут ни к чему прикасаться, ни ногами, ни головой, – сказал Алби. Он взял пачку салфеток на другом конце стойки и протянул их. – Я, кажется, догадываюсь, почему ты не хочешь выходить за него замуж. – Да? – Слоан разложила салфетку, обернула ее вокруг ступни и поставила ноги обратно на перекладину стула. Салфетка прилипла к ноге намертво. – Просвети меня. – Похоже на то, – сказал Алби, сморщив нос, – что он тебя совсем не знает, Сло. Ты вовсе не мягкая внутри… ну, технически, конечно, мы все мягкие внутри, и это прекрасно. Многие военачальники, эмоционально отрешенные отцы тоже обладают таким качеством, некоторых из них мы даже называем героями. – Я всегда мечтала стать эмоционально отстраненным отцом, – Слоан расстелила перед собой салфетку и ударилась об это место головой. – Блин, Алби, что мне делать? – Я хочу сказать, – ответил Алби, – что ты же точно знаешь, что тебе делать, разве не так? Слоан вздохнула, посмотрев на кольцо, надетое на безымянный палец ее левой руки, сверкающее в свете барных огней. Бармен поставил перед ними два стакана виски. Они подняли их одновременно, а затем в унисон опрокинули, выпив почти все до дна. – Он хочет, чтобы я просто пережила это, я же вижу, – сказала она. – Он думает, что если мы вместе пережили одно и то же, если он чувствует себя нормально, то и я тоже должна быть в порядке. Алби сжал губы и допил оставшийся виски. Подозвал бармена и попросил повторить. – Ты думаешь, он прав и я должна… просто пережить это? – спросила Слоан. – Ну, если ты вдруг поймешь, как это сделать, – сказал Алби, – дай мне знать. Она допила остатки виски и уставилась на батарею разноцветных бутылок в глубине бара. – Мы никогда об этом не говорили, – глухо сказала она. Она имела в виду тот день, который они с Алби провели в плену у Темного. Единственный день из всех ужасных дней, которые они пережили, но о котором ни один из них никогда не вспоминал в разговоре. – А что тут скажешь? – ответил Алби. – Ага, – прошептала Слоан. – Он вообще мне посоветовал обратиться к психотерапевту. Алби фыркнул: – Терапия. И это все, что они могут нам сказать? – А тебе не помогло? – спросила она. – Да помочь-то помогло. Или не помогло. Не знаю я. Я просто хочу, чтобы люди перестали тыкать в нас этой терапией, как будто это единственный способ все исправить. Когда он взял свой стакан с виски, его руки задрожали. Он посмотрел на нее. – А зачем ты запросила эти документы, Слоан? – сказал он. – Похоже, это еще больше все усложнило. На мгновение Слоан замолчала. – Мне всегда было интересно, – сказала она. – Мне было интересно, нашли ли они других потенциальных Избранных? Я понимаю, существовал достаточно конкретный набор признаков, по которым нас отобрали, но я не верю, что в нашей стране с населением больше 300 миллионов человек нашлось лишь пятеро, удовлетворяющих этим критериям. Я думаю, были еще люди. – И тебя это беспокоит? Она кивнула. – А что, если мы стали Избранными, а они нет, только потому, что наши родители согласились на это, а их родители – нет? Она вспомнила свой разговор с матерью. Полутемная спальня, тяжелые задернутые шторы. Везде по полу разбросана одежда, по которой она шла к родительской кровати. И очертания матери, свернувшейся под одеялом, напомнившие ей дохлых насекомых на кухонном столе под светом тусклой лампы. Она помнила, как в комнате воняло немытым телом и спиртным. И то, как мать сказала ей делать то, что она хочет. Алби с грустью посмотрел на нее. – Ну, тогда это означало бы, что у нас хреновые родители, – ответил Алби. – А, скажу тебе честно, для меня это не новость. – Нет, все было вообще не так, – Слоан хохотала через каждое слово. – Берт отвел меня в сторону и сказал: «Мне кажется, у тебя получается хуже, когда на тебя смотрят». – Ага, а потом он дал тебе задание стать убийцей-одиночкой! – воскликнул Алби. – Говорю тебе, так оно и было! – Да как ты можешь мне говорить, что там было, если тебя-то там и в помине не было! Тем более что я и не убивала никого. – Вот я тебе и говорю – ты была реально крутой Избранной. Не то что я – пушечное мясо. Берти мне так и говорил: «Алби, ты незаменим в атаке, Мэтту очень повезло, что у него есть ты». Ага. Ты, чтобы погибнуть вместо Мэтта и дать ему возможность двигаться дальше, чтобы спасти этот мир. Слоан покачала головой: – Ты же знаешь, он не это имел в виду. Алби пожал плечами. – Вот ведь вы засранцы! – Эстер переступила порог бара, одетая в пальто из искусственного меха, распушенный воротник был похож на старомодную метелку для пыли. За ее спиной стояла Инес, у двери стряхивал снег с плеч Мэтт. – В следующий раз, когда соберетесь свалить, предупреждайте. Какая-то женщина рассказывала мне о своей поездке во Флоренцию битых двадцать минут! Она бросила свой клатч на барную стойку и сделала знак бармену, попросив налить ей джина с тоником. – Привет, – сказал Мэтт и положил руки на плечи Слоан. У него были холодные пальцы. – Странно ты решила отпраздновать нашу помолвку, не находишь? – Ну вот, веселью пришел конец, – сказала Слоан Алби. – Тс-сс, – ответил Алби. – Он тебя слышит. – Господи помилуй! Слоан, скажи, что ты чувствуешь на самом деле? – спросил Мэтт сухо. – Я сожалею о том, что напялила на себя все это синтетическое корректирующее белье, – ответила Слоан. – Присядь, выпей чего-нибудь. – А что это ты ноги в салфетки завернула? – спросила ее Эстер. – Если бы я послушалась Алби, я бы уже вся тут завернутая в салфетки сидела. – объяснила Слоан. – Как шаурма. Ей не нравилось то, как Мэтт смотрел на нее. Как будто она сломалась у обочины дороги, и он заглядывал под капот, чтобы понять, в чем проблема. Как будто в ней было что-то не так, и он мог это исправить. Возможно, это и было их основной проблемой – он не видел ее, он видел некий образ, который он был готов принять с некоторыми изменениями, а она просто хотела, чтобы ее оставили в покое, вот такой пустой и сломанной, какая она есть. – Ты знаешь, – сказала она, подперев щеку рукой. – А мне нравится быть такой. – Такой пьяной? Ну, многим нравится, Слоан, – ответил Мэтт. Его рука все еще была на ее плече. Его пальцы согрелись от жара ее тела. – Да не пьяной. А вот такой, какая я есть. Такой, какая я все время. Всю свою жизнь. Никаких зефирок внутри, да тебе любой скажет. Алби закивал головой: – Ну, может, лимонный наполнитель. Или лакричный. – Может быть, другие люди не так хорошо знают тебя, как я, – голос Мэтта стал мягким и нежным.