Запись закончилась. Рашидов поднял голову, с ненавистью глядя на гостя. – Мы вам заплатим за эту пленку, – быстро предложил Шахбазов. – Сколько вы хотите? – Перестань, – одернул полковника прокурор. – Ты ничего не понял. Такие люди не берут деньги. Им важно потешить свое тщеславие. Он не возьмет твоих поганых денег. – Вот теперь вы абсолютно правы, – кивнул Дронго. – Оставляю вас с полковником наедине. Думаю, вам будет о чем поговорить. И на будущее. Никогда не считайте себя умнее других. Может плохо закончиться. Он вышел из кабинета и двинулся по коридору. «Кажется, у этой пары будут серьезные неприятности», – с удовлетворением подумал Дронго. Глава двадцатая Он осторожно открыл дверь во двор. Мрачный охранник молча смотрел на него, но ничего не спросил. Видимо, его уже предупредили о возможном появлении гостя. Он был выше на целую голову самого гостя. Дронго взглянул на его ноги. Несмотря на свой рост, размер ноги у этого великана был не больше сорок пятого. Поразительно, что многие высокие мужчины носят обувь сорок второго или сорок третьего размера. Очевидно, из-за того, что в детстве родители покупали им тесную обувь и нога у них не выросла. Отец же Дронго всегда покупал сыновьям свободную обувь, и у всех братьев Дронго и у самого отца обувь сорок шестого размера. Дронго прошел дальше. Дверь в дом была открыта. Он вошел в дом. В прихожей никого не было. В доме стояла тишина. Он замер. – Входите, – услышал он голос хозяина дома. Дронго вошел в большую гостиную. Микаил Хаквердиев сидел за столом. За несколько последних дней он словно постарел лет на десять. Перед ним стоял пустой стакан-армуду. Так называются стаканы для чая в виде груши, чтобы вода в них медленно остывала. Сахарница, вазочка с вареньем и тонко нарезанные лимоны. Хаквердиев указал на стул рядом с собой. – Садитесь, – предложил он. Дронго сел рядом с ним. – Чаю хотите? – поинтересовался хозяина дома. – Нет, спасибо. Микаил молчал. Долго молчал. Потом, наконец, сказал: – Я почему-то был уверен, что вы все равно к нам придете. – Да, – подтвердил Дронго. – Хотите что-то спросить? – поднял голову Хаквердиев. – Или вы решили для себя, что все уже знаете? – Все может знать только Аллах, – возразил Дронго. – Но когда начинаешь внимательно анализировать ситуацию, то так или иначе все факты сходятся, и невольно делаешь определенный вывод. – И вы пришли рассказать мне о своих выводах? – поморщился Хаквердиев. – Тогда начинайте. Возможно, я давно заслужил все, что с нами случилось. А теперь говорите, мне будет даже интересно вас выслушать. – К сожалению, мне придется начать с того тяжелого дня, когда погибла ваша невестка, – начал Дронго. – Дело в том, что ваш сын позвонил домой перед приездом и сообщил о том, что приезжает с женой. Об их появлении в вашем доме могли знать не так много людей. В вашем доме знали, что ваш сын прилетел из Анкары и поэтому почти наверняка будет отдыхать после утомительного перелета и поездки в Габалу. – Да, – кивнул Микаил Хаквердиев. – Меня насторожил тот факт, что следователь даже не появлялся в Баку и не допрашивал подруг Самиры, коллег по работе. Потом стало понятно, что он и не мог появиться. Во-первых, такая известная семья, которую понапрасну не стоит раздражать, а во-вторых, проректор учебного заведения, где работала Самира, – отец руководителя вашего суда Салмана Сеидова, которого тоже не следовало раздражать. Конечно, следователь и не подумал приходить на работу к вашей невестке… – Можно подумать, что Сеидов или его сын имеют какое-то отношение к этим событиям, – хмыкнул Хаквердиев. – Конечно, не имеют. Но я обратил внимание на слова, которые мне говорили многие, в том числе и прокурор вашего района. Никто не мог осмелиться тронуть члена семьи Хаквердиевых. Многие в Габале убеждены, что никто не посмел бы тронуть вашу невестку без очень веских на то причин. – И вы нашли причины? – мрачно спросил хозяин дома. – Пытался найти. Хотя было сложно. После моего приезда я встретился с Гуламом, который не очень хотел со мной встречаться. Но он понимал, что большие деньги, которые он хотел получить, могут ему не достаться, и поэтому решил встретиться со мной, хотя и не очень охотно. Скорее, уступая настояниям своего родственника Мехмана. И тогда я задал себе вопрос – почему? Почему он сомневался в том, что убийца, которого он почти наверняка видел, не захочет выплачивать ему деньги. Казалось бы, логично предположить, что убийца обязательно заплатит за молчание Гулама. Но убийца тянул несколько месяцев и не платил деньги. Почему? Разве он не опасался разоблачения? Значит, был почти уверен, что разоблачение не сможет ему реально повредить, так как безработному и опустившемуся Гуламу могли не поверить. Микаил слушал, уже не перебивая. – Но когда появился я, все изменилось. Убийца понял, что Гулам может попросить денег у меня, и в отличие от него я могу заплатить деньгами Мурадбековых, которые и прислали меня сюда, чтобы я попытался раскрыть это преступление. Если преступление было. Хаквердиев смотрел ему в глаза. – На следующее утро Гулама застрелили. Убили из хорошего коллекционного ружья, которого не может быть у обычного охотника. Еще один фактор не в пользу обычного убийцы. Хозяин дома внимательно слушал и ни о чем не спрашивал. Ничего не уточнял. – В тот день, – продолжал Дронго, – когда погибла ваша невестка, вы нарочно перенесли заседание на субботу, чтобы обеспечить себе алиби. И вернулись раньше обычного. Уже прекрасно понимая, что Самира не будет сидеть дома одна. И едва появившись в городе, вы почти сразу отправились следом за ней. Вы ведь точно знали, где именно она будет гулять. Вы встретились с ней и столкнули ее со скалы. Она даже не успела испугаться или крикнуть. Увидев вас, она молча ждала, когда вы подойдете ближе. И поэтому даже не крикнула. Затем вы вернулись домой. Так было совершено это преступление. Наступило долгое молчание. – Все? – наконец спросил Хаквердиев. – Нет, не все. Брат вашей невестки Мовсум рассказывал мне, что у нее были определенные проблемы с рождением детей. Именно поэтому они часто летали в Швейцарию, где она проверялась и проходила курс лечения от бесплодия. Мне было не сложно узнать телефон клиники и перезвонить туда, чтобы они подтвердили мне диагноз. – Ну и что? – За два дня до их появления в Габале вы лично позвонили в эту клинику. Учитывая, что вы не знаете немецкого языка, вы пригласили преподавателя из школы Севиль Кулиеву, которая говорила с лечащим врачом вашей невестки и переводила вам его слова. Я поговорил с ней и узнал о вашем разговоре. Оказалось, врач сказал Самире, что у нее нет шансов родить. И нет даже шансов найти суррогатную мать. Очевидно, у нее были проблемы с яйцеклеткой. И тогда вы приняли решение… Хаквердиев тяжело вздохнул. – Такая своеобразная мораль, – безжалостно продолжал гость, – когда налицо более чем избыточная мотивация. Если бы на моем месте оказался эксперт из любой другой страны, даже самый лучший специалист, он мог бы не понять подобных местных условностей. В наших семьях женщины рожают иногда по пять-шесть девочек до тех пор, пока не появится мальчик. Любой мужчина считает, что у него обязательно должен быть сын. Но я знаю местные обычаи. И понимаю, что вы не могли допустить, чтобы ваша ветвь рода Хаквердиевых закончилась на вашем сыне. Ведь кроме него у вас только две дочери. Очевидно, именно тогда Этибар и его супруга решили взять ребенка из детского дома. Для такого гордого человека, как вы, это было абсолютно неприемлемо. Ведь у вас две девочки, дети которых будут носить фамилии ваших зятьев. А Самира не могла родить уже даже при искусственном зачатии, что подтвердили в клинике. И вы решили, что будет правильным избавиться от такой невестки, которая не сможет подарить вам продолжателя вашего рода. Развод в таких известных семьях иногда случается, но ваш сын по-настоящему любил свою молодую супругу и никогда бы не дал согласия развестись с нею. Хаквердиев угрюмо молчал. – Вы сознательно отправились в горы и столкнули ее так, чтобы ее падение выглядело как несчастный случай, – продолжал Дронго, – при этом прекрасно понимая, какую боль причиняете своему сыну. Но для вас было важнее всего продолжение ветви вашего рода. Вы ведь отлично понимали, что расследование будет формальным. Кто посмеет тронуть невестку такого могущественного человека, как вы? Никто! Так думали и все те, кто проводил расследование. Не говоря уже о том, что прокурор и начальник полиции вообще не хотели заниматься конкретным расследованием. Им было гораздо выгоднее представить дело как несчастный случай. Допускаю, что вы тоже переживали. Но когда вы узнали о моем приезде, то, конечно, поняли, что провести расследование меня попросили Мурадбековы. И правильно рассчитали, что Гулам почти обязательно выйдет на меня и за большой гонорар предложит информацию об убийце. Ведь Бахрам Мурадбеков вполне мог выплатить такой гонорар. Знаете, что самое интересное? В этом районе вы практически были единственным человеком, который не боялся разоблачений Гулама. Ведь ему никто бы не поверил, что убийца Самиры ее свекор. Но когда появился посторонний эксперт, он мог и поверить, и даже проверить слова Гулама, не говоря уже о том, что последнему могли заплатить Мурадбековы. И тогда вы решили не рисковать. Вы назначили встречу Гуламу у старой базы и приехали туда рано утром, привезя с собой ружье, «беретту». Стреляете вы неплохо и сумели с пятидесяти метров убить Гулама. А потом вы подошли к нему, словно для того чтобы убедиться в его смерти. Для меня было загадкой, зачем вы подходили к убитому. Потом я понял, почему вы так сделали. Вы ведь умный человек и понимали, что такое ружье, как «беретта», сумеют быстро вычислить. Оказалось, что в вашем городе есть еще одно такое ружье у судьи, и этот факт увел меня немного в сторону в моем расследовании, но потом версия о причастности судьи к преступлению отпала, поскольку из его ружья в то утро никто не стрелял, и я снова пошел по верному следу. А вы решили отвести от себя подозрения в убийстве. Я видел на земле следы от сапог сорок пятого размера, и очень интересно, что носок был сильнее вдавлен, чем вся ступня. Так бывает, когда обувь больше по размеру. У вас ведь сорок второй размер. А вы надели сапоги своего охранника, и поэтому на земле остался след от его сапог, а не вашей обуви. Вы поступили довольно мудро. Наступило долгое молчание. Наконец хозяин дома взглянул на Дронго. – Закончили? – спросил Хаквердиев. – И решили, что все узнали? – Думаю, что не все. Но остальное уже мелкие детали. – Мелкие детали, – горько повторил хозяин дома. – Что вы в этом понимаете? У меня было два сына и две дочери. Четверо детей, счастливая семья. Вам никто об этом не рассказывал. Но мой старший сын погиб на охоте, когда я взял его с собой. Ему было только двенадцать лет. Он был на охоте второй раз в жизни. И глупо подставился. Я был уверен, что там никого нет, и выстрелил. Понимаете, что я сделал? Выстрелил в своего старшего сына и убил его. Он случайно зашел в этот проклятый Аллахом кустарник, откуда должен был появиться кабан. Никогда в жизни мне не было так плохо, как тогда. Я чуть не покончил с собой. И жена долго и тяжело болела. У нее до сих пор больное сердце. Мы старались реже вспоминать об этой трагедии. Но я ведь все время об этом помнил. Почти каждую ночь мой старший сын приходил ко мне во сне. Я очень переживал. И когда Этибар женился, я думал, что у них родится сын, которого мы назовем именем моего отца. Но прошло столько лет, и у них не было детей. А потом я понял, что это было мое наказание. Меня наказал Аллах за тот самый выстрел, которым я убил собственного сына и лишил себя права на продолжение моей фамилии. – У вас столько братьев, – попытался напомнить Дронго. – Это не считается, – разозлился хозяин дома. – Я говорю о продолжении моей семьи. – И тогда вы решили убить свою невестку? Совершить следующее убийство, причинив такую дикую боль своему сыну? – Я несколько раз советовал ему развестись. Но он не соглашался. Он и невестка готовы были взять ребенка из детского дома. Вы слышите, – чуть повысил голос хозяин дома, – мой наследник с моей фамилией был бы неизвестный выкормыш из какой-то семьи. Может, из семьи воров или семьи алкоголиков с дурной генетической наследственностью. Вы считаете, что я мог это допустить? Нет, не мог… Я просто не мог позволить этому случиться… Он замолчал. Опустил голову. Молчал и Дронго. Нужно родиться на Востоке, чтобы понять чувства Микаила Хаквердиева. Но два убийства, которые он совершил, требовали возмездия. И Дронго не знал, что именно ему следует говорить. И как поступать в таких случаях. – Сколько вам предложили Мурадбековы за это расследование? – спросил Хаквердиев. – Какая разница? – не понял Дронго. – Я спрашиваю, сколько вам предложили за расследование? – упрямо повторил Микаил. – Хотите купить мое молчание? Или перекупить меня? Но это не мой случай. Я не продаюсь. – А я вам и не предлагаю продаваться. Достаточно того, что я совершил. Ни мой сын, ни моя жена никогда меня не простят. – Она знает? – Догадывается, – еще раз тяжело вздохнул Хаквердиев. – Она понимает мои мотивы. Мы не думали, что Этибар будет так переживать. Он ее по-настоящему любил. Получается, что я застрелил своего старшего сына и сломал жизнь младшему. Аллах наказывает меня самой страшной мерой. И я заслужил это наказание. Моя гордыня во всем виновата. – Тогда я вообще не понимаю, о чем мы с вами говорим? Зачем вы спрашиваете о гонораре? Я еще никогда в жизни не продавал свою совесть. Знаете, я однажды слышал выступление одного местного писателя. Он сказал, что берущий деньги взяточник гораздо хуже проститутки. Та торгует своим телом, а взяточник своей совестью. Говорят, что потом у этого писателя были большие неприятности… – Я слышал, – криво усмехнулся Хаквердиев. – Дурак он был. Сказать такую глупость в нашем обществе. Оскорбить стольких уважаемых людей. – Вам не кажется, что у вас своеобразная логика? – Может быть. Но я не предлагал вам продаваться. Я понимаю, с кем имею дело. Мне хорошо известна ваша репутация. Еще когда вы в первый раз пришли ко мне, я понял, что вы не тот человек, которого можно купить или запугать. Иногда попадаются и такие люди, как вы. Редко, но попадаются. – Тогда о чем мы говорим? – Хватит и того, что здесь произошло, – сказал Хаквердиев. – Я ведь говорю, что узнал и про вашу репутацию, и про ваши успехи. Поэтому на всякий случай подготовился. Нам не нужны больше никакие убийства. И не нужно позорить нашу семью. Вы меня понимаете. Я не хотел, чтобы в моей семье был чужой ребенок и не хочу еще раз позорить свой род. В нашей стране нет смертной казни, мы теперь часть Европы, и у нас нет такого вида наказания. Дают только пожизненное заключение. Такое наказание не для меня. Только высшая мера будет справедливой карой за все, что я сделал. Вы меня понимаете? – Не совсем. – У меня есть хороший яд. Очень хороший. Я купил его давно. Не скрою, хотел дать Самире, чтобы она спокойно ушла из жизни. Но понимал, что начнутся расспросы, допросы, будут позорить всю семью, где отравили невестку. Тогда я подумал, что будет лучше, если произойдет несчастный случай. А этот яд… Видимо, такая у меня судьба. Этот яд я использую для себя. Мое тело не будут вскрывать. Руководство района не позволит, чтобы меня потрошили. И мои братья приедут. Я позвоню и скажу, что у меня сильно болит сердце. Все в это поверят. Тем более после инфаркта Бахрама. Все решат, что смерть Самиры так подействовала на нас. И сегодня ночью я приму яд. Вот такое наказание я для себя выбрал. И я готов заплатить любую цену за ваше молчание в обмен на то, что я уйду из жизни. Справедливость восторжествует, убийца будет наказан. Дронго молчал. – Почему вы молчите? – не выдержав, спросил Микаил Хаквердиев.