Хотя тот и кивал на ее слова, выражение его лица говорило, что он не верит в ее теорию. – Ладно, пойдем, – сказала она. Ей хотелось сбежать от фотографии, от этих жалких останков. Дилан затошнило: она представила, как напугана была лошадь, как паниковала, как пыталась спрятаться… – Ну пожалуйста, – запросила она. – Уже поздно. На этот раз Тристан не стал спорить и быстро закрыл страницы. Он молчал, когда они выходили из библиотеки; молчал, пока шли пустыми школьными коридорами; молчал, когда оказались в вестибюле. Свет в администрации не горел. Здание казалось зловеще пустым. Тристан заговорил лишь тогда, когда они спустились с крыльца и остановились под навесом, наблюдая за тем, как тяжелые капли дождя одна за другой срываются со свинцового неба. Он повернулся к Дилан с озорной улыбкой. – Упс, прости, – только и сказал Тристан. Дорога тянулась целую вечность. Дождь не переставал, и хотя было только полшестого, когда они добрались домой, совсем стемнело. Впрочем, домой – это не вполне верное слово. У Дилан в окне торчала огромная уродливая вывеска «ПРОДАЕТСЯ». Джеймс настоял, что семье нужен новый дом – настоящий дом, не квартира. А пока покупатель не нашелся, они каждый день взбирались по лестнице в свою арендованную квартиру и проходили через пролет, где Тристан когда-то упал замертво, истекая кровью от ран, которые открывались всякий раз, как они с Дилан отходили друг от друга на приличное расстояние. Хотя их с Тристаном кровь уже давно отскребли с пола, Дилан каждый раз вздрагивала, проходя по лестничной клетке. Воспоминания были одной из причин, почему ей не терпелось съехать. Когда они зашли внутрь, родителей не было дома. Дилан не удивилась: хотя они поженились, все равно часто ходили на свидания то в кино, то на концерт, то на ужин, то пропустить по стаканчику пива в Уэст-Энде. Дилан совершенно не волновалась: она была в восторге, что родители веселятся вместе и что они с Тристаном могут проводить время наедине. Прямо как сейчас. – Ну вот, теперь всю одежду менять придется! – жалобно протянула она, стягивая куртку. – Я вся насквозь промокла. – Прости, – сочувственно отозвался Тристан. Его куртка была поновее и справилась с потоками ливня куда лучше, но Дилан заметила темные пятна на его форменных брюках. Он сбросил ботинки и коварно ей улыбнулся: – Обещаю загладить вину. И он вразвалку направился к ней в спальню. Дилан пару секунд смотрела ему вслед, но когда из открытой двери донеслись звуки музыки, она пришла в себя и принялась яростно стягивать сапоги. Они не поддавались, и в итоге пришлось снять их вместе с носками. Дилан оставила их на полу и босиком помчалась в комнату. Тристан уже примостился на кровати. Увидев, что он держит в руках, Дилан остановилась как вкопанная. Пухлый блокнот с синей обложкой, украшенной затейливым черным узором. Его альбом для рисования, куда он ни разу не позволял ей даже заглянуть. Дилан чуть с ума не сходила от любопытства, когда он забивался в угол с альбомом в руках, но он стеснялся показывать ей рисунки, а она, несмотря на многочисленные (и очень соблазнительные!) возможности, никогда не брала блокнот без его разрешения. Ей очень, очень хотелось, но она сдерживалась. Раньше у Тристана не было ничего своего; ни угла, ни личных вещей. Этот альбом стал первым подарком Дилан Тристану: мелочь, зато от всей души. До чего же ей хотелось посмотреть! Блокнот обычно лежал на верхней полке книжного шкафа – Дилан отдала эту полку Тристану, потому что не могла до нее дотянуться без стремянки. Изрисованные листы манили ее с каждым днем все сильнее. Искушали, соблазняли. Тристан лишь недавно открыл для себя рисование. Дилан не ходила на ИЗО в школе: у нее совершенно не было таланта ни к карандашам, ни к кисти. Как только обязательный курс изобразительных искусств закончился, она оставила это дело. Однако Тристан, наоборот, заинтересовался, и Дилан на Рождество подарила ему все необходимое. Казалось, он был прирожденным художником… впрочем, Дилан ни разу не видела его рисунков и понятия не имела, хорошо ли у него получалось. Но процесс ему нравился, а ведь это было главным. Любопытство продолжало ее пожирать. Он постучал пальцами по спирали переплета и протянул ей альбом. – Держи. Возмещение морального ущерба. – Правда? – Дилан в притворном изумлении приподняла брови, хотя и правда была удивлена. – Мне можно посмотреть? – Да. Прежде, чем он успел бы передумать, Дилан присела рядом на кровать, не замечая, как холодит ей кожу промокшая одежда. Она осторожно перевернула первую страницу. На нее уставилось ее собственное лицо. Широко распахнутые глаза сияли из-под широких бровей. Губы изогнулись в дразнящей, загадочной полуулыбке. Она была такой… прелестной. На рисунке. Подняв глаза, она увидела, что Тристан пристально наблюдает за ней. Под его внимательным взглядом сложно было сохранять спокойствие, но она старалась изо всех сил, стирая смущение со своего лица и усилием воли убирая румянец со щек. Непослушными пальцами она перелистнула страницу. Следующий набросок был сделан углем: она в профиль, уставилась на что-то за пределами листа. Ее волосы развеваются за спиной длинными роскошными волнами. Следующая страница. Следующий рисунок. Дилан в инвалидном кресле, на лице написаны нетерпение и подавленность: она пытается удобно расположить на подножке загипсованную ногу. Линии коляски получились слегка кривыми, и перспектива Тристану тоже не удалась, но Дилан сразу распознала упрямое выражение на своем лице. На следующем рисунке была не она сама, а ее родители на старом диване. Джоан смотрела прямо перед собой – возможно, в телевизор? – а Джеймс смотрел на Джоан. И выражение на его лице… То самое, которое Дилан видела тысячи раз до того, как поняла, что оно значит. Тоскующее, любящее. Надеющееся. Тристану оно удалось. Следующее изображение даже нельзя было назвать рисунком: скорее, шесть грубых набросков… – Это что, мое ухо? – Дилан в замешательстве склонила голову набок. Конечно, само ухо она бы не узнала – уши ведь все похожи, не так ли, – но ей в глаза бросилась сережка в форме ромашки. – Эмм… ага. Тристан потянулся, чтобы забрать у нее блокнот, но Дилан повернулась, не давая ему выхватить страницы из рук. – Подожди, я еще не закончила. Она пролистала дальше. Вот она смеется. Глаза превратились в узкие щелочки, подбородок приподнят (ничего привлекательного!). Дилан улыбнулась. Рисунок словно искрился радостью. – Тристан, ты прекрасно рисуешь, – тихо сказала она, поняв, что не прокомментировала ничего, кроме наброска с ушами. На месте Тристана она бы уже вся извелась, желая узнать, что же он думает о ее работах. – То есть правда прекрасно. Рисунки как живые. Следующая страница была пуста, и она пролистала альбом обратно. – Как это ты так точно схватываешь детали? Ты ведь все это видел не дольше пары секунд! – Не знаю, – Тристан пожал плечами и снова потянулся к блокноту. На сей раз Дилан не стала возражать. – Просто увидел то, что мне понравилось, а потом набросал по памяти. – Ты очень наблюдательный. – Была возможность попрактиковаться, – напомнил он ей. – По ночам в пустоши делать особо нечего, только сиди и смотри. – И правда, – тихо отозвалась Дилан. Ей не нравилось думать о долгих годах, которые Тристан провел, переправляя душу за душой, в этом замкнутом кругу загробной жизни. Нет, сказала она себе, этот круг разомкнулся. Теперь Тристан тут, рядом. Он сбежал из той жизни. Она смотрела, как он листает страницы в самое начало. С них снова смотрело ее лицо. – Но почему теперь? – негромко спросила она. – Почему ты показываешь мне альбом сейчас? Он снова пожал плечами. – Да просто… – Он остановился на изображении Дилан в инвалидном кресле. – В пустоши мы были вдвоем. А здесь так много людей, столько всего отвлекает… – он закрыл блокнот и отложил его в сторону, фокусируя внимание на Дилан. – Я хочу, чтобы ты знала: я все еще вижу тебя. Эта жизнь, этот мир… все это прекрасно, но лишь потому, что я с тобой. Дилан раскрыла рот, но слова не шли. Как ей отвечать на такое заявление? Она никогда не умела красиво говорить. – Я люблю тебя, – выпалила она. Тристан широко улыбнулся и, подняв руку, заткнул прядь вымокших волос ей за ухо. – Я знаю. Я тоже тебя люблю. И он поцеловал ее, прижавшись горячим ртом к губам Дилан. Тристан сжал ее в руках, и мокрая ткань их одежды соединилась. Дилан закрыла глаза и позволила себе раствориться в его объятиях. Трагедия с лошадью была просто несчастным случаем. О ней нужно забыть. Они в безопасности. Они вдвоем. Ничто не в силах это изменить. Глава 4 Тристан смотрел в потолок. Рядом с ним, тепло посапывая ему в плечо, спала Дилан. Он слегка повернулся, стараясь устроиться поудобнее, не разбудив ее. Он закрыл глаза и сосредоточился на дыхании. Может, если он станет дышать с Дилан в такт, то получится заснуть. Не получилось. Одни и те же мысли кружились у него в голове, и он не мог прогнать образ растерзанного, измученного трупа лошади. Он представил животное, каким оно было изначально: лоснящиеся каштановые бока, ни единого пятнышка… Лошадь бесцельно бродит по полю, обкусывая высокую траву. Напасть на нее было бы для призрака проще простого. Но Дилан права: этого не могло случиться. В завесе не было ни единого разрыва… Да и неужто призрак бы не польстился на людные города и пролетел мимо, чтобы полакомиться животным? Это было бы очень нелогично. И все же что-то внутри подтачивало его спокойствие, не давая заснуть. Оставив бесплодные попытки, он поднялся с кровати (осторожно, чтобы не потревожить Дилан) и, натянув футболку, вышел в коридор. Дверь в спальню родителей Дилан была закрыта, и он на цыпочках прошел мимо в гостиную. Схватив пульт с кофейного столика, уселся на высокую гору одеял, где, как предполагалось, он проводил ночи. Если верить Джеймсу, то после переезда у Тристана появится собственная комната. Пока же он официально ночевал на диване. Тристан был почти уверен, что Джеймсу известно, где он спит, но отец Дилан ничего не говорил, и потому Тристан продолжал разыгрывать спектакль. Он дожидался, пока в квартире все стихнет, и лишь потом крался в комнату Дилан. Сейчас он включил телевизор и убавил громкость, пока музыку из рекламы не стало едва слышно. Щурясь на внезапный поток света с экрана, он прокрутил электронное меню, пока не нашел канал с круглосуточными новостями. Тогда он прибавил звук. Ведущий хорошо поставленным голосом задавал вопросы гостю. Какому-то писателю, что отчаянно пытался разрекламировать свой последний роман. Тристану пришлось пережидать новости спорта и прогноз погоды (опять дождь) прежде, чем ведущий перешел к заголовкам. Ничего.