– Захарова? Ну и куда направляемся? – окликает меня старшая и мне приходится целых три секунды обдумывать, стоит ли что-то пояснять, или просто идти дальше. Благо разум в моей голове пересилил, заполнив нутро страхом за подругу и желанием скорее быть рядом. – Галина Никифоровна, можно мне уйти сейчас? – Вот прямо щас, спустя три часа от начала рабочего дня? – с сарказмом задает вопрос. – Мне к подруге надо, у нее… – воспоминания о прекрасной Соне Артемовне заставили расплакаться. – Умер кто? Ты че ревешь? – Умер… мама ее… Умерла, – пытаясь стереть со щек слезы, их становилось все больше. – Простите. – Ой, хоспаде. Пошли давай, – подтолкнула меня к своему кабинету. Мне в руки попали салфетки, стакан воды и полагаю валерьянка, которую я сразу выпила. – Такси вызвать? – Угу, – киваю, допивая воду. Пока она звонит в службу, я смотрю в одну точку. – Пять минут. – Отпускаете? – А че тебя держать? Соплями умывать монитор да стол? Да и… не зверь же я. Спустя полчаса я стояла на пороге квартиры и стучала в нее, но вспомнив о том, почему я здесь, догадалась, что не откроет. Потом и вовсе испугалась, как бы чего не произошло. Вытащила ключ запасной, с верхнего выступа коробки дверной и открыла. Тихо вошла и также тихо позвала ее. – Люб, дорогая… Это я. Тишина стала пугать, но затем я услышала громкий всхлип и шепот. Пошла в ее комнату и увидела подругу в халате и со слезами на глазах, что-то бормотавшую себе под нос. – Мне так жаль, – подбежала к ней и обняла крепко как могла. – Так жаль, Любочка… Я знаю и помню, что они с матерью во многом не соглашались и часто ссорились. Я не лезла в их отношения. Но порой приходилось тетю Соню успокаивать и заверять, что Люба не хотела быть грубой, что обязательно придет и извиниться перед ней. Я выросла в детдоме и знаю, что значит терять маму. Моя умерла, когда мне было всего восемь. Отец отказался от опеки, бабушка была слишком старенькой и ей не позволили меня забрать, потом и вовсе умерла, поэтому единственным местом, где меня хоть как-то были рады видеть, стал интернат. Там я встретила и будущего мужа. Моего Павлика. Еще был наш друг лучший Антон… но где он сейчас я не знала. Когда он поступил в столичный мединститут, наши дороги разошлись. У нас не было телефонов тогда. Да и откуда у сирот такое богатство. Когда появились, отыскать друга стало невозможным. Хотя я почему-то думаю, что он прятался от нас намеренно. Но причин я знать не могла, поэтому, мысленно пожелав удачи, просто отпустила, хотя помнила о друге всегда. Вновь глажу по спине Любу и пытаюсь успокоить. Я не задаю вопросы о том, что случилось. Сейчас она не ответит, но учитывая, каким слабым было сердце тети Сони, не сложно догадаться, от чего могла умереть женщина, которая подарила и мне как собственной дочери безграничную любовь и тепло. – Пойдем, я тебе чай сделаю и выпьешь успокоительное. По правде, мне и самой требовалось успокоение. – Хорошо. Она, покачиваясь, поднимается на ноги замешкавшись, но все-таки идет вперед со мной. В аптечке у нее ничего кроме противовирусных и жаропонижающих. Я завариваю крепкий чай и хватаю сумочку. – Так, надо мне в аптеку сгонять. Тут пусто. Я быстро… – Дианка, – она произносит мое имя со слезами и снова ударяется в истерику. – Мне тоже больно, Любочка… – сажусь рядом и притягиваю к себе ее. – Очень больно. Еще несколько минут мы сидим в тишине, нарушаемой нашим плачем, и она отодвигается, трогая и потирая виски. – Голова болит. – Так, все, я пошла. Пять минут и буду у тебя. Ключ возьму, а то домофон в этот раз открыли выходившие соседи твои, мне повезло просто. – Хорошо, – качает головой, но глаза не поднимает. Прохожу по коридору и, остановившись на пороге, сую ноги в свои ботинки, обращая только сейчас внимание на то, что рядом стоят… так похожие на демисезонки Пашки. Глаза широко раскрыты и появляется желание пройтись по квартире, чтобы увидеть самой. Но отпуская эту дикость, так как… Да, бред это все, я надеваю куртку, которую бросила, а в отражении, позади себя вижу пальто мужа. И оно может быть только его, потому что я вышила на его воротнике золотую птицу, когда на том месте оторвалась пуговица, оставив после себя небольшую дырочку. Сознание играет злую шутку и мне становится на миг плохо. Пол резко качается, что приходиться схватиться за дверную ручку, балансируя, как по волнам. Глаза щиплет, а горло распухло до небывалых размеров из-за камня, который застрял в нем и мешал проглотить полный рот слюны. Я ведь его не видела? Задаю вопросы, снимая обратно обувь. Не видела. Они коллеги. Может, Паша проводил Любу? Конечно, так и было. Или он приехал к ней, узнав, что она не пришла на работу по ужасной причине. И возможно, просто мыл руки в ванной. Или… Что, если от такой новости, как смерть заболел живот? Стресс на всех по-разному… Да только бреда в голове хватило ненадолго. Люба была позади меня, когда я вошла в спальню. Единственную комнату, кроме гостиной и кухни, где точно не было моего мужа. Из нее вела дверь в ванную комнату. Я даже не обратила внимание на шум воды, когда бросилась к подруге в утешающем жесте. Сейчас хорошо расслышала. Она молчала. И еще громче плакала. – Это Паша? Не так ли, Люб? – спросила, не поворачиваясь к ней. Ответ был прост. Вопросов по-прежнему много. Но мозг пульсировал в надежде получить свою порцию боли. Ему потакало сердце, душа и слезные железы с нервами. – Диан… – она завыла. Теперь я даже не знала, по какому поводу были эти слезы. Подруги не плачут, занимаясь сексом с мужьями своих подруг. Не так ли? Это даже я бы сказала кощунственно с ее стороны. Ты сделала это, а потом плачешь? Зачем? Это бессмысленно. – Если ты не против, – я подняла руку, останавливая ее наиглупейшие бредни, которые она могла начать воспроизводить, – я бы тебя попросила помолчать и позволить остаться в квартире примерно на несколько минут. Она заплакала еще сильней. А потом повернулась дверная ручка, и вымытый дочиста муж вышел в одном полотенце с поникшим лицом, а увидев меня, а не грудастую Любашу, даже ужаснулся. Он дернулся произнести речь, но я подняла палец, заставив замолчать. – Прежде чем твой наглый и мерзкий рот что-то произнесет, я тебя опережу и скажу, что стою тут не банальщину от тебя услышать. Я стояла понять, что ты там мыл так долго: руки или задницу. – Дианка, ну ты… – голос был отчужденным, глаза бегали, что-то ища и, видимо, не находили. – Это ж… Э-э… – Два предателя, вот что это, – развернулась и пошла к двери под серенаду извинений, всхлипываний и нелепостей, по типу, чтобы я не горячилась. Я шла с расправленными плечами и поднятой головой. Они смотрели мне в спину явно думая, что я сильная и выносливая. На самом же деле по душе стекали кровавые реки, а сердце превращалось в уголек. Глава 2 Мы с Пашей дружили с восьмого класса. Нас поставили в пару на двадцать пятое мая танцевать вальс. Ни он, ни я не умели ничего такого. Наступали на ноги друг другу и смеялись. Его друг, Антон устал смотреть на нашу пытку и предложил помощь. Так как хореограф был занят другими аутсайдерами. Так все и началось. С тех пор я видела только Пашку в своих мечтах, а рядом Антона, как нашего лучшего друга. Правда потом, остались только я и Паша. Антон в одиннадцатом классе от нас откололся. И я винила себя в том, что встала между ними, и разрушила дружбу. Но поправить ничего не смогла. Он сделал выбор за всех нас, и я приняла его, как и Паша.