— Не согласен. Либо не пей вообще, либо умей пить. Некому доверять. — Ну, самым близким же можно? — Твои самые близкие это сестра и Артур, да? — спрашивает Михаил резко. Я тушуюсь. — Ну ладно. Если тебе нельзя пить с теми, кому не доверяешь, но можно с теми кому доверяешь. Тебя пускали на молодежные тусовки? — Ну нет, меня мама никуда не пускала. — А Машу? — Маша была уже взрослой, — я пожимаю плечами. — Так, — он резко останавливается. — Маше было сколько? — Ну, лет пятнадцать, когда она стала ночевать у подружек. — А ты?… — Ну, тогда мне было лет двенадцать-тринадцать, а потом, Машка уже в институте была и я занималась уроками. Экзамены, ЕГЭ. Только не надо мне говорить, как я многое упустила, из-за того, что не было школьных тусовок. — Да нет, не скажу что многое. Упустила пару вариантов потерять девственность очень стыдным образом, пару попыток изнасилования и подсаживания на наркоту. Так что в целом, ничего страшного. — Но? — спрашиваю я. — Да нет «но». Разве что… конечно, неприятности или сложные события, они позволяют взрослеть. Первая драка с пацанами — взросление, первый поцелуй, первый секс, первая стопка, первая поездка в другой город самому — это всё взросление. Не потому, что это все атрибуты взрослой жизни. Можно быть трезвенником или девственником по жизни. Не выезжать за пределы двора, ни разу не набить кому-то морду, но повзрослеть как-то иначе. — А почему же тогда ты говоришь, что это взросление? — Это те моменты, когда ты предоставлен сам себе. И когда только ты за себя ответственен, когда ты можешь конкретно налажать и мама с папой не помогут. Взросление это ответственность. Но ответственность не за других. И не за весь прогнивший мир, — он улыбается. — Это не волонтеры-экологи. Это когда человек морально самостоятелен. Ни от кого не зависит, ни от чьего мнения. Ставит приоритеты и понимает, как дальше ему жить. Болезненный опыт очень быстро заставляет повзрослеть. Вот Артур, — он вздыхает. — Артур не вырос. Потому что он всегда хочет вести себя так, как ему хочется. Он не думает о последствиях, об этом подумают другие. — А я не взрослая? — спрашиваю я. Опять в голове слова Маши. Они режут меня будто ножом. Миша хмыкает. — Маша от другого отца, ведь? Я застываю на месте. Миша тоже. Смотрит на меня. — Не понимаю, как ты мог понять?! У нас не все друзья знают, только родственники, самые близкие… — лепечу я и чувствую, что резко устала. Хочется сесть. Мы с Мишей медленно подходим к скамейке. Садимся и я вздыхаю, отвечая на его вопрос. — Да, ты прав. Мама встречалась с парнем, забеременела а потом уже с годовалой Машкой вышла замуж за папу. Как ты понял? — Это стандарт, — говорит Миша. — Женщина любит того ребёнка, отца которого она искренно любила и хотела. Поэтому, Машу она любила и баловала. Маша это воспоминание о первой любви. След этой любви. Она маленькая принцесса. А потом, после любви была просто жизнь. Просто замужество. И там был рожден просто ребёнок. Прости, если тебе неприятно это слышать, Ань. — Нет-нет, всё нормально. Папа нас не делил, а вот мама да… мама делила. Ты прав. — Я не хочу сказать, что она не любила тебя. Просто… Маша это мамина радость. А ты должна была быть удобным ребёнком. «Не мешайся, хорошо учись. Я не хочу за тебя краснеть. Не выделяйся». И ты, так и осталась удобным ей ребёнком. А Маша так и осталась капризной девочкой, которой все должны по праву рождения. Родители не понимают главного. Они воспитывают ребёнка, но потом он становится взрослым человеком и то, что подходило для ребёнка уже не подходит взрослому. У тебя было много путей, что делать дальше. Но ты решила пойти по самому сложному. ты стала прощать мать, Машу и все равно искать их любви. Пытаться её заслужить, ведь тебе казалось, что ты недостаточно хороша для них. Это тоже требует сил, потому что ты могла озлобиться, обзавидоваться и пуститься во все тяжкие. Но ты стала очень добрым человеком. Очень отзывчивым и ищущим любовь. На это мало кто способен, Аня. Голова чуть кружится. Глаза становятся влажными. Но я стараюсь не подавать виду. Киваю. — Ты очень умный. Или… или ты переживал что-то похожее? — спрашиваю я осторожно. Он кивает. — Ты тоже очень умная, — он улыбается. — Да, только я был не то, что нелюбимым. Просто Артур был сиротой, маму почти не видел и поэтому, всё самое вкусное, самое лучшее — ему. Он же бедный и несчастный. А я должен был быть за него ответственным. Я взрослый. Я видел маму, я знаю, что такое мамина ласка. А он нет. Он сиротинушка. Вот я и стал взрослым, а Артур вечным ребёнком так и остался. Капризным вечным ребёнком. Я не удивлен, что они с Машей друг друга поняли. Только пары из не выйдет. Если не будет кого-то третьего, кто будет играть роль взрослого, они начнут требовать исполнения капризов друг от друга. И вот тогда, будет интересно на них посмотреть. Я улыбаюсь. — Может и интересно, но пусть это будет подальше от меня. Михаил кивает. — Да. И от меня. Я тоже застрял в роли, как и ты. Только у меня была роль старшего брата, того, кто всегда поделиться с младшим. Того, кто ответственный и умный. Но это... не про настоящее развитие. Я сказал, что стал взрослым, но это в кавычках. Взросление, это как раз, прекратить быть тем, кем тебя делали родители. И стать собой. Любым собой... Аня, тебе плохо? Я поднимаю на него взгляд. Голова сильно кружится, начинает стучать. — Мне просто… я устала. Можно мы поедем? — Конечно, — он достает мобильник и пишет сообщение. — Сейчас приедут за нами. И да, ты ночуешь у меня. А Лену я прибью. Нельзя было тебе давать столько пить и без закуски. Я слабо улыбаюсь и смотрю на подступающий красный рассвет. Он прав. Как же он прав. Он даже не понимает, что сейчас со мной играет роль того самого взрослого и ответственного старшего брата. Только в отличие от Артура. Я благодарна ему за это. — Спасибо тебе за всё, — говорю я тихо. Только взгляд. Между нами есть какая-то граница, которая не позволяет нам прикоснуться. Обняться как друзья, как близкие. И сейчас, когда самое время было бы и обняться, я чувствую эту границу только сильнее. Я плохо помню, как мы доехали домой. Как Михаил едва не донес меня домой, пока я держалась за стены. — Ты прав, — лепечу, я оказавшись в коридоре и скидывая обувь. — Мне надо научиться пить. Расскажешь, как не пьянеть? — Подумаем потом, — говорит он. — Но да, теория твоей мамы про доверительные лица это ерунда. Девушками в твоем состояний могут легко воспользоваться, даже самые близкие. — Ну, не все люди плохие же. Хороших больше. Я думаю, — я плетусь по залу, идя в комнату, которую могу назвать своей. Наступаю на что-то скользкое. Падаю. — Стой! — Миша вытягивает руки и я не падаю на пол. Только обессилено падаю на Мишу. — Ты опять меня спас, — говорю я. Его руки на моих локтях. Я упираюсь ему в грудь и слышу пульс. Он учащенный. Потому что он испугался за меня? Или нет? Я поднимаю взгляд. Встречаюсь с его. Боже, Миша слишком близко. Черезчур близко. И взгляд… он необычный. Снова такой теплый, жаркий. Я смущаюсь. — Люди не плохие, просто иногда может быть искушение, — говорит он тихо, я чувствую его дыхание на своей щеке. — Искушение сделать что-то очень плохое. И очень прекрасное. Голова кружится сильнее, только я ощущаю что трезвею. Это не от алкоголя, это от близости этого мужчины. Мне кажется, что я опять готова упасть. Только не на пол, а в какую-то пропасть. Одно движение, одно действие и… мы слишком в опасной близости к этому падению. — Плохое, — я очень слабо говорю, горло будто пересохло. — Плохое — это что? — Плохое — это я, Аня. А прекрасное, — он выдыхает. — Прекрасное — это ты. Что мне сделать? Трель звонка на телефоне как холодный душ, что поливает нас обоих. Миша отстраняется. Звонок продолжает звучать, но Миша не обращает внимания, смотрит на пол. О чем-то думая. — Прости, — бросает одно слово. Отходит, берет трубку. — Да. Егор, ты время видел?! Пять утра! Да мне плевать что в Нью-Йорке! Егор, ты помнишь, что я в России, вообще?! Он что-то ещё говорит, но я молча разворачиваюсь и иду к себе. Ощущаю теплоту на губах, которые были так близко к его губам. А что если… что если Елена права. И я просто месть? Что если это два монстра, каждый из которых умеет притворяться нормальным человеком? И я только пешка в этой игре. Пешка между двумя королями, которые рушат жизни других, чтобы навредить друг другу. Я опираюсь спиной о дверь той комнаты, что уже стала моей за эти несколько дней.