— Там вместо мяса говяжий язык просто, — мне показалось нужным это обозначить. Не привыкла, чтобы меня так вот хвалили. И не знаю как себя вести в такой ситуации. Тигран если и ел приготовленную мной еду, то ограничивался скудным “спасибо”. А сейчас руки чешутся еще что-то предложить. У меня и мясо есть, и второй салат. А вчера вечером я успела сделать тирамису. Он в холодильнике. Теперь думаю, стоит ли предлагать десерт? — В жизни ничего вкуснее не ел. Ты совершенство. Взгляды встречаются, как-то цепляются ловко. В горле моментально становится сухо, и я дрожащей рукой беру бокал с недопитым соком и допиваю до дна. — Спасибо, — отворачиваюсь к окну, чувствуя на себе обволакивающий взгляд. Наверное, он говорил это многим женщинам. Гордей ведь всегда имел у них успех. Сколько его помню, все — от семи до семидесяти лет были очарованы им. Даже моя непробиваемая бабушка пала от его чар. — Ну, и чего ты загрустила? Я сказал что-то не то? — взволнованно спрашивает. Стоит ли говорить, что мне уже приятны его вопросы, даже если они сказаны ради приличия. Снова это участие, снова интерес… ко мне. Разве я мало прошу? Разве я не заслуживаю вот таких вот вопросов от мужа? Оборачиваюсь и вижу, как Гордей наливает сок в мой же бокал и выпивает. Его нисколько не смущает, что я касалась этого же бокала. Явно он не из брезгливых. — Что? — Я бы дала тебе чистый бокал, Гордей. — Не вижу никакой проблемы. Это всего лишь бокал и всего лишь сок. А я захотел пить. Вот так вот просто. И слова вопреки не скажешь. Невольно прокручивается в голове, когда Тигран просил менять тарелку после смены блюд. Еще у мужа есть исключительно его чашка, из которой может пить только он. Сердце переворачивается и сжимается. Разве такой я представляла семейную жизнь? Тут же вспоминаю венок, который, конечно же, убрала из виду. Но он до сих стоит в моих глазах как бельмо. Все эти мелочи накапливаются и так складывается, что в какой-то момент груда из деталей рушится. Как замок из песка. Сгребаю в ладонь мягкую ткань платья от волнения. Несколько раз обвожу глазами наш с Тиграном дом. Взгляд падает на дверь в подсобку, за которой тот самый венок. Хотел похоронить меня, милый? Не выйдет. Я как птица Феникс умерла и кажется вот-вот воскресну. — У тебя уже есть планы, с кем будешь встречать Новый год? — спрашиваю Гордея, едва дыша. Глава 5.2. До Нового года два часа (в Нижневартовске) Тигран — Тигран, у меня проблемы, — слышу в трубке сбивчивое дыхание. Спросонья не могу понять кто это, зачем и вообще, где, черт возьми, я сплю? — Тигран, — напряженно стонет Миллер. — Что? — рявкаю. — Помоги, пожалуйста… — Что у тебя случилось? Кран потёк? — усмехаюсь со злости. Терпеть не могу, когда так будят. Надо сказать подобные женские уловки довольно противны. Возможно потому, что в них всегда задействованы хитрость и коварность, а у моей жены, единственной женщины, с которой я последние семь лет трахался, эти функции не предусмотрены в настройках. Нет в ней этого. И меня всё полностью устраивает. Николь прямая как палка. По её лицу видно сразу и всё. Что любит, смотрит с обожанием… порой ненавидит за грубость. Иногда ей до одури хочется мне врезать, но это редко и, пожалуй, вообще только в последние полгода. Наблюдать за реакциями Липучки исподтишка — моё семилетнее хобби, к которому я конкретно так прикипел. Может, наша семейная жизнь и сложилась бы по-другому, но отцу я такого удовольствия не доставлю. Он должен понять, что то, как был поставлен вопрос, связанный с Николь, — аморально. А ничто аморальное к норме никогда не приведёт. Поломанные мы с Липучкой. А всё, что было надорвано, когда-нибудь рвётся с мясом и кровью. — Тигран… Тигран… — вновь слышу взволнованный голос в трубке, который ожидаемо выдирает меня из воспоминаний. — Ты… что опять уснул? — Нет, — мотаю головой и растираю глаза. — После твоего отказа я спустилась в ресторан. Заказала ужин, креветки в винном соусе и коктейль с джином и тоником. — Ты издеваешься? — на всякий случай уточняю. В животе стягивается голодный узел, в последний раз я ел в самолёте, это было часов так девять назад. — Нет, я не издеваюсь, — начинает тараторить Миллер. — Ко мне подсели двое. Тоже какие-то командировочные, борзые. Сначала вели себя вежливо, а сейчас… — Что? — Они мне предложили… хмм… — Умру в догадках, Кира, — рявкаю я. — В общем, предложили мне подняться к ним в номер и там… ну с ними, сразу с двумя… — Ты мне хочешь предложить побыть третьим? — грублю. — Мне это неинтересно. — Скотина ты, Мансуров, — ревёт в трубку Миллер. — Я тебе по-человечески позвонила. Вроде как не чужие мы. Четвертый год бок о бок трудимся. Чёрт. Вскакиваю с кровати и тут же ударяюсь мизинцем о тумбочку. Становлюсь ещё злее. — На правах «не чужого» хочу сказать тебе, что когда твой вырез на платье до пупка — такое и случается. — Я это платье не для них выбирала, — вздыхает Кира, уже спокойнее. — А для тебя, Тигран Рустамович. — А об этом позже поговорим, — предупреждаю. Натягиваю трусы, брюки и рубашку, которая несмотря на то, что я провёл в ней весь день, выглядит свежей. Даже не помялась. Может, Липучка и верит в чудеса, но для меня главное чудо — она сама. Чего бы ни касалась — всё становится волшебным. Даже обычный, казалось бы, хлопок. Кудесница, твою мать. Хватаю ключи, обуваю ботинки, выправляя брючины и поправив пряжку на ремне, покидаю номер. Лифтом пренебрегаю. В здоровом теле — здоровый дух, поэтому быстро сбегаю по лестницам и удивлённо приподнимаю брови, когда действительно в ресторане на первом этаже обнаруживаю Миллер в компании двух ушлёпков. — Милый, ну наконец-то, — подскакивает Кира и льнёт ко мне всем телом. — Сколько можно спать? По тому, как дрожат полные губы, понимаю, что реально задели её эти двое. Внутри злость просыпается. Как бы то ни было, она, Кира Миллер — действительно мой близкий человек. Я доверяю ей свои деньги, а это о многом говорит. — Какие-то проблемы? — спрашиваю у одного из парней. Того, что покрупнее, а значит главнее. В мужском мире всё просто — кто сильнее, тот и «папочка». У этого правила нет исключения, и я вижу, что не ошибся по тому, как зловеще усмехается рослый и трусливо вжимается в стул тощий. — А ты кто, чурка? — борзо интересуется отморозок. — Пойдём, поговорим.