– Вот, записи с камер, они как раз на входе. Видите, на земле сидит! И говорит, что ничего такого не было, что я наговариваю. Слышу, как манерно вздыхает Вера Степановна: – Ну могла ли я такой детей отдать? И не удерживала я их. Лиза вчера сама мне их оставила. Вот смотрите, перемотаю… Вера Степановна явно готовилась к этому «показу», четко останавливает там, где ей выгодно. По спине бежит холодный пот, и если совсем недавно я считала, что никто у меня не посмеет детей отобрать, просто нет оснований, ведь закон на моей стороне, сейчас уверенность угасает. Все мои слова, все действия сейчас абсурдно переворачиваются. -– Вот Вадим прекрасный отец, детям с ним так хорошо… Разведутся, что будет с малышами? Как эта, прости Господи, недалекая с ними будет обращаться? Вы же сами все видите. Видите? – Вы уверены, что разведутся? – Конечно! Это не сможет продолжаться… Я не выдерживаю и влетаю в комнатку, где оборудовано рабочее место с компьютером. Да, на экране действительно я. В тот день, когда мой мир перевернулся, когда Вера Степановна выставила меня вон. Я пытаюсь рассказать, как было, но уже вижу, как ухмыляющийся полицейский принимает сторону свекрови. – А где вы находились все это время, Елизавета Алексеевна? Зачем отдали детей? – А я вам сейчас покажу! – Вера Степановна тянется к телефону. Господи, она же сейчас покажет меня с Русланом! И может, поцелуй не преступление с точки зрения закона, но меня как мать и жену в законном браке это фото точно не украсит. – Почему вы еще здесь? – раздается позади спасительное, и я буквально приваливаюсь спиной к стене рядом, освобождая Соколовскому проход. Вадим смотрит мрачно, переводит внимание на мать, на оперативника, на сотрудника комиссии. Он очень вовремя. И, наверно, я ему все же благодарна. Мне не приходится отбиваться в одиночку, хотя, конечно, в целом ситуация не меняется. Я так и не знаю, что у него самого на уме. Однако Вера Степановна телефон тут же убирает: – Я хотела, я… как лучше хотела… – бормочет она. – Вам пора. Вадим буквально выпроваживает Храпина и его помощника. На пороге уже порядком раздражающий меня следователь бросает, что повесткой вызовет меня в участок. Нужно будет написать объяснительную. И когда закрывается дверь, Соколовский задает вопрос матери: – Какого черта это было? – Вадим! Как ты со мной говоришь? – Я просил тебя отвезти детей Лизе. Ты должна была… – Не начинай, Вадим! Ты же видел то фото! -– Это фото… – он запинается. Смотрит на меня. Мне вдруг кажется, что это он говорит только для меня, не для матери, не для оправданий. А мне: – Это фото ничего не значит. Вера Степановна качает головой: – Не понимаю, как ты так можешь, Вадим! После всего, что произошло… В участке побывал из-за этой! Какой стыд! – Я же говорил, Лиза тут ни при чем. Я сам во всем виноват. – А с Бондаревым ты зачем подрался? В участок загремел! Из-за этой все! И бедная девушка в больнице, почему тебя задержали? Может, это Лиза подговорила кого… Златочка сотрудница такая умненькая. И с ребенком успевает, и работает. Ее отец был замечательным человеком, и благодаря ему, между прочим, мы не потеряли активы. Вот бывают такие замечательные женщины! На шее мужа не сидят. И Феденка у нее молодец… Честно говоря, я не ожидаю, что Вадим так может, он подходит к матери быстро, она шарахается от него, хотя Соколовский точно не из тех, кто когда-либо мог быть жестоким: – Никогда больше не смей говорить о Лизе в таком тоне. Ясно? – Я не… – Тебе ясно? Свекровь вздрагивает от злобного рыка Вадима, я и сама замираю. – Вот и хорошо, – добавляет он мрачно. – А теперь извинись, и мы пойдем. Глава 38 – Почему ты так… Что я сделала, как ты… Как ты можешь, – смахивает невидимую слезу Вера Степановна. – Мы уходим. – Подожди, Вадим, – буквально выкрикивает свекровь, когда Соколовский оборачивается и предлагает мне следовать с ним. – Я как мать переживаю, пойми же меня… Может, что и показалось… Ты же знаешь, у меня давление. Полиция еще эта, вот к чему ее вызвали? – Ничего бы такого не было, если бы ты сделала, что я сказал. Я. Просил. Отвезти. Детей, – чеканит по слогам, игнорируя то, как мать еще и хватается за сердце. – И отвезла бы, – уверяет она. – Правда, отвезла бы. Ну не злись, Вадим. Я же как лучше, все для внуков. Дети попросились в развлекательный центр, как я могла им отказать? Не думала, что… – Я вам звонила! – перебиваю я, сгорая от возмущения. – А я не слышала, – делает удивленные глаза Вера Степановна. Смотрит в телефон, и скорее, для Вадима восклицает: – Ой, на беззвучном стоял. Мы в кинотеатр на мультфильм заходили, я и выключила. Прихожу, а тут такое! Я растерялась. Ее актерское возмущение меня абсолютно не трогает. Растерялась она так, что тут же вывалила Храпину видеокадры с моим участием. И хоть Вадим явно занимает мою сторону, меня кое-что тревожит – свекровь сумеет сыграть так, что добьется своего с помощью связей. Вот, например, этот Храпин с ней уже вовсю согласен – какие напитки я предпочитаю и как отношусь ко всяким прочим вредным веществам, оперуполномоченный выспрашивал особенно тщательно. Немыслимо просто меня в таком обвинять! Вера Степановна, еще повздыхав, но уверив, что я не так все поняла, и она не хотела меня задеть, удаляется к себе, а Вадим виновато смотрит исподлобья: – Прости, что так вышло, – говорит в итоге. – И что тебе пришлось это все выслушать. Я вас отвезу. Уже открываю рот, чтобы отказаться, но внезапно слышится топот детских ножек и со стороны прилегающей к гостиной комнаты выбегает Артем, за ним появляется и Ариша. – Мамочка, ура! Мы с папой? Можно с папой? Дочь забирается на руки Вадиму и вжимается в него, Артем молча наблюдает, ждет мой вердикт. Сердце на куски рвется от мысли, что мне нужно как-то детям объяснить – их папа больше с нами не живет. Но после сегодняшнего все силы на нуле. – Можно, – киваю устало и тише добавляю исключительно, чтобы слышал лишь Вадим. – Только довезти. Пусть потом сразу уезжает. А детям я все объясню позже, им все равно придется узнать правду. А пока что они радостно забираются в джип отца. А спустя время, мы переносим спящих детей из машины в квартиру. На мгновение мне кажется, что мы просто вернулись после семейной прогулки, на руках Вадима Артем, на моих – Ариша. Мы тихо выходим из детской, прикрывая дверь. И теперь повисает молчание. Нет, мы больше не пройдем в кухню, чтобы обсудить день, как делали это в последнее время – это стало нашей небольшой традицией, когда мы выбирались из «кризиса». Вадим не подмигнет, когда я пойду в душ и не попросит дверь не запирать. И ночью больше не обнимет. Тепло его рук останется в прошлом. Оно было ненастоящее. А дети смирятся, что папа больше не сыграет с ними в игру – кто приготовит маме самый вкусный завтрак. Эта игра тоже появилась недавно. Они не сразу, но потом все поймут, что по-другому я не могла. И сначала будет тяжело – но со временем мы все привыкнем. К тому же, отец из жизни Ариши и Артемки не исчезает. Только теперь у меня появляется важное условие – детей я запрещаю привозить к родителям. Я не уверена, что Вадиму смогу позволить их вообще забрать хоть на час. Это и озвучиваю, разрезая повисшую тишину прихожей своим уходящим ввысь голосом. Но Соколовский не спорит. После сегодняшнего «представления» и сам видит – «бабушка» палку перегибает. И наряду с обидой и непринятием новой реальности, все же нахожу в себе силы признать – я благодарна ему за то, что поставил мать на место. Но на этом все. Попытку приблизиться пресекаю – дальше запретная территория. И слушать я не готова. Слишком саднит в груди, слишком кровоточит. А еще прошу пока что не появляться. Мне больно, и каждая встреча – это пытка. Нет, помощь мне не нужна, я справляюсь. Да, так будет лучше. На этот раз Вадим действительно уезжает. Как и обещает, не беспокоит несколько дней, и у меня с трудом, но получается объяснить детям, что отец теперь в нашей квартире жить не будет. Хотя насколько я смогла это донести, пока что вопрос. Ариша спрашивает, не у бабушки ли папа хочет жить, а Артем молчаливо кивает. А потом выдает то, от чего замирает сердце. – Мы к Феде поедем? Решаю, что сын провел аналогию с прошлым исчезновением Вадима из нашей жизни, ведь когда Соколовский с нами не жил, я отвозила детей… бывшей подруге, точнее, ее няне. – Нет, почему ты спрашиваешь? Пожимает плечами, а потом добавляет: – Я не поеду к Феде. – Он тебя обижал? – Я не дам ему папу. Он наш. Артем хмурится, ножкой топает.