— Черт возьми, Элоди, я тебе что, собака⁈ Думаешь, меня можно выгонять и звать к ноге всякий раз, когда тебе вздумается? Он выдохнул и провел рукой по лицу, призывая высшие силы помочь ему исчезнуть. Хотя бы на пару часов. А когда опять посмотрел на Элоди, то она выглядела так, словно он кинул осколок стекла ей в голову. Боже, пусть она уйдет до того, как заплачет, пожалуйста. — Не смотри на меня так, — приказал он. — Как? — прошептала она. — Как будто тебе жаль, что всё так вышло. Ты должна радоваться, в конце концов, ты ведь оказалась права. Я просто развратник и пьяница, не более. Краска медленно сошла с ее лица. — Джеймс, я не должна была… — Нет, ты всё правильно сказала. Как только всё пошло не по плану, я приложился к бутылке. Откуда тебе знать, что я не сделаю этого снова? А? Он и сам не был в этом уверен. — Бог знает, что я творил до твоего прихода, — продолжил он, злобно усмехнувшись от ненависти к себе. — Возможно, ты прочтешь об этом в дневниках какой-нибудь куртизанки, следи за новинками. Это было дешевой манипуляцией, болезненным выстрелом, но Джеймс не мог остановиться. Он хотел причинить ей боль. Чем скорее она его возненавидит, тем быстрее уйдет. Ведь быть рядом с ней и понимать, что она не его, — что она не хочет быть его, — это больше, чем он мог вынести. Ему не хотелось ее жалости, ему нужна была ее любовь. Но он не видел причин, по которым она могла его любить. По которым вообще хоть кто-нибудь мог. — Джеймс, я верю, что за это время ты не сделал ничего такого, за что тебе будет стыдно, — сказала Элоди, и эти слова будто бы вырывали из нее силой. Сначала он уставился на нее, ошеломленный. На секунду позабыл и гнев, и обиду… Что значит, не сделал ничего такого? О Боже, Элоди, святая наивность… В пьяном угаре он сделал сотню вещей, о которых мог бы жалеть до конца жизни, если бы помнил о них достаточно ясно. Но он не помнил, и слава богу. А потом до Джеймса дошло, что она имела в виду вовсе не это. Не его пьяные выходки. Она говорила о других женщинах. Просто боялась, что он с кем-нибудь переспал за эту неделю. Даже выгнав его, она всё еще ревновала. Претендовала на него. Но либо Джеймс напился настолько, что память отшибло насмерть, не оставив даже образов, либо он ни с кем не спал. Возможно, его уберегло то, что сначала он выпивал в клубах, куда не пускали женщин, а потом приполз домой и продолжил жалеть себя там. Его первым порывом было сказать это Элоди, но он лишь злобно сверкнул глазами и выпалил: — Ничего не сделал? Мы оба знаем, что ты веришь в это не больше меня. Я не изменился, так что ты можешь не скрывать своих подозрений. — Но ты изменился… Боже, да почему⁈ Потому что не помочился в чашу для пунша, пока гостил у нее дома? Или потому что не трахнул ее сестру, даже когда та была в пределах его досягаемости? Джеймс решил, что этот разговор пора прекратить, иначе они оба скатятся в безумие. — Хватит, Эли, — прошептал он. — У меня голова раскалывается. Он же видел, что она была здесь только из-за того, что чувствовала себя обязанной. Не потому, что и ей правда хотелось здесь быть. Она говорила только правильные, обнадеживающие вещи про доверие и перемены… Но как это могло быть правдой, если он и сам себе не верил? — Джеймс… — снова начала она. — Элоди, уйди, пожалуйста. Если ты и правда хочешь мне помочь, просто дай мне немного покоя. Ее руки безвольно упали по бокам, и она шмыгнула носом, но выпрямила спину, а когда заговорила, то ее голос почти не дрожал. — Я буду в зеленой гостиной, если тебе понадоблюсь. — Не понадобишься. Он смотрел, как она уходит и закрывает дверь. Потом отодвинул свой нетронутый завтрак и откинулся на подушки, призывая на помощь беспокойный сон. Но сон не шел — вместо этого Джеймс увидел лицо Элоди, стоило ему только закрыть глаза. Боже, помоги ему. Джеймс обнаружил, что ко всем своим недостаткам он оказался еще и гнилым лжецом. Вернется ли она, если он позовет ее снова? Он обращался с ней так грубо… Но он и правда нуждался в ней, хоть это и было очень и очень плохо. Плохо в первую очередь для нее. * * * Когда Элоди вышла из спальни, ей потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Она успешно справилась с миссией не заплакать в присутствии Джеймса, но теперь слезы грозили устроить водопад у нее на щеках. Она вздохнула так глубоко, будто пыталась втянуть в себя весь воздух в этом доме. Что ж… Ее предупреждали, что это будет непросто. Но она и подумать не могла, что непросто будет настолько. Было гораздо проще, когда Джеймс нес всякий бред. Когда он трясся, потел и выкрикивал проклятия, — или бормотал что-то невнятное, — всё можно было списать на болезнь. Но прошло уже достаточно времени, чтобы убедиться, что Джеймс наконец-то в здравом уме. Хотя, после последнего разговора она начала сомневаться и в этом, ведь как он быть так жесток? Разве он не видит, что она просто хочет помочь ему? Хочет просто быть рядом… Но он прогонял ее и кидался ужасно грубыми словами, а этот его намек… Элоди закусила губу. Ее подбородок дрожал, а сердце дрогнуло. Вдруг за неделю пьянства Джеймс всё-таки привел кого-нибудь в свою постель? Если это правда, то она этого не переживет. Немыслимо! Это добьет ее окончательно, и она просто… Просто уйдет в монастырь! Ревность скручивалась у нее в груди, когда она подошла к окну и вцепилась руками в подоконник. На улице уже становилось прохладно, и Элоди была этому рада, как если бы прохлада могла потушить пожар, разгоравшийся у нее в душе. Но она заставляла себе мыслить здраво настолько, насколько это было возможно. Джеймс ведь прямо ничего не сказал, не так ли? Если бы он так отчаянно желал ее выгнать, то, без сомнения, новая измена была бы его первым, — и самым убийственным, — аргументом. К тому же, Элоди была в постоянной переписке с Изабель, а Генри наводил справки о том, что с Джеймсом происходило в ту злосчастную неделю. Пока что не было ни одного сообщения о другой женщине, — знатной или не очень. Судя по всему, большую часть времени Джеймс провел в джентльменских клубах, рассказывая о разбитом сердце всем и каждому, кто готов был его послушать. Хотя, говорили также, что он упал с лестницы и чуть не сломал ногу, но, слава Богу, всё обошлось. Никаких женщин. Никаких чашей для пунша. Элоди твердила себе это, когда немного успокоилась и направилась в зеленую гостиную. Нужно сочинить послание Изабель и сказать, что у нее всё хорошо, а Джеймс постепенно поправляется. Потом надо дать распоряжения слугам, чтобы те подготовили еще две гостевые комнаты, ведь завтра вечером приедут жены Уильяма и Джорджа. Необходимо проследить, чтобы ужина на всех хватало… Если занять свою голову делами, то пережить новый день станет немного проще. А завтра, возможно, Джеймс станет чуть приветливее с ней… У самого входа в гостиную Элоди остановил Джефферс. Выражение его лица показалось ей излишне беспокойным, но в ужасе последних дней у нее едва ли хватало сил, чтобы переживать еще и за слуг. — Что такое? — рассеяно спросила она. Джефферс вздохнул и покачал головой. — Миледи, простите, что беспокою вас по такому вопросу, но я всё же решил уточнить. Видите ли, к нам прибыла миссис Уилсон, она ждет в холле… Сердце Элоди пропустило удар. Потом болезненно забилось где-то в горле. — Миссис Фанни Уилсон? — переспросила она шепотом. Джефферс кивнул. — Да. И она настаивает на том, чтобы увидеть вас. — Виконта, вы хотели сказать? — Нет, именно вас. Глава 31 Глава 31 Пока Элоди была внизу, пуская слезы или разрабатывая план мести, Джеймс всё-таки разделался с завтраком, а потом к нему пришли Уилл и Джордж. Новости, которые они принесли, были неутешительны. Лондонские сплетники вцепились и в Джеймса, и в Элоди. Вполне ожидаемо, конечно же. И если на самого себя ему было плевать, тем более что сплетни про него, как правило, были правдой, то вот Элоди… Ее репутация стремительно катилась в пропасть, и всё потому, что она продолжала упрямствовать.